На чтение: ≈ 11 мин.Размышления на тему воздействия библиотеки на читателя появились, вероятно, в одно время с самими библиотеками, в глубокой древности. Книги – одно из немногих явлений, имевших ценность и в языческие, и в христианские времена. В разные эпохи они толковались одинаково – как незримое вместилище Духа, собрание божественной мудрости, обладающее мощной позитивной аурой уже во многом только благодаря своей сакральной природе. Проблема ауры библиотеки (напрямую связанная с восприятием библиотеки как философской ипостаси бытия) в очередной раз была обозначена на рубеже XIX-XX вв. В течение последних ста лет к ней обращались выдающиеся философы, писатели и даже представители точных наук. Вспомним статьи русского философа Николая Федорова, посвятившего большую часть жизни работе в Румянцевской библиотеке.
Основная мысль, развиваемая Федоровым в этих текстах и напрямую соотносящаяся с принципиальными тезисами его главного труда «Философия общего дела», может быть сформулирована следующим образом: «Библиотека – храм, в котором имена создателей книг воскресают при каждом обращении читателей к их трудам». Службу в Румянцевке Федоров считал необходимой и полезной, связывая ее не столько с формальностями типа составления полного, исчерпывающего каталога, но напрямую – с главной задачей своей жизни: сохранением знаний, необходимых человечеству в момент грядущего всеобщего воскрешения предков.Похожее отношение к библиотеке как к живому организму и, более того, как к оригинальной модели Вселенной сформулировал в ряде эссе знаменитый аргентинский писатель Хорхе Луис Борхес, также довольно длительное время проработавший библиотекарем. В одном из самых известных рассказов Борхеса «Вавилонская библиотека» описана идеальная библиотека, которая содержит абсолютно все книги, которые только существуют, существовали или могли бы существовать на свете: «Библиотека всеобъемлюща, и на ее полках можно обнаружить все возможные комбинации двадцати с чем-то орфографических знаков (число их, хотя и огромно, не бесконечно), или все, что поддается выражению, – на всех языках. Все: подробнейшую историю будущего, автобиографии архангелов, верный каталог Библиотеки, тысячи и тысячи фальшивых каталогов, доказательство фальшивости верного каталога, гностическое Евангелие Василида, комментарий к этому Евангелию, комментарий к комментарию этого Евангелия, перевод каждой книги на все языки, интерполяции каждой книги во все книги, трактат, который мог бы быть написан (но не был) Бэдой по мифологии саксов, пропавшие труды Тацита». Тему автономности и герметичности истинной библиотеки, невозможности проникновения посторонних в ее суть развивает современный итальянский писатель Умберто Эко в романе «Имя розы» (1980). Один из самых ярких образов романа У.Эко – слепой монах Хорхе Бургосский, хранитель монастырской библиотеки, цитирующий базовые сочинения отцов Церкви и рассуждающий с их помощью о греховности смеха и потому уничтожающий вторую книгу «Поэтики» Аристотеля, которую пытаются спасти главные герои – странствующий францисканец Вильгельм Баскервильский и его помощник, молодой послушник Адсон. Библиотека закрыта для всех, кроме своего хранителя и его помощника. «Библиотека защищается сама, она непроницаема, как истина, которую хранит в себе, коварна, как ложь, в ней заточенная. Лабиринт духовный – это и вещественный лабиринт. Войдя, вы можете не выйти…» Библиотекарь Хорхе наделен полнотой власти, в его руках сосредоточены невидимые нити, которыми связаны с ним переписчики-монахи. «Библиотека родилась из некоего плана, который пребывает в глубокой тайне, тайну же эту никому из иноков не дано познать. Только библиотекарю известен план хранилища, преподанный ему предшественником, и еще при жизни он должен заповедать его преемнику, чтобы случайная гибель единственного посвященного не лишила братство ключа к секретам библиотеки. Их знают двое, старый и молодой, но уста обоих опечатаны клятвой. Только библиотекарь имеет право двигаться по книжным лабиринтам, только он знает, где искать книги и куда их ставить, только он несет ответ за их сохранность. Прочие монахи работают в скриптории, где они могут пользоваться списком книг, хранимых в библиотеке. В списке одни названия, говорящие не слишком много. И лишь библиотекарь, понимающий смысл расстановки томов, по степени доступности данной книги может судить, что она содержит – тайну, истину или ложь. Он единолично решает, когда и как предоставить книгу тому, кто ее затребовал, и предоставить ли вообще».