Атакует Щу Кин

Когда в Минск приехали американские ветераны войны в Корее, одна из главных просьб заокеанских гостей оказалась неожиданной: «Нельзя ли встретиться с прославленным советским асом той поры Щу Кином, который полвека назад сражался с нами на Дальнем Востоке?» Хозяева не сразу поняли, что речь идет о полковнике в отставке Герое Советского Союза Льве Щукине, который давно живет в Белоруссии. В нашей стране немногие знают, что боевой счет пилота для реактивной авиации уникален: 17 боев – 17 воздушных побед.

Все начиналось прозаически. Представители Краснодарского аэроклуба пришли в школу, в которой учился Лева Щукин, и предложили учиться летать. Кто в 1930-е гг. не мечтал об авиации? Мама ужаснулась:

– Куда ты пойдешь? Посмотри на себя – кожа да кости, из болезней «не вылезаешь».

Никто не верил, что паренек станет летчиком. Но его в аэроклуб приняли.

Началась война, Щукин очень старался – воевать хотел. Но начальство заметило отличный летный «почерк», и до фронта он не доехал. За высокую технику пилотирования оставили в учебном полку летчиком-инструктором. Судьба, как позже оказалось, готовила его для другой войны.

Страна давно жила мирной жизнью, когда в полк прилетел главнокомандующий Войсками ПВО страны. Высокий начальник под большим секретом объявил офицерам: «Правительство, ЦК КПСС приняли решение помочь братскому корейскому народу и испытать нашу новую технику в бою. Ехать вам…»

Теперь Щукин вспоминает:

– Воевали мы тайно. Обмундирование китайское, никаких знаков отличия, никаких документов. И не дай Бог в плен попасть! Приказано было тогда говорить на корейском или китайском, глаза щурить, сутулиться, дабы рост казался поменьше. На самолетах – корейские опознавательные знаки. В воздухе – сплошная круговерть. Чуть зазевался – все, собьют в мгновение. Носились на предельных скоростях. Как только выдерживали?! Пилотировали с максимальными перегрузками, до черноты в глазах. А противоперегрузочных костюмов у нас не было, не то что у американцев. Янки, кстати, отлично воевали. Сильные, смелые летчики. Техника у них тоже хороша, особенно истребители «сейбр».

1 июня 1951 г. Лев Щукин дежурил на аэродроме в готовности номер один. В кабине духота. Самолет пышет жарой. С пункта наведения поступила информация: четверка «мустангов» ведет разведку на малой высоте. Звено Щукина без промедления поднялось в воздух. Рассказывает, дело было так;

– Вечерело. Мы шли от солнца, и «мустанги» отлично наблюдали. Я дал команду второй паре остаться наверху, а сам спикировал. Это была моя первая атака. И немножко рановато открыл огонь. Мимо. Второй раз нажимать некогда. Скорость огромная, а высоты уже нет. Ручку на себя – выхожу из атаки, Ведущий второй пары Леша Свентицкий подошел к американцу и так рубанул, что «Мустанг» весь аж встрепенулся, стал разворачиваться в сторону моря. Я пошел во вторую атаку – полупереворотом подошел к нему метров на сто и дал из трех точек. Он прямолинейно упал вниз и скрылся в волнах. Все. А второго ведомого я «сделал» моментально – зашел в хвост и снял.

Памятным оказался и боевой вылет 17 июня 1951 г. Нас в тот день подняли с задачей отсечь «сейбры» от основной группы, которая готовилась нанести массированный бомбоштурмовой удар. У нашей эскадрильи была особая специфика – она сражалась только с истребителями. Бороться с бомбардировщиками и штурмовиками должны были другие. Особого желания драться в тот день не было, хотели покрутиться, не доводя до стрельбы. Но они от боя не уклонились. И мы его приняли. В том бою «сейбров» было больше, чем нас. Вижу – сзади заходят, уже «клювы» видны – закрытая пластмассой антенна радиолокационного прицела. Я обернулся – «клюв» рядом, сноп огня ко мне пошел. Круто пикирую, только успев крикнуть своему ведомому Анатолию Остаповскому: «Остап, держись!» (Говорят, сейчас где-то в Черкассах служит священником в церкви, не знаю, какой он батюшка, а летчик был классный).

