На чтение: ≈ 13 мин.Присловья очень близки по своей сути к обычным прозвищам, но относятся к группе людей – семье, жителям определенного населенного пункта или местности. Лишь изредка присловья носят одобрительный характер; чаще они обидные, насмешливые. Иногда многословны, похожи на побасенку или анекдот. Например, «вятские ребята хватские – семеро одного не боятся» (на местном диалекте это звучит так: «вяцкие робята хвацкие, семеро одного не бояцца»). Про пошехонцев говорят, что они «в трех соснах заблудились», «за семь верст комара искали» и «мешком солнце ловили». Но зато умеют хорошо устроиться: «с краю не ложатся, а все в середину». Жителей Онеги высмеивали за бесхозяйственность почти в стихах: «Во всей Онеге нет телеги – летом воеводу возили в санях по городу».
Присловье-анекдот про архангельцев родилось из действительного случая: жена, приехавшая навестить мужа-кровельщика, приняла за него стоявшую на крыше статую и долго пыталась обратить на себя внимание истукана: «Иванович, Иванович, слезь с крыши! Я к тебе приехала!»
Присловья старинного города Буя появились во времена татаро-монгольского ига. Ханские баскаки хотели город разорить, искали его по русским лесам, да не нашли: «Буй да Кадуй черт три года искал, а Буй да Кадуй у ворот сидел», «Буй-городок, отбей кошелек». И вообще, «буевцы – домоседы, лесники».
Часто присловья давались по промыслам, которыми занималось население. На Валдае, где отливались знаменитые на весь мир колокольцы, жили «валдайцы-колокольники». Видимо, люди они были щедрые и симпатичные, потому что второе известное присловье о них очень благожелательное: «Валдаец-молодец, купи баранок, а поцелуй в придачу!». А вот жителей Кимр, занимавшихся сапожным ремеслом, дразнили обидно: «Кимряки – склеенный сапог: свои сапоги на лапти променяли, лапти, мол, нашего товара прочнее».
Присловье про дмитровцев особое. Оно характеризует не столько людей, сколько местную природу. Болотистые земли северного Подмосковья изобиловали лягушками, которые, как писали в своих фольклорных изысканиях Даль и Сахаров, беспокоили на дмитровских дорогах слух проезжих и прохожих своим оглушительным кваканьем. Где лягушки – там дмитровцы, где дмитровцы – там лягушки. Так и сложилось прозвание. В последние годы оно все настойчивее возвращается в речевой обиход, а лягушка постепенно становится городским символом.
И в Центральной России, и на Русском Севере это земноводное животное было популярно в обрядовой магии; язычники почитали лягушку как повелительницу дождя, о чем свидетельствуют многочисленные народные приметы и поверья, дошедшие до наших дней, например, наши предки верили, что если убить лягушку или жабу, обязательно пойдет дождь. На берегу Онежского озера карельский этнограф Анатолий Журавлев обнаружил языческое капище «Пегрем» с культовой каменной лягушкой, вытесанной из огромного валуна. Бытовало поверье, что лягушки – это люди, утонувшие во время Всемирного потопа. Возможно, поэтому существовал запрет на убийство лягушки, сохранившийся в народе до сих пор. А деревенские знахари приписывают квакушке магическое свойство привораживать любимого человека.
Столетиями дмитровцы мирно соседствовали с квакающими представителями местной фауны, относились к ним весьма терпимо и даже с уважением. А корни такого отношения уходят в седую древность, хранятся на уровне генетической памяти. Их можно отыскать в чудесном фольклорном жанре – русской народной сказке.
Не каждый уезд необъятной России может похвастать наличием своей, местной, и притом известной на всю страну сказки. У дмитровцев она есть: «Царевна-лягушка». Эта сказка повествует о далеком прошлом наших предков, которые век за веком, в непрерывном течении жизни и череде событий, слагали зашифрованную в волшебных образах и сюжетах летопись жизни двух этносов: финно-угорского и славянского. Как и всякая народная сказка, она похожа на слоеный пирог, каждый пласт которого принадлежит определенной эпохе и хранит, как начинку, стиль жизни, религиозные представления, быт и человеческие взаимоотношения той поры. Самый нижний слой – мифологическая первооснова, которая есть у всякой волшебной сказки. «Царевна-лягушка» тоже имеет в основе миф о звере-прародителе финно-угорского племени меря.
Меря – аборигены Дмитровского края, его первое, коренное население. Меряне жили среди девственных лесов и болот, по берегам рек, и лягушка с большой долей вероятности могла в их представлениях быть зверем-прародителем (тотемом). Самобытная мерянская культура не исчезла после мирного переселения в эти края славян. Она обогатила кривичей и вятичей финно-угорскими поэтическими воззрениями на природу, местными культами, особенностями одежды, образа жизни. Культ лягушки как тотемного животного длительное время мирно уживался с религиозными воззрениями славян, был ими частично воспринят в ассимиляционном процессе перемешивания культур, а впоследствии трансформировался в приметы, поверья и ритуалы.
