Белый аист летит…

С «Песнярами», которые радуют своих поклонников уже более 30 лет, связана целая страница не только в музыкальном искусстве Белоруссии, но и огромной когда-то страны. Она буквально носила на руках музыкантов, певших то, что пользуется любовью и сегодня. Потому и показалось интересным встретиться с нынешним руководителем «Песняров», заслуженным артистом Республики Беларусь Леонидом Борткевичем.

«Империалисты нам слов писать не будут»

– В последний раз слушал «Песняров» на закрытии фестиваля «Киношок» в Анапе. Тогда стояла ранняя осень, теперь дело уже к весне. Как прошли для ансамбля почти полгода?

– Прекрасно. Было много записей на телевидении, одна для «Песни года», были записи нового альбома, мой новый альбом на выходе. Были гастроли по Западной Украине, концерты в Москве. Хватает событий.

– Когда-то «Песняры» появились и прописались в одной из самых советских, кажется, республик СССР. Вас это не удивляет?

– Да нет, все естественно. В мире это было время «Битлз», время подъема новой музыки, мы вначале тоже пели композиции «Битлз». А на четвертый конкурс артистов эстрады «Лявоны», так «Песняры» назывались сначала, поехали, чтобы сопровождать выступление певицы Нелли Богуславской.

Никто про нас ничего не слышал, костюмов не было. В жюри – великие Утесов, Шульженко, и вдруг потом нас просят сыграть что-то свое; то, что жюри услышало, показалось ему грамотным и интересным. Мы спели несколько песен, все были буквально поражены. Когда возвращались домой, в соседнем с нами купе оказались чиновники из министерства культуры, которые сокрушались, что теперь «им придется шить костюмы, придется покупать аппаратуру». Это вместо того, чтобы порадоваться как бы за белорусский коллектив. Может, они уже тогда чувствовали, что мы всегда будем «неправильными». У нас всегда все было неправильно, мы никогда не подчинялись чиновникам. Вот и сейчас, когда Мулявина уже нет, мы опять их раздражаем до такой степени, что пришлось уволиться из государственной структуры: костюмы теперь шьем сами, за студию платим сами, которую они, кстати, в свое время подарили Мулявину.

– Во все времена вы были своего рода брендом Белоруссии, ее визитной карточкой.

– Да, конечно. По-моему, мы и сейчас ее бренд. А тогда мы в 1975 году первый раз выехали в Канны, куда приехали менеджеры отовсюду, где просматривались ансамбли со всего мира, заключались контракты, подписывались договоры. Тогда Госконцерт заключил контракт, и мы впервые поехали в США, отработали с успехом в 13 штатах, познакомились с американской публикой. Дошло даже до того, что знаменитый американский музыкальный журнал «Билборд» опубликовал большую статью под названием «Вторжение русского рока».

– Бывало ли, что за рубежом вы пели то, чего дома петь по каким-то соображениям не могли?

– Да нет. По сути «Песняры» – фольк-роковый коллектив, но после одного эксперимента, когда мы спели «Птиц» Мулявина по-английски, специально перевели, а реакции не было никакой, абсолютный ноль, мы уже знали, что петь надо только свое и на своем языке, что Западу интересен только национальный колорит. Плюс там были удивлены не только высоким профессиональным уровнем музыкантов, но и тем, что каждый, кто стоял на сцене, обязательно пел соло. Это был принцип Мулявина, и это было для них ново. О нас хотели снимать фильм, шел разговор о всемирном туре. Но когда позвонили в Москву и об этих планах стало известно Брежневу, он сказал: «Империалисты нам слов писать не будут». Ему объяснили, что «Песняры» поют только фольклор на белорусском языке, что все песни о любви к Родине, но генеральный секретарь продолжал стоять на своем и сказал «Нет!».

Случайная «Вологда»

– Золотой фонд «Песняров» связывают с «Беловежской пущей», с «Вологдой», называю то, что приходит на память сразу…

– Если об этом, то это и «Березовый сок», и «Александрина», «Олеся», «Вероника», «Белоруссия»… А «Вологда» попала к «Песнярам» совершенно случайно. К своему юбилею поэт Михаил Матусовский дал нам несколько старых песен, и мы просто спели их на концерте в Колонном зале. С «Вологдой» произошло что-то феноменальное. Это была в концерте последняя песня, мы ее спели ? шквал аплодисментов, крики «бис!». Спели «Вологду» второй раз и бросились переодеваться, потому что уже опаздывали на Белорусский вокзал на поезд. Только успели переодеться, прибегает ведущая концерта: ребята, они еще хлопают, просят «Вологду» еще. И мы уже в джинсах опять побежали на сцену.

Успех предсказать обычно трудно, аранжировку «Вологды» Мулявин сделал, по-моему, минут за пять. И очень жаль, что вспоминают иногда только ее, у «Песняров» было достаточно много красивой с точки зрения музыки вещей. Но случай с «Вологдой» – это жизнь, это нормально.

– Но о каком-то творческом везении можно все же говорить, когда к вам попадает песня, которой суждено стать всеми любимой?

