Астрид линдгpен:

Когда пишу, то я снова маленькая Астрид- Существует ли особый метод писать детские книги?

– Конечно, это совершенно особый способ. И не только в смысле содержания. Но и стиля. Я все время прочитываю написанное и думаю, могут ли дети это все понять, все до единого слова. Когда пишу, то я снова маленькая Астрид, эта девочка до сих пор живет во мне и знает, что ей хочется. Не знаю, но мне кажется, что у меня есть определенная способность писать так, чтобы дети меня понимали.

– Как начинался ваш путь в литературу? Вы с детства хотели стать писателем?

– Когда мне было 13 лет, мое сочинение опубликовали в местной газете. И предварялось все это словами, что мы печатаем сочинение ученицы общеобразовательной школы и хотим, чтобы все узнали, как хорошо она пишет.

– Кто-нибудь влиял на ваше творчество?

– Нет, я сама на себя влияла. В семье нас было четверо детей. Большая патриархальная крестьянская семья. И, по идее, нас не должно было так интересовать слово. Но все мы выбрали профессии, связанные со словом. Мой старший брат – он уже умер – написал много книг о прошлом Швеции, о том, какой была наша страна 100 лет назад. Но на самом деле речь шла о современности, его книги были проникнуты тонкой политической сатирой. Всю свою жизнь он писал.

У меня есть еще две младшие сестры. Одна пишет очень забавные истории про привидения. А самая младшая была журналисткой и работала в газете. Много лет подряд она также писала библиографические книги о знаменитых людях. Так что во всех нас был какой-то яд, заставивший посвятить себя литературе. Кстати, моя мама в молодости писала стихи, и это, наверное, сыграло свою роль.

– А отец?

– Он был очень хорошим рассказчиком, но рассказывал невыдуманные истории. Отец обладал очень хорошим чувством юмора и удивительной наблюдательностью, все время замечал комические вещи, а потом рассказывал об этом всем нам.

– Мы стоим на пороге XXI века, а вы прожили почти целый век. Что вы думаете о будущем общества?

– Сейчас какой-то провал во всех странах. Не принято быть честным и простым. Это считается глупостью.

Деньги стали значить слишком много, и люди делают ради денег все что угодно. Быть просто человеком, быть самим собой нелегко. Но я надеюсь, что люди снова научатся понимать себя и других людей. Ведь от этого зависит духовный климат любой страны.

– А может ли искусство, литература помочь людям в этом, улучшить их мораль или взгляды?

– Надеюсь.

– Не задумывались ли вы об этом, когда писали свои книги?

– Нет, я всегда пишу только для себя и не задумываюсь о тех, кто будет их читать.

– Вы сейчас работаете над новой книгой?

– Нет, я с этим вот уже год как покончила. Я уже так стара. Да и написала за свою жизнь достаточно.

– Были ли в вашей жизни учителя, которые повлияли на вас, на вашу последующую жизнь?

– К разным учителям было разное отношение. У нас, например, была преподаватель физкультуры, которую мы обожали. А потом она покинула школу, вышла замуж. И это было для нас ужасно. Еще я помню директора – это был очень приятный, веселый человек. Но он был алкоголиком и не всегда даже мог вести урок. Мне всегда было его жаль.

– У вас был любимый предмет?

– Я любила шведский и литературу, потому что могла писать сочинения. Но никогда не любила и не понимала математику, химию или физику.

– Госпожа Линдгрен, вы очень активный человек, можно сказать, социально ангажированный.

– Я не понимаю, как вообще можно не интересоваться общественной жизнью, когда вокруг люди делают столько глупостей. И поскольку меня волнует больше всего жизнь детей и животных, то за это я готова бороться изо всех сил.

– Вы были несколько раз в России, и наверняка были какие-то приключения, забавные случаи?

– Однажды я была в вашей стране с одним совсем молодым кинематографистом, который ставил фильмы по моим книгам. Он был милым молодым человеком, а я уже пожилой женщиной. И вот мы должны были лететь из Петербурга в Москву. Погода стояла ужасная, поэтому мы решили ехать на поезде. И тут мне обьяснили, что в России нет раздельных купе для мужчин и женщин. Мне пришлось спать в купе с этим милым молодым человеком! Это было очень узкое купе, и мы были совсем рядом. В Швеции это совершенно не принято, мы к этому не привыкли. Так что я лежала и всю дорогу хохотала про себя.

– Ваше творчество повлияло на вашу жизнь?

– Конечно, колоссально.

Когда слышишь, что тебя читают 300 миллионов русских, то понимаешь, что жизнь прошла не зря. Хотя ни СССР, ни Россия не заплатили мне ни копейки за переводы и публикацию моих книг.

Ирина БАХТИНА

У Беллы Ахмадулиной – юбилей. “Она не поэтесса, она поэт”, – говорил о ней Павел Антокольский, имея в виду ее “по-мужски сильное дарование” и “нравственное напряжение личности”. Вместе с тем ее имя стоит в ряду знаменитых имен русской женской поэзии ХХ века, рядом с Ахматовой и Цветаевой. В ее стихах царствует женский лиризм, они по-женски грациозны. “Они всегда прозрачно-чисты и замечательны по звуку”, – говорит муж Беллы Ахатовны художник Борис Мессерер. Но больше всего он ценит ее последние стихи, которые, по его мнению, гораздо глубже, серьезнее, возвышеннее.

