Артемий Троицкий: «Я не люблю повторяться, а провоцировать люблю»

«Легендарный музыкальный критик, по пятнадцать часов в день слушающий свежую музыку в поисках новых The Beatles»; создатель в 1995 году российской версии американского журнала Playboy – одного из первых глянцевых изданий в России; преподаватель нескольких западных университетов, в последние годы не живущий в России и переехавший в Таллин; писатель, занимающийся исследованием молодёжных субкультур, – всё это говорят о нашем сегодняшнем герое. Сам же он уверяет, что любит провоцировать и опровергать сложившиеся мнения о себе. В эксклюзивном интервью «Учительской газете» Артемий Троицкий рассказал о состоянии современного русского рока, исследовании молодёжных субкультур и о том, почему перестал преподавать в МГУ.

– Артемий, в каком состоянии находится, на ваш взгляд, музыкальная критика в России?

– Ситуация очень изменилась в связи с появлением достижений цифровой цивилизации: интернета, блогосферы, соцсетей. Если раньше выходом для излияний музыкальных критиков могли быть только газеты, журналы, изредка – радио и телевидение, то теперь каждый человек вполне может себе позволить быть музыкальным критиком. Сейчас огромное количество музыкальных блогеров. У кого-то – видеоблоги, у кого-то – подкасты, а у большинства – просто странички в соцсетях. И все они пишут на свою любимую тему – о музыке. Когда я дебютировал, в стране было много академических музыковедов, но это другое дело, а людей, которые анализировали популярную или рок-музыку, были единицы. Потом, скажем, в 80-е годы, в связи с развитием музыкального и печатного самиздата, их стали десятки. А сейчас их тысячи. Но, разумеется, этот взрыв количества предполагает и определённое понижение качества. Потому что если раньше мы имели дело с людьми, имеющими какие-то специальные познания, музыкальный или слушательский опыт, или хотя бы теми, которые умеют более или менее грамотно писать, то теперь все эти качества совершенно не обязательны. Тем не менее имеется каста более или менее известных авторов, которые пишут о музыке, это в основном журналисты со стажем: Андрей Бухарин, Артём Липатов, Максим Семеляк, Борис Барабанов, Артур Гаспарян, Алексей Мунипов, относительно молодой, кстати, Денис Бояринов.

– Новую музыку отслеживать сложно. Какие механизмы вы используете?

– У каждого меломана свои хоженые тропинки. Есть некоторое количество сайтов: с одной стороны, это сайты музыкальных журналов, в основном английских – WIRE, UNCUT, MOJO, американский журнал PITCHFORK, хотя он становится всё более попсовым, а я сохранил любовь к музыке экспериментальной и альтернативной. А информация, касающаяся R’n’B, хип-хопа, попсы и шансона меня, в общем-то, мало интересует. Имеются сайты лейблов и онлайн-магазинов грампластинок, в частности, английский ROUGH TRADE. То есть существует список примерно из дюжины адресов, по которому я регулярно прохаживаюсь и делаю заметки насчёт выходящих новинок.

– Интересно, что среди перечисленного не названо ни одного русского сайта. Есть ли вообще такие среди интересующих вас?

– С русскими релизами всё намного проще: я знаю многих музыкантов, которые выпускают у нас интересную музыку. Они мне скучать не дают и периодически напоминают о своём существовании. То, что касается российской музыки, которая мне интересна и которую я слушаю, легко проследить по моей радиопередаче «Музыка на «Свободе», где ее примерно 5–10%. Количество самотёка, который приходит ко мне от русских музыкантов, – некоторые присылают почти готовые альбомы, – меня вполне устраивает. Специального исследования русской сцены я не провожу, а когда касаюсь её анализа, это заканчивается разочарованием.

– Существует ли «русский рок» как культурологический феномен, и, если да, чем именно он характеризуется?