Итак, библиотекарь в определенной степени является носителем или выразителем ауры библиотеки. Он не просто перемещает книги, выдает их читателям, возвращает обратно, стирает пыль, делает записи в формулярах. Библиотекарь впитывает атмосферу книгохранилища и со временем сам начинает продуцировать ее. Библиотекаря можно сравнить со священнослужителем. В XVIII-XIX вв. среди библиотекарей встречалось немало уважаемых и сегодня имен: Винкельман, братья Гримм, Гете, Иван Крылов, другие знаменитые писатели, историки, ученые, да и XX век может похвастаться солидным списком. Однако именно в XX веке появляется оппозиция «читатель – библиотекарь». Чем больше становится книг (и, следовательно, чем меньше человек способен ориентироваться в их многообразии), тем больше человек начинает нуждаться в проводнике/помощнике, но при этом вовсе не желает от этого помощника зависеть, а потому стремится даже на чужой территории сохранять свободу выбора и приоритетов. Результаты исследований, проведенных в 1990-е гг., показывают, что и читатели, и сотрудники библиотек хотят видеть друг друга совершенно иными, нежели в реальности. По мнению библиотекарей, читатель должен быть кротким, пассивным, дружелюбным и нетребовательным. А читатель в свою очередь (судя по результатам опросов) зачастую стесняется обращаться к библиотекарю, подозревает его в высокомерии. Ситуация такого недоверия хорошо видна по произведениям современной российской, европейской и американской литературы. Жесткое отношение самых разных авторов к библиотекам (люди пишущие художественные тексты, понятно, чаще всего принадлежат к группе посетителей/читателей, а не библиотекарей) становится причиной формирования невероятного, непонятного образа библиотекаря. Эта фигура в лучшем случае переводится в плоскость иронии, как, например, в цикле романов английского прозаика Терри Пратчетта «Плоский мир», где изображен миролюбивый библиотекарь-орангутан, или в кинотрилогии «Библиотекарь» (2004-2008), герой которой, вечный студент Флинн Карсен, выполняет миссию по спасению человечества. Но фигура библиотекаря может и наводить ужас, как в романе С.Кинга «Полицейский из библиотеки» (1990), где в центр повествования выведен герой, мучающийся страшными воспоминаниями, связанными с отвратительным персонажем, заставлявшим детей вовремя возвращать книги и жестко наказывавшим их за нерасторопность. Именно на идее непостижимости, граничащей с мрачной фантасмагорией, строит сюжет своего романа «Библиотекарь» лауреат «Русского Букера» Михаил Елизаров, рассказывающий историю об охотниках за книгами, при правильном прочтении позволяющими избранным – библиотекарям – управлять людьми, полностью подчинять их своей воле.Тем не менее традиционный позитивный взгляд на взаимоотношения между читателем, библиотекарем и пространством библиотеки остается актуальным для ряда современных авторов. Вспомним стихотворение Льва Ошанина «Библиотекарям»: «Книжные люди, друзья мои ближние, // Верные слуги и маршалы книжные. // Милые тихоголосые женщины, // В книгах – всеведущи, в жизни – застенчивы. // Душ человеческих добрые лекари, // Чувств и поступков библиотекари. // Кажетесь вы мне красивыми самыми, // Залы читален мне видятся храмами. // Кто мы без вас? Заплутавшие в замети. // Люди без завтра и люди без памяти».Итак, для того чтобы наши ученики не стали «людьми без завтра и людьми без памяти», мы должны не только приучать их читать книги, но и отвести их в библиотеку – хранилище знаний и духа человечества.Максим ПЕТРОВ, кандидат философских наук, историк искусства
Выбор читателей
Комментарии