Бандит орал: «Конец вашей России, конец вам всем!»

Доклад Федеральной парламентской комиссии о расследовании теракта в Беслане будет обнародован в начале сентября, когда депутаты Госдумы и сенаторы соберутся после летних каникул. Ранее планировалось, что комиссия обнародует свой доклад по окончании весенней парламентской сессии в середине июля. О неизвестных ранее подробностях захвата школы, а также о том, где, по его мнению, следует искать виновных в бесланской трагедии, рассказывает глава комиссии по расследованию теракта в Беслане, заместитель председателя Совета Федерации Александр ТОРШИН.

– Александр Порфирьевич, не вам предстоит принимать конкретное решение в случае установления виновности тех или иных должностных лиц. Но от выводов вашей комиссии эти решения напрямую зависят. Не потому ли, как многие полагают, и затягивается официальное оглашение результатов работы вашей комиссии, поскольку уж очень многих высокопоставленных людей эти выводы могут задеть?

– Здесь много всяких моментов, которые мне хотелось бы отразить. Но первое, на что сразу хотел бы обратить внимание: мы не затягиваем. Понимаете, естественный процесс течения расследования, он именно такой. Причем мы не выходим за рамки общемировой практики. Надо сказать, что аналогичное расследование в Испании длилось 14 месяцев, в Соединенных Штатах Америки – 20 месяцев, а его результаты были оглашены через три года после трагедии. Могу назвать вам еще целый ряд расследований парламента Великобритании, США, которые идут по 10 и более лет и до сих пор не закончены. Но это ни в коем случае не является оправданием того, что мы в течение двух лет так и не смогли подготовить доклад.

Мы не хуже других. Но мы и не лучше. Вот в чем дело. Поскольку материал подходил медленно, анализ его затруднялся из-за того, что отсутствовал целый ряд существенных экспертиз – вот это накладывало свои ограничения. И уж очень высока оценка наших выводов. Доходит иногда до того, что мы в среднем час-полтора на страницу по докладу тратим, и потом все равно ее заворачиваем.

– Результатов работы комиссии ждали к годовщине трагедии. Почему вы все же не спешили?

– Я не понимаю таких вещей. Вспоминается наше недавнее прошлое, когда к какой-то дате обязательно надо что-то сделать. Таких обязательств никто не брал. Временные рамки комиссии никто не устанавливал. И я хочу сказать, что даже промежуточных выводов мы решили не делать, поскольку жители Беслана, потерпевшие требуют правды. Что такое промежуточная правда, по аналогии с промежуточными выводами, я не знаю. Нам можно либо объективно пройти весь путь, либо…

Выбирайте сами, что нужно? Доклад о деятельности комиссии – хоть сейчас. На четырех страницах. Кого опросили, что сделали. Но я хочу сказать, что американцы в своей комиссии опросили 106 свидетелей, а у нас давно за тысячу зашкалило. Понимаете?

– Вам не кажется, что достаточно странно выглядит картина, когда следствие работает, а потом президенту приходится направлять в Северную Осетию представителей центрального аппарата Генеральной прокуратуры?

– Надо честно признаться, что у нас тоже есть претензии к тому, как ведет следствие Генеральная прокуратура. Мы, например, сразу, как только занялись этим терактом, как только началась работа комиссии, заместителю генерального прокурора сказали: смотрите, мы все-таки не последние люди в стране. Мы можем ходатайствовать, чтобы вам добавили людей, добавили средства. Нет, говорит, справимся сами. И ответ есть официальный, что справятся силами этой бригады. Надо сказать, что здесь тоже есть моменты.

Поэтому столько нареканий «Матери Беслана» и пострадавшие, когда встречались с Владимиром Владимировичем Путиным, высказали именно по поводу общения бригады Генпрокуратуры с людьми. Жаловались на черствость, жаловались на не скажу – грубость, но, может быть, на необъективность и т.д. Следователь, дознаватель – это же целая профессия! Человек должен войти в положение того, кто сидит напротив, выслушать, обнадежить, разъяснить, если человек заблуждается, а не говорить: не было этого, забудь, уйди.

– Давайте поговорим о том, о чем хотят знать все. Как, по вашей оценке, работал оперативный штаб? Правда ли, что гражданские и военные работали сепаратно, сами по себе, и это не способствовало эффективности?

– Прежде всего мы должны исходить из того, что бесланский теракт уникален. Еще никогда спецслужбы не сталкивались с такой высокой организацией деятельности террористов и никогда не сталкивались с захватом детей. Более того, бандиты учли все уроки предыдущих терактов. Особенно хорошо проработан «Норд-Ост», конечно. По «Норд-Осту», видимо, по минутам они все анализировали. И поэтому, как только захватили школу, некоторое время никаких требований не выдвигали. И начали убивать людей. Просто начали убивать. Вы знаете, что к середине второго дня уже был убит 21 человек? То есть любой шорох, любое активное действие, любое перемещение – сразу же было понятно, что, как только ты дернулся здесь, там человека убили.