Вспомним начало «Царевны-лягушки»: двое старших сыновей царя взяли в жены девушек из своего племени, славянок, а младшего стрела привела в болото, к Лягушке-хитре, мерянской колдунье-оборотню. Жена-мерянка, обладавшая знанием магических ритуалов, использовала их в жизненном обиходе. Выполнение заданий царя невесткой Лягушкой – это характерный образец описания славянской и финно-угорской земледельческой и бытовой обрядовой магии. Так, рубашка царю (в другом варианте – ковер) расшивается «узорами хитрыми», то есть обереговыми идеограммами, которые, по языческим представлениям наших пращуров, защищали их от злых духов, придавали сил и приносили удачу. Все эти древние символы-обереги в трансформированном виде и ныне присутствуют в традиционных узорах русской и карело-финской народной вышивки.
Пирог для царя печется не простой, на нем «города с заставами, реки текучие, звери рыскучие» – все то, что хотели видеть в изобилии вокруг себя наши далекие предки – земледельцы, охотники, приносившие весной в жертву матери сырой земле такой ритуальный каравай.
И в танце Лягушка-хитра проявила поистине колдовские способности: «Уж она кружилась, кружилась, вертелась, вертелась», размахивала длинными рукавами, в которые собрала на пиру косточки съеденной птицы и капли вина, разбрасывала все это вокруг себя, и из капель появились озера, а из косточек – живые гуси и лебеди! Танец, описанный в сказке, бытовал у наших предков в глубокой древности, он исполнялся женщинами в начале лета и был посвящен божествам травы и воды, от которых зависело изобилие.
Среди волшебных персонажей, помимо Царевны-лягушки, выделяются Баба-яга и Кощей Бессмертный – образы в первую очередь, безусловно, мифологические и лишь затем сказочные. Если Кощей – типичный славянский герой, то с происхождением знакомой каждому русскому ребенку Бабы-яги все не так просто. Она пришла к нам из тьмы веков как память о загадочных финно-уграх, охотниках, жителях лесов. Если в поздних славянских сказках это персонаж злобный и вредный, то в мерянской сказке Яга – мудрая советчица, помощница, ведунья, дух-покровитель леса и лесных обитателей. Ей ведома тайна Кощеевой смерти, известен путь в царство Кощея – в царство мертвых. А избушка на курьих ножках – не что иное, как гроб, домовина, сруб, поднятый на сваях, как это было принято у обитателей болотистых местностей.
Еще один финно-угорский мотив в сказке – волшебное яйцо, хранящее Кощееву смерть. Яйцо, утка, заяц – это не случайный набор вместилищ для иглы, на кончике которой притаилось Зло. В карело-финском эпосе «Калевала», родившегося из тех же финно-угорских мифов, создание мира описано так. Утка, принадлежащая богине неба, снесла яйцо. «Из яйца, из нижней части, вышла мать земля сырая, из яйца, из верхней части, встал высокий свод небесный…» Тайна жизни и смерти заключена в яйце, поэтому у него много хранителей: вода (море), суша (остров), дерево (дуб), зверь и птица (заяц и утка). Наша сказка поднимается на космологический уровень, она словно эхо мифа о сотворении жизни.
Но вернемся к главной героине. Царевна то предстает перед мужем в облике женщины, то, накидывая ненавистную ему пупырчатую кожицу, снова становится лягушкой. Налицо реинкарнационная цепочка перерождения животного в человека, а человека в животное. Среди археологических находок, свидетельствующих о наличии культа лягушки у мерян, выделяются височные кольца – распространенное славянское и финно-угорское женское украшение. У каждого племени была своя форма височного кольца. Мерянские украшения напоминают лягушачью лапку (именно так они именуются археологами).
Дмитровские лягушки по-прежнему славятся своими голосами и любовью к пению. До 1980-х их весенние концерты звучали практически в центре города. И в 2004 году на Профессиональной улице был сооружен фонтан «Ожидание», идею которого навеяла знаменитая сказка. Четыре колоритные лягушки-царевны, каждая со своим характером и настроением, восседают на шарах-кочках, возвышающихся над водной гладью. Они ждут своих суженых и напоминают жителям о древней истории родного края.
Не постыдимся же своего прозвания «лягушечников», но будем, как встарь, передавать его из уст в уста, чтобы и дети, и внуки дмитровчан гордо говорили: «Наш край в старину славен был болотами. Мы – дмитровцы-лягушечники. Царевна-лягушка, Василиса Премудрая, – наша землячка.
Алла АРКАДЬЕВА, заслуженный учитель РФ, автор учебников по краеведению для начальной школы, учительница начальных классов школы №1, Дмитров
Выбор читателей
Комментарии