– В России произошло то же, что b в других провинциальных в отношении рока странах. Недавно мы были в Аргентине, там есть такое явление, как национальный рок. В чём его характерные черты? Во-первых, в музыкальном отношении практически весь рок, за редчайшими исключениями, абсолютно вторичен. Это фактически всегда повторение знакомых схем американо-английского рока. Во-вторых, поскольку композиции исполняются на родном языке, то там хорошие тексты? иногда даже лучше музыки. Башлачёв – абсолютный гений именно в отношении своих текстов, тогда как Боб Дилан или Дэвид Боуи – гении «по совокупности»: музыка плюс тексты. Но результат того, что тексты хорошие, а музыка вторична, – провинциальность. И ещё: для того, чтобы выйти на глобальный уровень, нужна музыкальная, развлекательная мощь. Мало каким рок-группам за последние десятилетия это удалось. Наверное, самый заметный случай – Rammstein. Это практически первая немецкая рок-группа, которая, исполняя песни на немецком же языке, стала глобальным феноменом. Но это, скорее, исключение. Что касается национального рока – хоть русского, хоть континентальной Европы – то он, как правило, громыхает в пределах своих государственных границ. Это не говорит о том, что он плох: для своих стран он очень важен, но в мировом контексте едва заметен. Нет ни одной русской рок-группы, которая сделала бы хоть сколько-нибудь заметную мировую музыкальную карьеру.

– Чайковский – великий музыкант, который имеет заслуженное признание не только в России, Шнитке, на мой взгляд, вообще лучший композитор второй половины XX века. Есть ли шанс у русской популярной или рок-музыки создать явления мирового масштаба? Что для этого нужно?

– У академической и у популярной музыки совершенно разные законы. Если мы говорим о первой, то 90% успеха – это реальный талант. Если ты талантлив, то всё у тебя будет в порядке. Где бы ты ни жил, каким бы эксцентриком ни был –талант будет проявлен. Это касается и Альфреда Шнитке, который жил в Советском Союзе и находился под идеологическим прессом, и Арво Пярта, который вообще жил в маленькой Эстонии и в том числе в силу своих религиозных взглядов очень не приветствовался официозом. Тем не менее они стали суперзвёздами современного академического искусства. В популярной музыке действуют совершенно иные правила: можно сказать, что они несправедливы, но адекватны. Помимо таланта имеется масса факторов, которые способствуют популярности или, наоборот, убивают её. На мой взгляд, основная причина, почему ничего не срослось у русских рокеров в конце 80-х, когда за ними охотились западные продюсеры, заключается в том, что ни у Бори Гребенщикова, ни у Пети Мамонова, ни у Васи Шумова напрочь не было того, что называется sex appeal. Не сексуальные они ребята. Они милые, талантливые, изобретательные, интеллектуальные, но Мик Джаггер или Игги Поп там близко не ночевали. А на Западе, за редчайшими исключениями типа Боба Дилана, если ты хочешь быть рок-звездой, то без этого самцового начала ничего не светит. Я думаю, у более поздних наших ребят типа Ильи Лагутенко что-то могло бы получиться в этом смысле.

– А почему не получилось у Лагутенко?

– А уже староват был. Начинать рок-карьеру в сорок лет – довольно рискованно. Единственный российский поп-проект, который на Западе имел успех, – это дуэт «Тату». Почему они выстрелили? Во-первых, потому, что это занятная и опять же замешанная на сексе концепция. А с другой стороны, и это главное, – то, что они понравились концерну Universal и в них были вложены огромные деньги, нанят один из самых известных западных саунд-продюсеров Тревор Хорн, который переписал все их песни заново. Нет денег – нет успеха. Это несправедливо, но так устроен мир коммерческой музыки, и ничего тут не сделаешь. Но несмотря на то, что эта схема рулит, часто получается, что по-настоящему талантливые и не гонящиеся за коммерческим успехом люди становятся всемирными знаменитостями. Сейчас у меня есть кандидат на этот счёт: группа из Санкт-Петербурга Shortparis. Я думаю, что это первая русская рок-группа едва ли не за всё время, которая могла бы сделать блестящую мировую карьеру. И потому что они хорошо выглядят, и потому что они мощная концертная группа. Музыка их не банальная и вполне конвертируемая в мировую звуковую среду. Если у них всё получится, я очень обрадуюсь, потому что это будет, в отличие от «Тату» – детей пиара, по справедливости.

– Помимо названных коллективов, были ли для вас открытия за последние годы на отечественной рок-сцене?

