Апельсиновое пальто

Если его надеть, все сокрытое проявится. Тайное станет явным. Развернутся плечи, легко пойдут ноги, и глаза будут смотреть прямо, вдаль. Надеть его надо с чем-нибудь черным. Маленькая шапочка, короткая вуаль. Вуаль-дымка – всегда красиво. Но где взять такое? Шапочку? Кружевной дым? Смешно. Кустарное все смешно. Но это так красиво!

Апельсиновое пальто лишнее у грузинки Нины. У нее знаменитый муж. Сладкий тенор. Есть всякие пальто. Есть лишние.

Яркое, как бархатный огонь углей, чуть с желтым. Не как морковь, нет, скорее – апельсиновое пальто. С мягким ворсом, чуть книзу вразлет. Рукав раструбом. Воротник-стойка. И сразу рост выше, хребет прямей, прикрыты икры. Подламывающиеся лодыжки в черных чулках, черные туфельки. Неужели так никогда и не попробовать?

Как это будет? Не будет! А если сэкономить, занять, скопить, заложить в ломбард? Чепуха! Пустяки? Не в этом счастье! А все-таки… Хоть раз почувствовать себя в красивом… Статной. Независимой. Соседка все знает: «Не надо дорого, надо, чтобы по тебе. Линия. Раньше все можно было выписать из Парижа. Даже чулки. Фельдикосовые».

Соседка – вдова полкового врача в прежней России. Выписывали и учительницы гимназии.

А героини Достоевского? Отродясь было все. Так и этак. Мне только «этак». Не столько судьба, сколько характер. Труднее всего. Раба не выдавить ни из какого пальца. Но раба нет. Робость? Привычка? Доля? Все вместе. Милая Ксюша Некрасова. Ясновидящая. Полная свобода. Все нипочем. Свобода дарована ей сразу. Какие стихи о пальто!

Лев Толстой за плугом в широкой блузе и шелковом белье. На фронте говорили, что в шелковом белье не живут вши. Свежее шелковое белье ежедневно лучше, чем апельсиновое пальто.

Снился сон – в апельсиновом пальто. Красавица-растрепа Вероника завидовала моей маленькой ножке. А что толку в ножке? Нет толка. И руки маленькие. Обмороженные. Чуть холод – красные. Перчатки заштопаны. Наверно, без них лучше. А некрасивая Катенька очень мила. Так безупречно, так славно одета. Зачем все это? Надену апельсиновое пальто и все узнаю. Узнаю, как это.

Пальто купили. Даже одеяла снесли в ломбард. Тогда брали. Стояли целую ночь, чтобы сдать. Перчатки были, увы, не лайковые. Без них не то. Сразу видно. Вуаль в крупную клетку стояла дыбом. Вчерашнего ангела из меня не вышло. Острый французский каблук косил внутрь.

В апельсиновом пальто я подъехала на такси к Академии художеств. Там неожиданно выставили Николая Рериха. Тогда это было событием. Огромный хвост ждал встречи с фиолетовыми горами в оранжевых полосах. Праздник цвета. Тогда праздник был только у Сарьяна изредка, не больше одной картины рядом в сером окружении. А здесь синева, высота. Сплошной горний воздух. Москва терпеливо топталась.

Знакомый друг-профессор уже осмотрел выставку. Ждал такси. А тут я. В апельсиновом пальто. Он распахнул дверцу и слегка шарахнулся. Отступил. Никогда не целовавший мне руки, отогнул перчатку и поцеловал руку. Глупость заразительна. Он выиграл время. Он не первый раз целовал ручки, и мне целовали тоже. Но здесь была глупость. Апельсиновое пальто!

Каблучки подламывались, вихлялись. Я ступала осторожно, походки легкой не было. Все глядели на мое апельсиновое пальто, слегка от меня отворачиваясь. Гардеробщик угодливо, с ухмылкой снял с меня пальто. Подумала о мелочи на обратный путь.

«Красное пятнышко на картине Курбэ», «Домик в горах», – услышала я пояснение и узнала Роберта Рафаиловича Фалька. Пошла тихонько позади него и слушала о розовых лангустах, цветущих на французских натюрмортах. Как бы мне смыться, как убежать на этих шатких каблучках? Не надеть при нем апельсиновое пальто?

Меня жег позор апельсинового пальто. Мне надо счастливо ходить в своем сереньком, грубого сукна. Таком привычном и моем. И никто не шарахнется, и я не буду убегать. Раз и навсегда. Ведь было уже синее бархатное платье, как у Анны Карениной. Неужели мало?

Продать пальто удалось за бесценок. И опять зимой не было ничего теплого.