– Тут не везение, а скорее бережное отношение к драматургии, к мелодике, к тому же тогда очень многие композиторы для нас писали, и мы уже не могли сделать плохо. «Белоруссия» и «Дрозды» быстро не делались, и «Беловежская пуща», которая, кстати, написана была для детского хора, тоже была спета не сразу. Большое значение имел и музыкальный вкус Мулявина, который был не только удивительным аранжировщиком, но и великолепным гитаристом, в те времена он считался одним из лучших в Европе. К тому же мы могли выбирать, и жалко, что очень много хороших песен не умещалось тогда в концертные программы.

– Тогда, вы говорите, было много песен, было из чего выбирать. А сейчас?

– Сейчас, мне кажется, у публики меньше потребности в песне. И время другое, и композиторы меньше нам пишут, но задумок тем не менее много, еще не воплощенных, мулявинских.

Мулявин оставил столько музыкального материала, что еще на сто лет хватит. Он был больше чем просто музыкант. Мулявин, я думаю, был гением. Такие люди рождаются раз в тысячу лет. Рядом с ним мы чувствовали себя солдатами, у которых не было времени думать. Он просыпался и уже знал, что надо делать, у него всегда все было продумано. И я рад, что его энергетика и сейчас присутствует, сопровождает нас на сцене. Главное, я знаю, как нельзя делать. И всегда вспоминаю, как он работал, как писал, проверял, как раскладывал голоса. Голосоведение – это уже наше, песнярское.

– Вы не чувствуете себя сегодня людьми из прекрасного, но уже прошедшего времени? Шоу-бизнес развивается по своим законам.

– Мы постоянно ищем что-то новое. Кажется, что-то уже нашли. Коля Расторгуев, например, открыл целый жанр. Я думаю, что и мы уже на пути к этому.

Мулявинский стиль, но – новое. Без старой классики мы тем не менее не можем. Публика ее хочет и просит постоянно. Сейчас, мне кажется, фортуна снова поворачивается к нам, потому что весь мир опять идет к мелодике, рэпы уже поднадоели, хотя в них мне кое-что нравится. Молодежь ищет, а мы тоже искали. Надеюсь, и тут что-то найдется и будет жить, может быть, долго.

Грусть Тедда Тернера

– Как вам живется сегодня в собственной стране?

– Непросто, особенно в связи с последним скандалом, когда приказом министра нам вопреки желанию попытались назначить директором коллектива человека инородного. Нот я всегда знал, что в жизни не бывает всегда гладко. Это надо тоже пережить, а людям творческим к испытаниям не привыкать. Но как бы там ни было – я дома, на родине. Сейчас к слову «родина» относятся прохладно, а я вот жил 9 лет в Америке, и мне там надоело. К хорошему быстро привыкаешь, но я ощущал ностальгию по мелочам каким-то особым – лесу, грибам, по простой рыбалке, это не на яхте акул ловить. Много всего есть, чего с годами вдруг начинает не хватать. Конечно, молодежь находит себя там быстрее, она еще не сидит корнями в своем, в своей культуре, обычаях.

– Вы вернулись, а Анатолий Гашипаров, первый солист «Вологды», все еще там. Как у него в США сложилось?

– Я ведь почему вернулся? Мулявин был у меня в Америке, месяц гостил, сказал, что тяжело, возвращайся, предложил. При этом был и Толя Гашипаров. Тогда у него был какой-то бизнес, что-то с пиццей связанное. Сейчас он тоже хочет вернуться, думаю, через пару месяцев будет с нами. Об этом уже говорили.

– В «Песняры» сегодня попасть трудно?

– Укомплектованы мы полностью.

– Я не о себе…

– Если серьезно, тут необходимы не только музыкальные данные, но и особые человеческие каноны, которые за многие годы у нас определились.

– Что бы вам хотелось вернуть из прошлого, а о чем забыть навсегда?

– Забыть не хотелось бы ни о чем. Я вообще никогда ни о чем не жалею. Проживи жизнь еще раз – прожил бы ее так же, тут я очень счастливый человек. Вернуть хотелось бы маму, чтобы была жива, Мулявина вернуть. А время? Оно было интересным тогда, интересное сейчас, сейчас даже еще интереснее. Просто все меняется, движется по спирали. Конечно, хотелось бы, чтобы к людям вернулась душевная простота. Раньше все-таки святого было больше, люди были чище, бесхитростнее. В Америке вообще забыли о сердце, здесь это еще осталось, особенно, мне кажется, у белорусов.

Отношения между людьми – самое важное, дорогое. В принципе я пережил много и понял, как верна старая истина, что деньги решают не все – любовь не купить, здоровье тоже, есть многое, что деньгами не посчитать. В Америке мы с Ольгой Корбут дружили с Арнольдом Шварценеггером и его женой Марией, с Тедом Тернером, когда он был женат еще на Джейн Фонда. Однажды встретились, чтобы отметить какой-то праздник, и Тернер грустно сказал, что потратил столько времени на деньги, на то, чтобы их было больше. Ну есть они, много их, говорил, а сколько всего потерял в этой гонке? Мулявину деньги никогда не были интересны. Думать о них считал пустым занятием. Я его понимаю – дальше надо идти, спешить делать, что на сердце лежит…