Белла АХМАДУЛИНА:

“И нежный вкус родимой речи так чисто губы холодит…”

одарок Бориса Мессерера к юбилею Беллы Ахмадулиной – четырехтомник поэта, вышедший в свет в конце марта. “Это самое изящное из того, что она сделала”. Здесь собраны стихи и проза за все годы, начиная с первого сборника “Струна” и заканчивая самыми последними стихами и эссе (в частности, здесь есть написанное в январе этого года эссе “Робкий путь к Набокову”, в основу которого положена история встречи с Владимиром Набоковым в 1977 году, во время первого выезда Ахмадулиной и Мессерера за границу). Последний том необычный – “Фотографии разных лет” с предисловием Беллы Ахатовны. Они выделены в отдельную книгу, потому что, по мнению составителя Мессерера, не могут соседствовать фотографии с изящной словесностью, и обычно они никак не сочетаются по духу и настроению, хотя и стихи, и портреты дают нам образ поэта. “Я больше всего люблю образ Беллы теперешней, потому что сейчас она значительна своей теперешней красотой. Все возрасты замечательны в человеке, и мы любуемся друг другом во все времена, но я очень люблю ее сегодняшний расцвет”.

В числе иллюстраций в издании использованы и рисунки самого Мессерера, его излюбленный мотив граммофона. “Это как бы символ отверстого горла поэта, выкрик, выдох”. Не случайно и в парадном портрете Беллы Ахмадулиной работы Мессерера присутствуют граммофоны. Вообще же, по признанию художника, рисовать ее трудно.

Четырехтомник начался, по словам Бориса Асафовича, с… собирательства.

– Очень многие стихи Беллы Ахатовны были потеряны. Она никогда не следила, кому и что отдавала и дарила, многое было похоронено в толще журналов. У друзей и знакомых хранится в книгах огромное количество надписей по случаю, дружеских посвящений. Это вообще самый интересный жанр, в нем поэт чувствует себя максимально свободным, раскованным, это самые живые стихи. Я начал с того, что попросил людей, у которых были такие автографы, отдать нам их ксерокопии. Накопилось около 100 стихотворений, к ним мы составили комментарий, проясняющий для читателей непонятные моменты.

Стараясь бороться с безалаберностью Беллы, с ее манерой зачастую не ценить то, что делает, я стал собирать также переводы, рассеянные по очень многим толстым журналам, таким, как “Литературная Армения”, “Литературная Грузия”, “Дружба народов” и т.д. В четырехтомник вошли и публикации, которые широкая публика читать не могла. Здесь характеристики поэтов и писателей, предисловия к их книгам. Здесь и некрологи, проникнутые сильным искренним чувством. Может быть, это самое лучшее, что она сделала…

Идея Мессерера – издание “стихов с нагрузкой”, ведь не каждый возьмет в руки, например, переводы с языков малых народов. Это почти академическое издание рассчитано на любителей, на искусствоведов и литературоведов. Прежде издавались однотомники Беллы Ахмадулиной, “сливки” ее творчества.

Павел Антокольский сравнил ее искусство с очень хорошо настроенным роялем. “Если за него садится виртуоз… то в ограниченной клавиатуре рояля сами собой рождаются и рыданья скрипичных струн, и взывания трубной меди”.

О, звездопад всех точек и тире,

зову тебя, осыпься! Пусть я сгину,

подрагивая в чистом серебре

русалочьих мурашек, жгущих спину!

Ударь в меня, как в бубен, не жалей,

озноб, я вся твоя! Не жить нам розно!

Я балерина музыки твоей!

Щенок озябший твоего мороза!

“Таким безумным может быть только поэт”, – говорит о Белле Ахмадулиной Борис Мессерер. И в повседневной жизни (а бывает ли у поэтов “повседневная жизнь”?) она ощущает “причастность к этой высшей норме”.

Я в январе живу, как в сентябре,

настойчиво и оголтело.

Она лаконична в словах, душой щедра, но в безграничной щедрости своей скорее мудра, чем безрассудна.

Вскричать: “Полцарства за коня!”…

…

О, что полцарства для меня!

Дитя, наученное веком,

возьму коня, отдам коня

за полмгновенья с человеком,

любимым мною.

Стихи Ахмадулиной – это стихия. В них, как и в ней самой,

О, извечно гудел и сливался,

о, извечно бесчинствовал спор:

этот добрый рассудок славянский

и косой азиатский напор.

– Характер у нее трудный. Я, можно сказать, всю жизнь живу “под татарским игом”. Но тем не менее мы ладим уже в течение довольно долгого периода жизни, у нас есть правильный подход друг к другу. Но, конечно, иногда мне приходится бороться с ее неукротимым характером. Однако чаще всего ее резкость вызвана даже не характером, а поведением окружающих. Те же, кто знает ее близко, знают, что она человек страшно ранимый. Лишних людей к себе близко не подпускает, не желая открывать свой мир для всякого любопытного.

Белла Ахатовна не любит выступать и не относит себя к эстрадным поэтам. Она очень много времени в своей жизни провела на сцене, но это, по ее признанию, был скорее способ “выжить” и заработать деньги эстрадным путем. А по своей природе она этого не любит и предпочитает уединение. “Пока мы в своей юности болтались на сцене в Лужниках, – говорит она, – такие поэты, как Иосиф Бродский, были в ссылке, и в результате они достигли большего”. По ее мнению, уединение способствует развитию личности пишущего человека, оно больше таит в себе и дает больший результат, чем выступления на эстраде. Самые неспокойные стихи пишутся лучше в спокойствии, вдалеке от суеты, хотя сейчас это трудно достижимо.

Поэтому от публичных выступлений Белла Ахатовна всегда старается отказаться. Но ее почитатели знают, как особенно звучат ее стихи в ее исполнении. Когда она читает – это “стихотворения чудный театр”.

И нежный вкус родимой речи

так чисто губы холодит…

Ольга ОГОРОДНИКОВА