– Я считаю, что у нас было одно неурожайное десятилетие – это нулевые. Они были нулевыми во всех смыслах, за редчайшими исключениями вроде группы «4 позиции» из Екатеринбурга. А в десятые годы сцена оживилась, отчасти за счёт таких ребят, как Noize MC, которого можно считать рэпером, но это парень с абсолютно роковым духом. В десятые годы – Вася Обломов, который очень радует меня на протяжении всего этого десятилетия своими остроумными песенными комментариями; это несколько молодых групп постцоевского плана, самая известная из них – группа «Порнофильмы». Есть и другие, например, «Группа женского айкидо» из Астрахани, «Дайте танк (!)» из Коломны, и «Последние танки в Париже» постфутуриста Лёхи Никонова. Много групп, которые работают на стыке электронной музыки, хип-хопа и так далее. К таким группам до некоторой степени относится Shortparis или устроившая скандал в конце 2018-го года своим клипом «Смерти больше нет» (фраза, кстати, поэта-классика Семёна Кирсанова) группа «IC3PEAK». В общем, сегодняшняя ситуация примерно повторяет ситуацию конца 80-х – настоящая музыка отделена от «официальной» музыкальной жизни. Этих групп нет ни на телевидении, ни на радио, их участие в overground- [надпольной] музыкальной жизни минимально, и их можно видеть только живьём в маленьких клубах и в сети. Но чувствуют они себя неплохо по сравнению с 80-ми, когда и интернета не было, и возможностей для концертной деятельности было меньше. Я считаю, что ситуация в этом смысле нормальная: власти поняли, что запрещать их песни бессмысленно и контрпродуктивно. Запрещая концерт для трёхсот ребят, которые стремятся на «IC3PEAK», они ещё шире открывают двери для миллионов, которые смотрят их в интернете. И за последний год с лишним никаких запретов концертов, облав на фестивалях не было.

– Иногда приходится слышать от музыкантов, что, мол, Троицкий отказывается продвигать кого-то из субъективных соображений. Были ли случаи, когда вы отказывали музыканту во внимании исходя из личных, а не профессиональных аргументов?

– Естественно, будучи живым человеком, а не роботом я и в своей профессиональной деятельности – не скажу, что в решающей степени, – мотивирован личными приязнями и неприязнями. Я считаю, что эстетическое «нравится» или «не нравится» – это уже объективность. Были и случаи, когда я пропагандировал творчество людей, которые мне по-человечески не слишком симпатичны. А, например, с Егором Летовым у меня отношения по-человечески не сложились: мне не понравился пренебрежительный контекст его высказываний о ещё живом тогда Башлачёве. Но и в музыкальном отношении «Гражданская оборона» не произвела на меня большого впечатления, у нас в то время были гораздо более интересные панк-группы, например, «Звуки Му». Его ленински-большевистские симпатии не усилили моей симпатии. Но административным шельмованием я никогда не занимался. И даже когда я был большим начальником по музыке на канале «Россия» с 1991 по 1994 годы, в моих передачах «Глобальная деревня», «Тишина № 9» звучала самая разная музыка, хотя все ожидали, что Троицкий будет пропагандировать рок. Были программы и об академической музыке, и о советской эстраде, и о джазе. Чего там не звучало – по крайней мере, с моей подачи, – это попсы и шансона, просто потому что я не считаю это музыкой.

– В интервью «Еврорадио» вы сказали: «Я бы хотел, чтобы началась кровавая буча, чтобы Россия распалась, чтобы на улицах появились дикие звери. По той простой причине, что это означает те самые перемены, о которых когда-то пел Виктор Цой…». Вы серьёзно или это своеобразная провокация?

– Я часто даю интервью и не люблю повторяться, а провоцировать, напротив, люблю. И если любители представить меня русофобом, параноиком, гомосексуалистом или кем-то ещё начнут выискивать цитаты из сотен моих интервью и публикаций, они найдут материалы для всего, чего угодно. Формулировочка «и на улицах появятся дикие звери» – это прямая цитата из Михаила Салтыкова-Щедрина: там сказано, что при одном из губернаторов «на улицах появились дикие звери». Эти фразы связаны с тем чувством отчаяния и разочарования, которое владеет мной, когда я вижу современную Россию и то, как российское начальство топчет и плюёт в народ, населяющий её. Тогда мне становится очень грустно и неуютно, и когда речь идёт о коррупции, разлагающей нашу страну, появляются такие идеи. Время от времени я на эту тему высказываюсь – и абсолютно искренне, но в то же время это не значит, что всё сказанное мной надо принимать за чистую монету.

