Беларапия

От Карнака к Луксорскому храму ведет двухкилометровая Аллея сфинксов, которая находится в неглубоком котловане. Я несколько раз прогуливался вдоль него. Каменные полулюди-полульвы выглядят совсем не страшно (не то что чудище в Гизе). Тем более что добрая половина статуй подпорчена вандалами и временем. Хотелось думать о нем, о его древних и даже вечных реалиях, так и о переменах и их восприятии. Но упрямо тенькала, не покидала озорная мысль: если бы не опека полиции, я бы тихо ночью проскользнул через городские ворота и устроился на ночлег в каком-нибудь закутке котлована рядом со сфинксом. Он бы не рыкнул недовольно, однако служил бы надежной охраной. Может быть, тысячи лет назад так и поступали пустынные странники, которые забредали в город. Как и чем жили древние египтяне? Трудно перенестись воображению в то время. Некоторое представление при внимательном и вдумчивом рассмотрении и творческой целенаправленной работе фантазии дают фрески, изображения природы на стенах склепов, гробниц и храмов.

В Древнем Египте считали, что боги, принимая облик животных, могут участвовать в земных делах и управлять поступками людей. Это имело и реальную земную причину. Самым почитаемым животным считался бык, символизирующий плодородие. Такое уважительное отношение к нему оправдывалось тем, что египтяне, занимаясь земледелием, использовали быков для обрабатывания почвы. Надлежащее уважение оказывалось крокодилам, которыми раньше кишели воды Нила (сейчас их там не встретишь, разве что единичные особи в тростниковых зарослях по берегам озера Насера), они способствовали повышению уровня воды в реке и приносили на поля плодородные илистые отложения. Культ кошек в Древнем Египте был связан с тем, что эти животные охотились на грызунов, вредящих посевам. Кошка берегла урожай египтян, поэтому в семье, где она погибала, объявляли многодневный траур. Если случался пожар, первой из горящего жилища выносили кошку, а следом за ней детей и всех остальных членов семьи. Убийцу кошки строго наказывали, а ее труп бальзамировали и с почестями хоронили на отдельном кладбище. Кошки даже ассоциировались с главным божеством – богом солнца Ра и с богиней Бастет, покровительницей домашнего очага, символом плодородия и достатка. Поэтому, кстати, среди сувениров так много статуэток богини Бастет в образе женщины с головой кошки.
…Разложенные на подносе лепешки медленно выплывают из жаркой печи. Еще в ее чреве, а особенно ближе к выходу, они забавно вздуваются, превращаясь чуть ли не в шары. Потом на воздухе опадают, остывают, распространяя хлебный запашок с едва ощутимой приятной блинной мучной кислинкой. Я внимательно следил за процессом, мне разрешали даже заглянуть внутрь пекарни, где формировались лепешки. Вроде ничего особенного: мука плюс вода, ну, конечно, ловкость рук. Но процесс завораживал. Умело, слаженно, споро. Изящно и красиво рождался хлеб. Почему он вздувается, как бы раздваиваясь, я так и не смог узнать. Позже мне объяснили, что во всем виноват верхний жар печи, который расслаивает (более точно – раздирает) тесто. Подобные «двойные» лепешки (в Египте они называются «эйша») на Востоке обычно разрывают и наполняют овощными (в основном), творожными или бобово-мясными смесями. Лепешки – товар расхожий, не залеживается. Утром его тут же разбирают местные жители. Едва я задерживаюсь возле очередной пекарни, меня тут же одаривают пахучим хлебным продуктом. Одной-двух лепешек вполне хватает для дневного перекуса. Ехать бы так и ехать от деревни к деревне, от утра до обеда и до вечера, от перекуса до перекуса, сытного ужина и безмятежного сна на нильском берегу. Но увы… И дело, конечно, не только в плотной опеке египетских стражей. От нее мне иногда удается избавляться и взбадриваться глотками вольной путешественной жизни.
А еще понаблюдать за жизнью простых египтян, их занятиями, бытом, даже позами в разных ситуациях, жестами, выражением лица. Это просто жизнь. Просто египетская жизнь. День за днем. Месяц за месяцем. Год за годом. Век за веком. Я уверен, в деталях и мгновениях этой жизни суть нашего земного бытия. Того, что было, есть и будет. Если, конечно, будет. Гюстав Флобер, побывавший в Египте в ХIХ веке, под впечатлением его древностей, на фоне которых так бледно выглядела суетная жизнь простых египтян, писал: «Так копошится маленькая жизнь среди развалин жизни куда более величественной». Написал, как увиделось. Как сегодня видится толпам туристов. На эту простую суетную жизнь тоже, конечно, смотрят, даже порой обращают внимание, но многого не замечают, тем более не откладывают в памяти. Для меня же это главный «путешественный» интерес, как профессональный, так и просто житейский.
Повсюду на разных размеров участках видны фигуры взмахивающих мотыгами людей. С разных сторон раздается тарахтение моторчиков, с помощью которых нильская вода доставляется на поля. С древних времен это главный залог жизни в зажатой пустынями долине Нила. Еще до пирамид египтяне придумали много способов подъема речной воды. Это и шадуф – рычаг между вбитыми на берегу сваями наподобие нашего сельского «журавля», нория – водяное колесо с лопатками, на которые давит течение, или ковшами, зачерпывающими воду, и сакия – два соединенных зубчатой передачей водяных колеса, один из которых вращает буйвол, который ходит по кругу, и Архимедов винт – водоподъемный механизм, состоящий из заключенной в трубу наклонной плоскости, навернутой на цилиндр (вращался с помощью ветряного колеса либо вручную). Всего этого в египетской части долины Нила уже почти не увидишь. По крайней мере, мне не встречалось. В лучшем случае остатки водоподъемных механизмов украшают различные музейные экспозиции. Пару раз в деревнях на свалках попадались полузанесенные песком части огромных деревянных колес.
