Противоположность веры – не атеизм; противоположность веры – фальшивая вера. Некоторые черты в современном русском атеизме мне глубоко симпатичны. Прежде всего – это взрослость, готовность брать на себя ответственность за свой выбор и свои убеждения. Мне довольно часто приходится слышать “я бы верил в Бога, но мне мешают плохие священники, плохие верующие, плохие проповедники и т.п.”. Меня печалит эта детская попытка переложить ответственность на других. Когда человек говорит “я сам принял осознанное решение отказаться от веры в Бога” – это, по крайней мере, слова взрослого человека. Мне нравится также стремление атеистов к внутренней цельности и правдивости. Открытое неверие √ гораздо более достойная позиция, чем то легкомысленное кокетство с религией, когда человек может испускать прочувствованные охи и вздохи перед иконами и в то же время вести явно безнравственный, а то и преступный образ жизни. Есть некоторые вопросы, по которым я соглашусь с атеистами. Я согласен, что полноценная, счастливая и нравственно достойная жизнь не может быть основана на ложных представлениях о реальности; нравственный долг любого человека – следовать истине и избегать заблуждения. Верить в то, что, как это заведомо известно, является неправдой не просто глупо, но и нравственно недостойно; если христианство ложно, то разговоры о его “пользе для общества” просто бессмысленны. Ложь не может быть полезной. Утверждения христианства либо истинны, либо ложны.
Итак, я думаю, мы согласимся, что наш долг – поиск истины и разоблачение лжи. Надо заметить, что поиск истины – дело опасное. Истина может глубоко травмировать. Когда мы найдем ее, наш внутренний мир может получить тяжелый удар, а мы не хотим этого удара. Мы не можем отключить от нашего интеллекта нашу волю и эмоции; мы никогда не являемся совершенно объективными; мы хотим, чтобы определенная точка зрения восторжествовала, даже там, где мы всеми силами стремимся к интеллектуальной честности, наши эмоции и желания оказывают влияние на то, какие факты мы выделим, а каким не придадим значения; какие объяснения фактов мы примем, а какие сочтем невероятными. Это особенно заметно там, где речь идет о нашей вере или неверии. Как заметил Блэз Паскаль, “Одни боятся потерять Бога, другие боятся Его найти”. Я должен признаться, что, хотя я нахожу убедительные интеллектуальные доводы в пользу христианства, в формировании моих убеждений значительную роль играют воля и эмоции. Я думаю, что я вправе ожидать аналогичного признания и от своих оппонентов; у меня есть личная заинтересованность в вере, у вас – личная заинтересованность в неверии. Я никак не могу принять противопоставление “эмоциональной” веры и “интеллектуального” неверия. Фома Аквинский интеллектуален до занудства и холоден, как огурец; многим атеистическим публикациям свойственны бурный эмоциональный пафос и апелляция к чувствам читателя.
Что мы можем сделать, чтобы приблизиться к объективности? Думаю, что лучший путь к этому √ внимательно прислушиваться к критике со стороны тех, чьи взгляды противоположны нашим. Поэтому я хотел бы здесь высказать несколько критических замечаний в адрес атеизма. Прежде всего атеизм фидеистичен (т.е. зависит от веры) гораздо в большей степени, чем христианство. Атеист верит, что Бога нет, – именно верит, ибо чье-либо небытие не может быть ни предметом знания, ни предметом опыта. Все, что может сказать атеист – “в моем личном опыте нет Бога, а в моих представлениях о мире для Него нет места”. Более того, христианин может приводить в защиту своих взглядов какие-то интеллектуальные аргументы или ссылаться на личный опыт. Атеист может оспаривать то и другое, но он не сможет привести никаких позитивных доводов в обоснование своей позиции. Христианин верит, основываясь на определенных свидетельствах (которые атеист не принимает). Атеист верит без всяких свидетельств, более того, верит в утверждение, в пользу которого в принципе, в силу самой его природы, нельзя привести никаких свидетельств.
Аргументация атеизма направлена на то, чтобы доказать, что бытие мира и человека, существование разума и морали можно убедительно объяснить, не прибегая “к этой гипотезе”, и, таким образом, вера в Бога является просто излишней. Если наши знания о мире не приводят нас к необходимости признания бытия Бога, то это бытие признавать не следует.
Очень часто идеологическая предвзятость представляется людям образцом научности, объективности и здравомыслия. Есть ли у нас основания говорить об идеологической предвзятости атеизма? Думаю, что да. Недавно в книге одного неверующего исследователя Библии я нашел показательную фразу: “Там, где начинается субнатурализм (т.е. рассказы о сверхъестественных событиях), там кончается работа историка”. Иначе говоря, любые сообщения о сверхъестественных событиях a priori рассматриваются как неисторические. Любые объяснения, предполагающие сверхъестественное вмешательство, отвергаются как “заведомо ненаучные”. Если христианин свободен признавать или не признавать историчность того или иного чуда в житиях святых, то атеист вынужден догматически утверждать, что “этого не может быть, потому что не может быть никогда”. Для атеистического ученого является чем-то в высшей степени неприличным допустить, хотя бы в качестве одной из возможных версий, сверхъестественное вмешательство.
Бытие Божие – это не та гипотеза, в которой атеист не нуждается. Это та гипотеза, которая ему категорически запрещена.
Возникает, таким образом, замкнутый круг, когда сначала постулируется, что любые свидетельства в пользу сверхъестественного заведомо не научны, а потом говорится, что науке не удалось обнаружить убедительные свидетельства существования сверхъестественного.
Помимо предвзятости, против атеизма можно выдвинуть еще один упрек √ упрек в редукционизме, в попытке отрицать реальность всего, что невозможно установить путем наблюдения, эксперимента или теоретических обобщений полученных таким образом данных. Между тем большая (и важнейшая ) часть человеческого опыта выходит за рамки таких методов познания, как наблюдение и эксперимент. Это эстетический опыт и опыт межличностных отношений. Я пишу этот текст под музыку Генделя. Мир эстетических ценностей реален; в определенной мере мы можем создавать теории, описывающие развитие искусства; но мы не можем научно объяснить сам феномен красоты. Красоту человеческого тела можно как-то увязать со здоровьем и сексуальностью; но к музыке, красоте природы или звездного неба это уже никак не отнесешь. Эстетическая ценность √ это ценность “в себе”. Музыка Генделя совершенно бесполезна. Она просто красива. Читатель может спросить: “Каким образом красота или любовь свидетельствует о бытии Бога?”. По крайней мере, она свидетельствует о существовании ценностей и реальностей, не постижимых с помощью научного метода.
Высказав такую критику в адрес атеизма, я могу вместе с тем решительно приветствовать свободомыслие. Свободомыслие √ необходимый этап на пути к зрелой, осознанной вере. Человек, который пассивно позволил вбить в себя религиозные убеждения, потом так же пассивно позволит заменить их любыми другими √ собственно, это мы уже проходили.
Сергей ХУДИЕВ
Комментарии