Апартеид свергли учителя. Сегодня профсоюз педагогов Южно-Африканской Республики борется с экономическим неравенством

В прошлом номере «МП» мы рассказали о том, что в нашей стране побывал президент международного Интернационала образования Тулас Нксези, избранный на этот пост в прошлом году в Бразилии. Тулас не только президент, но и генеральный секретарь Демократического профсоюза учителей Южно-Африканской Республики. Этот профсоюз объединяет 220 тысяч работников дошкольных учреждений, школьных учителей и преподавателей университетов.

– Тулас, с чего началась ваша политическая деятельность?

– Я родился в семье сельских учителей. Мать работала в местной школе, а отец отправлялся на заработки в город. Во время апартеида ему не разрешалось брать с собой семью, поэтому он подолгу жил в Кейптауне без нас, а я рос, по сути дела, без отца. Когда после окончания школы я поступил в университет и увидел, в каких условиях живут люди в городе, во мне как будто что-то взорвалось. Будучи студентом, я познакомился с некоторыми социальными науками, в том числе марксизмом-ленинизмом. В те времена чтение Маркса в Южной Африке приравнивалось к шпионажу, к предательству. За это бросали в тюрьму.

– Но ведь запреты и преследования обычно лишь подталкивают к активной политической борьбе…

– Это так. В университете я активно занимался политикой, стал студенческим лидером. Курс обучения у нас был три года, но я завершил его только через пять лет, потому что меня два раза выгоняли из университета за политическую деятельность. Я даже не смог защитить диплом – за месяц до защиты мне пришлось убежать и скрываться, иначе со мной бы расправились. Меня искала полиция. Я жил у тети – сестры отца в Йоханнесбурге.

– А вам не приходило в голову, что можно уехать из страны?

– Я думал о политической эмиграции, но решил не уезжать. Диплома у меня не было, но не окончившему университет учителю-лингвисту тогда разрешали работать в школе, и я туда устроился. Первые полгода изображал благонамеренного педагога, мне удавалось делать вид, что я ни в чем не замешан. Но когда начались очередные студенческие выступления против власти, я уже не мог оставаться в стороне и снова стал активно участвовать в политической жизни. Меня не раз бросали в тюрьму. Это было большим испытанием, потому что меня по-настоящему пытали, душили, у меня перебито горло. Но по сравнению с тем, что испытали другие, – это пустяки. Я отсиживал несколько недель, затем студенты выступали с требованиями освободить меня – и меня выпускали. Другие активисты студенческого движения провели в тюрьмах по пять-шесть лет.

– Самым тяжелым в тюрьме были пытки?

– Нет, самым тяжелым было пребывание в одиночной камере без света. Двух дней достаточно, чтобы вывести человека из равновесия. Раз в день бросают на пол тарелку с едой – и ты остаешься в темноте и в полной тишине. Психологически очень тяжело это перенести. Я представляю, что испытывал Нельсон Мандела, который проводил очень длительные сроки в одиночке. Некоторые люди от этого сходили с ума.

– Ради чего вы терпели такие страдания?

– Мы выступали против того, что черные студенты получали худшее образование, чем белые. Со временем в этой борьбе объединились учителя и студенты. Но надо отметить, что педагоги в Южной Африке в то время были очень консервативными. Вернее, были две группы учителей. Представители старшего поколения говорили, что политика и образование не имеют ничего общего, что не надо вмешивать их в политическую деятельность. Молодые учителя, получившие университетское образование во второй половине 70-х годов, были готовы к борьбе и даже к эмиграции. Часть молодежи действительно уехала. Другие стали работать в школе, сильно отличаясь от старших коллег.

– А как получилось, что вы стали лидером профсоюза?

– Когда я был молодым педагогом, мы начали создавать учительский профсоюз. Именно профсоюзное движение возглавляло борьбу с апартеидом. Не следует, конечно, думать, что тогда вообще никаких учительских организаций не существовало: были ассоциации, но они не были готовы бороться с системой.

– А вы к этому были готовы?

– Представьте, да! Мы создали профсоюз, и это было причиной, по которой за нами являлась полиция. Однако нас поддерживали учащиеся и студенты. С утра меня забирают в тюрьму, ученики выходят на марш с требованиями «Свободу Туласу!», и к вечеру меня освобождают.

– Расскажите, что такое апартеид?

– Все общество было разделено по расовому принципу. Например, министерств образования было ровно четыре по числу рас: белая, черная, азиатская (индусы, китайцы и так далее) и цветная (рожденные от смешанных браков). В семье, где отец белый, мать черная, а ребенок цветной, все обладали разными правами.

У белых были наилучшие условия жизни, они считались высшей расой. За ними следовали индусы, потом цветные и на последнем месте черные. Все было разделено на четыре уровня. На вокзале, в магазине было, например, по четыре туалета. В общественном парке – четыре зоны для отдыха и прогулок. В некоторые магазины черных вообще не пускали, им продавали товар в окошечке. Для разных рас были разные школы со своими стандартами, и если для белых были созданы все условия – компьютерные классы, библиотеки, наглядные пособия и так далее, то черные учились в простых классах – с партами, доской и мелом.

– А нормы финансирования тоже были разные?

– Конечно. Норматив на обучение белого ребенка в десять раз превышал норматив на обучение черного ребенка. Образование для белых было практически бесплатным, а черные платили за свое обучение. Многим это было не под силу, поэтому уровень неграмотности среди черного населения был высоким: 40% не умело читать и писать. Вот такое наследство от апартеида нам досталось. Так что нам было против чего протестовать и за что сидеть в тюрьмах.

– Создавая профсоюз учителей, вы ставили политические задачи. А сейчас?