– Как родилась идея такого масштабного проекта, как книга «Субкультура. История сопротивления российской молодёжи 1815-2018»?

– История этой книги – сугубо профессиональная. Время от времени я читаю целые курсы лекций по культурологии – чаще в Америке и Англии, чем в России. Обычно эти лекции касались только современности. Но в какой-то момент этого мне стало не хватать, я ушёл в период послевоенный, потому что мне было интересно раскопать историю, где «стиляги» и прочее. Я стал изучать материалы, касающиеся молодёжных движений и молодёжных субкультур в России. И обнаружил, что первая молодёжная субкультура сопротивления – денди. Но я считаю, что у книги есть одно большое достоинство и один большой недостаток. Достоинство заключается в том, что я действительно постарался объять необъятное: в одном дискурсе объединить, скажем, декабристов и гопников. А недостаток проистекает оттуда же – книга, конечно, очень поверхностная: у неё широкий охват, но не очень глубинное бурение. Потому что, если бы я стал всё это исследовать действительно скрупулёзно и анализировать все аспекты, это был бы десятитомник, и ушло бы у меня на это лет десять жизни. Так что это отчасти справочная, отчасти вольно написанная энциклопедия, а не научно-аналитическая книга. Но людям, которые интересуются жизнью молодёжи на протяжении двух веков, это должно быть интересно. В каком-то смысле это вообще история молодой России, потому что всё важное, что происходило в жизни молодёжи, так или иначе отражалось в истории страны. Самым интересным здесь я считаю историю подполья сталинских времён. Всё, что я знал до своих раскопок, – это повесть Анатолия Жигулина «Чёрные камни» об альтернативном комсомоле 40-х годов и о том, как с ними расправились. Оказывается, таких организаций в стране были десятки и они существовали ещё с конца 30-х годов. А в конце 40-х – начале 50-х это было целое движение, и некоторые антисталинские, причём, замечу, коммунистические организации были межгородскими. К сожалению, эта тема у нас совершенно не исследуется, и я прекрасно понимаю, почему. Для теперешних коммунистов, которые могли бы за это дело уцепиться, это крайне невыгодно. Либералам это тоже невыгодно, потому что они все были левые. Поэтому в стране нет научных и идеологических сообществ, которые заинтересованы в том, чтобы исследовать эту и трагическую, и крайне героическую историю. Хотя, на мой взгляд, это совершенно фантастическая тема.

–Вы смотрели новый фильм про декабристов «Союз спасения»?

– Я не смотрел, но читал рецензии и примерно представляю, о чём идёт речь. Я с детства люблю декабристов и считаю, что подгонка истории, тем более трагической истории, под современные идеологемы, – это просто подло.

– Вы некоторое время преподавали в МГУ. К каким выводам привёл вас лекторский опыт и почему вы оставили преподавание?