Круглые, прямые и толстые пальмовые стволы с веерообразными кронами-капителями, как колонны природного храма. По всей долине растут финиковые пальмы. Пальмовые плоды, древесина, ветви и листья тут на все случаи жизни. «У пальмы столько предназначений, сколько дней в году», – говорят жители южных «пальмовых» широт. Несколько раз мне приходилось наблюдать, как, обвязавшись веревкой, верхолаз быстро и ловко залезал на самую верхушку пальмы и большим кривым тесаком срезал ветви. Они падали на землю, где его товарищ такой же «секиной» оголял ветки, счесывая с них листья. На деревенских окраинах прямо возле дороги располагаются мастерские, где из пальмового сырья местные умельцы изготавливают различные изделия. Это и клетки, и корзины, и различная домашняя утварь, и даже мебель. В одном месте пальмовых дел мастер одарил меня пучком пальмовых волокон. Он потер им сначала свое, потом мое предплечье, мол, сойдет вместо мочалки. До сих пор храню его подарок. Жестковатая, правда, терка. Но практичная и долговечная, а главное – грязь счищает отменно. Южнее Асьюта повсеместно встречается пальма-дум. Ее другое название – гифена фивийская – указывает на исконную родину произрастания. По дороге я не раз притормаживал и срывал или собирал прямо на земле ее душистые желто-коричневые съедоб­ные плоды-«костянки». Ради этих плодов ее, кстати, широко культивировали в Древнем Египте, а листья использовали для плетения.
Повседневная жизнь египтян, их занятия у тебя прямо перед глазами. Вот гончар в окружении различных форм и размеров горшков и кувшинов колдует над очередным изделием, замазывая в нем каким-то рыжим раствором трещинку. Вот паренек (он же и кулинар, и торговец) из гороховой смеси лепит шарики и бросает в кипящее масло. Вот мясник азартно отсекает от туши большие куски, его подручный тут же их мелко кромсает и раскладывает по пакетам. Вот мальчишки гоняются за голубями. Египтяне, кстати, с древних времен разводят их ради мяса, а помет используют как удобрение. В некоторых деревнях голубятни представляют собой высокие, похожие на колокольни башни с могочисленными отверстиями. Возвышаясь над домами и низкорослым кустарником, они видны издалека, и рядом с пальмами их даже можно принять за какие-то неземные сооружения. Нередко встречаются мусорные свалки, в которых роются в поисках поживы собаки, кошки и люди. Что прошло, то не умерло. Каждый для себя что-то находит в этих отбросах. Такое впечатление, что лишними для жизни их тут не считают. Не на этом, так на том свете пригодятся. У праха тоже своя цена.
Типичная египетская деревня – это дома из кирпича-сырца с плоскими крышами, разгуливающие по пыльным, грязным улочкам куры, козы, коровы. Оштукатуренные внешние стены домов нередко выкрашены в голубой цвет. Он, по поверью, защищает от дурного глаза. Почти в каждой деревне встречаются дома, на стенах которых изображены корабли, самолеты, велосипеды, верблюды, львы. Эти граффити тут не случайны. Картинки свидетельствуют о том, что хозяева совершили паломничество (хадж) в Мекку.
В переулках мелькают, тут же исчезая за поворотами, в дверных проемах, женские фигуры в черных и полностью закрывающих тело с ног до головы одеяниях. Как-то непривычно, странновато и даже страшновато. Будто встречаешься с вестниками черной нехорошей судьбы, от которой не уйдешь. Но пытаешься. Мужчины проводят свой досуг за чаем, кальяном, нардами. Или просто сидят или полулежат на топчанах, циновках, растеленных под деревьями, а то и прямо посреди улицы, на земле. Бездельные застывшие позы, как будто ничего вокруг не случается. Не может и не должно случиться.
…Но ведь случается. У кого-то не хватает терпения, у кого-то – денег, у кого-то – здоровья. В том числе и здравия в голове. Это самый трудный случай. Еще со времен фараонов.
Местным жителям до меня особого дела нет. И привечают, и спрашивают, и одаривают улыбками, и угощают, но интереса не проявляют. Если этого интереса не проявляю я. Тогда отношение ко мне резко меняется. Я как бы вхожу в их жизненную орбиту, становлюсь пусть не особенно желанным, случайным, но все же членом их круга, из туриста, чужака-прохожего превращаюсь в гостя. Если интерес взрослых все же обставлен какими-то правилами этикета, то детвора (особенно когда речь идет о беспризорных стайках) нередко проявляет довольно агрессивное любопытство. Часто по выражениям их лиц, ухмылкам и оскалам трудно угадать истинные намерения. Остается одно: помахать приветственно рукой и нажимать на педали, не обращая внимания на дикарские (так кажется) выкрики юных преследователей.
За оградой школьных дворов и двориков все несколько по-другому. Тут дети в форме и без нее находятся под бдительным присмотром взрослых.