Я не могу сейчас давать оценок, единственное хочу сказать, что вот это навязываемое некоторыми средствами массовой информации впечатление, мнение о том, что люди ненадлежаще исполняли свой долг, – я таких не видел. Кто бы стал работать там спустя рукава или отлынивать, или прятаться за спину, когда там дети? Делали, что могли. Небезгрешно, безусловно. Какие-то ошибки были.

– Соответствует ли действительности информация, что руководители МВД и ФСБ в течение трех дней не появлялись в кризисном штабе?

– Соответствует. О том, что их там не было: в принципе у нас там генералов в то время был просто избыток. Но это моя точка зрения. На самом деле были два заместителя директора ФСБ, первый заместитель министра внутренних дел. Много там было людей…

Теперь я могу объяснить: террористы задумывали взорвать ситуацию на Северном Кавказе. Необходимо было контролировать ситуацию и в Ингушетии, и в Осетии, и на близлежащих территориях. И – сейчас уже, пожалуй, я могу об этом сказать – одна из попыток «народных мстителей» прорваться на территорию Ингушетии и захватить контрзаложников была. Группу остановили. Поэтому министры находились там, где посчитали нужным, для того, чтобы видеть картину в целом. Не знаю, насколько полезно было бы их присутствие, сейчас трудно об этом судить.

– Известно, что террористы выдвигали требования о переговорах. Попытки вести с ними переговоры были?

– Еще одна иллюзия или заблуждение по поводу того, что не было никаких переговоров. Переговоры начали вести, как только появилась устойчивая связь. Сначала террористы дали неточный номер, который был заблокирован, потом другой. Дальше профессиональный переговорщик, не буду называть фамилию, он из Северо-Кавказского округа вел переговоры. Потом к этим переговорам подключился Аушев. У нас есть стенограмма этих переговоров. Михаил Гуцериев, который за свою жизнь освободил порядка 200 с лишним заложников, напрямую общался с террористами. Вот никто об этом не говорит. А ведь он разговаривал с ними на понятном им языке, с понятной интонацией, с понятными оборотами. Есть распечатка. И надо сказать, что Гуцериев выиграл много времени, так же как и Аушев. Плюс к этому доктор Рошаль. Так что сказать о том, что «вырубили» телефоны и с ними не разговаривали, – это еще одна легенда, еще один миф.

– Самый сложный вопрос, на который, наверное, до официального оглашения итогов работы комиссии вы ответа не дадите, но все-таки: можно ли было избежать жертв? И в этой связи: кто все-таки начал штурм школы?

– Жертв, видимо, избежать было нельзя, хотя бы тех жертв, которые сразу понесли заложники, как только захватили школу. Надо сказать, что первым погибшим в Беслане был один из террористов. Мы не будем опять-таки по определенным соображениям раскрывать фамилию, но сотрудник МВД, провожавший своего сына, был с табельным оружием. И одного все-таки убил сразу, наповал. Так он и лежал. Вот его потом назвали негром, потому что он почернел: жарко было. И кто-то крикнул: «Негр». Сразу подхватили. На самом деле никакого негра не было. Это первое. Второе. Анализ переговоров бандитов доказывает – настроя на переговоры (я высказываю сейчас точку зрения, исходя из той ситуации, которую знаю) не было. Было у разных бандитов разное отношение к своей дальнейшей судьбе. Во всяком случае, есть кассета – ее демонстрировали уже частично по телевидению – где Аушев переговаривается с Хучбаровым по кличке «Полковник». Прощаясь с Аушевым, Хучбаров сказал: «Никто отсюда живым не уйдет». Это факт.

Но, с другой стороны, конечно же, переговоры были и варианты прорабатывались. Не уверен, что все террористы хотели как можно быстрее повидаться с Аллахом. Есть еще одна загадка: все-таки за что подорвал Хучбаров двух бандитов, а одного убил, за что? Вот есть версия и показания свидетелей о том, будто женщины-смертницы сказали, что они не договаривались брать в заложники детей, хотели брать совсем другой объект – чувство материнства, оно все-таки интернационально и всемирно… Но Хучбаров и большая часть были настроены на то, чтобы довести начатое до конца.

Кстати, под конец, когда Гуцериев разговаривал с переговорщиком с той стороны, бандит говорил какие-то бессвязные вещи, но, если убрать ненормативную лексику, он орал, что – все, конец вашему Путину, конец вашей России, конец вам всем. Мы такое сейчас устроим, что вас всех народ сметет, и так далее, и так далее. Поэтому дестабилизация на Северном Кавказе, атака на власть – вот это была их цель.