– Я вёл спецкурс «Музыкальная журналистика» с 2002 по 2014 годы. Лекции у меня проходили, как правило, очень живо и весело, я приглашал туда разных гостей: не только музыкантов и журналистов, но и продюсеров, политиков, вообще интересных людей. Моё отношение к журналистике вообще и к музыкальной в частности очень легко формулируется несколькими постулатами. Первый – журналист должен уметь писать; второй –он должен иметь собственный стиль; третий –он должен обязательно иметь собственное мнение, а не только повторять и цитировать других; четвёртый – он должен хорошо знать предмет, о котором он пишет (может не любить, но знать обязан). Курс у меня был очень разнообразный, он касался и истории, и собственно журналистского мастерства. Проходили семинары о том, как брать интервью, как писать эссе, репортажи и так далее. У меня были и специализированные занятия, они, естественно, собирали меньше народу, чем когда приходили Ирина Хакамада или продюсер «Тату» Иван Шаповалов. Была и история популярной музыки. Я старался, чтобы студентам было интересно. И многие мои выпускники, при том, что спрос на музыкальную журналистику крайне невелик, по-прежнему пытаются не бросать это дело, даже если оно становится скорее хобби, нежели способом зарабатывания денег. Закончилась эта история не по моей вине, а в связи с новыми политическими веяниями в нашей стране. Тогда Андрей Макаревич, мой близкий друг, попал под огонь критики, по сути, самой огульной травли со стороны СМИ после того, как не вполне лояльно высказался о крымской операции и событиях на Донбассе. Я пригласил его к себе на спецкурс; собрался чуть ли не весь факультет, было очень громкое событие. По-видимому, пошли какие-то доносы, посыпались звонки сверху, и деканат затрясло. Меня вызвали в деканат, сказали, что это нехорошо и что впредь я должен согласовывать всех гостей с деканатом. Это было нарушением моих прав. Следовать этому требованию я совершенно не собирался и пригласил ребят с телеканала «Дождь» – Мишу Зыгаря и Пашу Лобкова. Мы обсуждали темы как политические, так и связанные с журналистской этикой. На занятии уже присутствовала некая дама из деканата, мне неизвестная, которая демонстративно села в первый ряд и вела что-то вроде стенограммы этого занятия, после чего мои отношения с деканатом, прежде дружеские – я был очень популярным преподавателем и участвовал в разных журфаковских мероприятиях, в том числе по привлечению абитуриентов, – полностью разладились. Я вынужден был закрыть спецкурс. Но, слава Богу, мне ещё ранее удалось развить направление музыкальной журналистики на факультете – и сейчас там преподают уважаемые люди, такие, как Олег Нестеров или Андрей Бухарин. Это направление существует на журфаке до сих пор: чем оно живёт и что там происходит сейчас, я не знаю.

– Вы занимаетесь очень разнообразной деятельностью. Чего в ближайшее время стоит от вас ждать – новых книг, радио- и телевизионных проектов?

– Ничего монументального или сенсационного: с одной стороны, все мои занятия логичны, с другой – мне в этом году исполняется 65 лет и это возраст (смеётся) достаточно солидный и не слишком подходящий, чтобы мутить что-то новое на ниве рок-музыки. Во-первых, я помогаю своему другу Володе Джао, хозяину клуба «Китайский лётчик Джао Да», который с прошлого года задумал проводить у себя на ферме под Переславлем-Залесским летний рок-фестиваль. Прошлым летом был замечательный фестиваль, где, кстати, изумительно выступил Дельфин – едва ли не любимый мой исполнитель на сегодняшний день. Во-вторых, с радио у меня всё в порядке – передача «Музыка на Свободе». Что касается телевидения, то в прошлом году была попытка второго пришествия передачи «Кафе «Обломов», довольно популярной в 1990-е годы. Мы записали пять программ – с Макаревичем, Невзоровым, Обломовым, Нестеровым и сооснователем «Кино» Лёшей Рыбиным. Программа, на мой взгляд, получилась очень симпатичной – без видеоклипов, без музыкально-визуальных иллюстраций; получился довольно задушевный разговор людей, которые давно друг друга знают. Но отношения с каналом RTVi не сложились, не знаю уж, по каким причинам, однако я не исключаю того, что попытки возродить её будут в дальнейшем. Это не так просто, потому что когда-то формат этой программы был уникальным – такие неспешные ночные разговоры, – а сейчас подобных программ много – от Юрия Дудя до видеоблогеров. Тем не менее я считаю, что обладаю некоторым опытом, который позволил бы мне сделать эти программы уникальными. А что касается книг, то тут ничем обрадовать не могу, но думаю, что будет второе издание «Субкультуры» на русском языке. Эту книгу я постоянно обновляю и не только в смысле привязывания к ней новейших событий, но и раскопок в глубине. Скажем, для последнего издания я написал целую главку про беспризорников двадцатых-тридцатых годов, и думаю, что буду потихоньку расширять текст именно субкультурного исследования.

Читайте интервью с Артемием Троицким также в печатном номере “Учительской газеты” от 3.03.2020.

Николай Милешкин, Борис Кутенков
Фото сайта listim.com