Американец тянулся, тянулся за мной, а потом не выдержал, «клюнул» вниз. Я кладу самолет на спину – следом за ним – и из всех пушек накрыл. Видел, как от плоскости у него отлетел большой шмат обшивки и потянулся белый шлейф. В страшной круговерти Остаповский от меня оторвался, и я пошел домой один. Вдруг слышу – удар по самолету как будто камешком, а потом град пуль. Фонарь моментально вдребезги, на приборной доске – кровь, ручка управления не слушается – заклинило. Осколок рассек лицо, рана была такая, что я, извиняюсь за подробности, пальцем через нос до языка доставал. Катапультировался, раскрыл парашют. Когда висел, они по мне стреляли – четыре «сейбра» сделали по два захода…

В госпиталь к нему приехал комдив Лобов. Спросил: «Ну что будешь делать?» Было заведено: если сбили, можешь ехать домой, в Советский Союз. Щукин ответил: «Я приехал со всеми и со всеми уеду!»

– 29 августа, впервые после госпиталя, вылетаю на боевое задание, – продолжает рассказ Щукин. – Вдруг – что за черт? – какой-то посторонний шум, вроде барабанной дроби. Прислушиваюсь. Опустил руки на колени – стихло, убрал – вновь грохот. Ах, вот оно что! Оказывается, ноги сами по себе выплясывают на педалях. Страшно… Было ощущение: вот сейчас взлечу – и все, собьют!

С дрожью Щукин взлетел. Но когда увидел противника, все стало на свои места. В том бою он встретился с английскими самолетами «Глостер Метеор».

– Мы ворвались в их строй, расчленили, и каждый бил того, кто подвернулся. От меня противник хотел резко уйти на вираже, аж белые струи пошли с консолей… Срезал его наповал.

Очень тяжелыми выдались три дня в октябре, с 22-го по 24-е, когда вели ожесточенные бои с самолетами, наносившими удары по строящимся аэродромам. Ведущий второй пары Свентицкий передал: «Командир, справа большая группа «Р-84» будь внимателен!» Щукин оглянулся и на мгновение растерялся: американцы уже заходили в атаку. Все помнит в деталях:

– Хотели, видимо, взять на испуг. Думали, уйдем, а мы, наоборот, врезаемся в их строй. Это можно сравнить только вот с чем: идет сплошной поток автомобилей, а ты резко разворачиваешься – и на них. Двое выскочили прямо передо мной. Я чуть довернул и с расстояния в сто пятьдесят метров полоснул по одному. Огромный шар огня. Я не успел среагировать и влетел в этот шар. Открыл глаза – все светло. Остатки «Р-84» вращаясь, падают вниз.

Новый, 1952 г. не принес облегчения. 1 января было сразу три боевых вылета. Через несколько дней Щукин сбил свой последний «сейбр» – 11 января сбили его. Дело, по словам Щукина, было так:

– Мы в тот день возвращались домой, и вдруг рядом – «клюв». Удар! В кабину хлынул керосин. Понял, если не выключу двигатель, – сгорю. Выключил. Отвесно падаю с девяти тысяч. Через четыре километра вывел машину из пике, катапультировался. Подо мной – горы, снега почти нет. Мороз. Я мокрый, весь в керосине, а одет в брючки, рубашечку и китайский френч. Пока спускался, одеревенел. Удар о скалы был страшным, – позвоночник в трех местах треснул. Лежу, гляжу в небо синее и мысленно с жизнью прощаюсь. Вдруг минут через десять крик на русском. Оказывается, рядом, на счастье, были позиции наших зенитчиков. Положили меня на носилки, занесли в глиняную хату без окон и дверей, раздели догола, влили в рот кружку спирта и начали спиртом же растирать, Я ору благим матом, а они знай себе трут. Так и оттерли с того света.

Сегодня, в свои 80 «с хвостиком» лет, Лев Кириллович деловит, подтянут, энергичен. Пережитое все чаще напоминает о себе болями в спине и сердце. Но небо он любит так же, как и в молодости…