– Нашей главной задачей было свержение апартеида, мы ее выполнили. Сейчас наши усилия в основном направлены на создание благоприятных экономических условий для населения. Сегодня нет разделения по расовому признаку, но есть разделение по имущественному. Богатые хотят все приватизировать – энергетику, водоснабжение, мы, профсоюзы, выступаем против. Удивительно, но среди людей, которые выступают за приватизацию, есть и выходцы из нашего профсоюза. Когда-то мы вместе боролись, теперь – по разные стороны баррикад.

– А в политической жизни вы принимаете участие?

– Конечно. На переходном этапе нельзя не заниматься политической работой, политический нигилизм приведет к тому, что силы прошлого вернут себе власть. Мы поддерживаем Африканский национальный конгресс. Обычно мы говорим партиям перед выборами: покажите свои основные цели, и, если они нам подходят, мы будем вас поддерживать. Но исторически сложилось так, что большинство членов нашего профсоюза состоят в Африканском национальном конгрессе. Впрочем, мы всегда подчеркиваем, что профсоюз объединяет всех граждан независимо от их партийной принадлежности. Например, я придерживаюсь левых взглядов, но со мной работают те, кто придерживаются правых политических воззрений. Хорошо, что наши профсоюзные деятели не следуют формально за своими партиями, они принимают решения в пользу педагогов. Все последнее десятилетие шла борьба, и возглавляли ее люди, которые принадлежали к АНК, то есть они выступали против своей партии, вернее, против ее действий. Я заявляю партийным товарищам: «Не рассчитывайте, что мы будем работать по вашим указаниям, мы независимый профсоюз!» Наша страна развивается, но печально, что она выбрала путь агрессивного капиталистического развития. Обогащаются лишь немногие, а социального баланса не существует. Главная наша задача – сохранить хотя бы основные общественные службы. К примеру, ни в коем случае нельзя приватизировать образование. Если это сделать, многие просто не смогут позволить себе учиться.

Я собираюсь обратиться к своему профсоюзу с предложением организовать совместные программы с Российским профсоюзом работников народного образования и науки. Мы можем обмениваться опытом. Я знаю, что у российских педагогов маленькие зарплаты, но размеры классов приемлемые. У нас обычное явление, когда в классе сидят 70 и даже 100 учащихся. Нехватка учителей – это очень серьезная проблема, которую мы пытаемся решать. Правительство не хочет нанимать новых педагогов и проводит неолиберальную политику, то есть старается урезать расходы на общественные нужды.

Еще одна большая проблема – низкая квалификация педагогов. Сейчас она стоит особенно остро, поскольку приняты новые учебные программы, а значит, нужна массовая переподготовка учителей. Но государство не хочет выделять на это деньги.

– Зарплата учителя зависит от того, сколько человек в классе – пятьдесят или сто?

– Нет. Она зависит от полученного образования, квалификации и опыта. Чем больше стаж, чем выше квалификация, тем больше зарплата.

– В каком возрасте учитель в Южно-Африканской Республике уходит на пенсию?

– В 65 лет. Может и раньше, но тогда он проиграет в деньгах. Дело в том, что учитель ежемесячно платит пенсионный налог, а государство доплачивает две трети от той суммы, которая внесена педагогом. Поэтому размер пенсии зависит от того, сколько внес учитель.

– А какова продолжительность жизни в стране?

– В среднем 60-65 лет, но у нас в стране ужасная эпидемия СПИДа, и если учесть смертность от этой болезни, то средняя продолжительность жизни едва достигает 45 лет. Очень часто в классе треть учеников – сироты, их родители умерли от СПИДа. Дети приходят в класс голодными. Учителям приходится планировать свою работу с учетом того, что многие подростки – старшие дети – становятся главами семей. Есть и другая проблема. Средний возраст учителя – 30-35 лет. Это пик сексуальной активности. Данная возрастная группа наиболее подвержена заболеванию. Исследования, проведенные правительством с участием профсоюза, показали, что 12% учителей больны СПИДом! Иногда педагоги заражают своих учеников. Возникают скандалы, власти заводят уголовные дела.

– В этом случае учитель теряет работу?

– У нас есть профессиональный кодекс. Кроме того, существует специальный совет образования Южной Африки, который рассматривает подобные истории с этической точки зрения и исключает провинившихся учителей из педагогического сообщества. В прошлом году было уволено более 200 человек. Дела передаются в суд, а какое решение он примет, неизвестно. Если у педагога есть деньги, он нанимает дорогого и опытного адвоката, а тот может запутать ученицу так, что ее показания покажутся судьям неубедительными.

– В вашей стране бесплатное образование?

– Теоретически бесплатное, но в реальной жизни платить приходится. Правительство выделяет деньги на обучение, которые покрывают какие-то расходы, а за остальное вы платите из своего кармана. Получается, что в районах, где живут состоятельные люди, школы лучше оборудованы, у ребят есть уроки танцев, драматического искусства, риторики и так далее. Есть школы, где родители не могут себе этого позволить. В богатых районах доплаты за обучение стали правилом, родителей уже не спрашивают, а ставят перед фактом – надо выложить столько-то.

– Лидеров профсоюза порой считают весьма состоятельными людьми. Вы живете в богатом районе или в бедном?

– В среднем между богатыми и бедными. Раньше он считался рабочим районом для белых. Когда мы туда переехали, в соседней школе 70% детей были белыми, теперь – меньше 10%. До сих пор часть «высшей касты» не воспринимает черных на равных: как только поблизости селятся представители этой расы, белые тут же переезжают. Честно говоря, когда я переселялся из черного района в белый, это никого не возмутило. Ведь государство дает учителям субсидии на аренду квартир или беспроцентные ссуды на покупку дома. Это очень хорошие деньги, которые позволяют им жить в престижных районах. Еще у наших педагогов есть медицинская страховка, сто пятьдесят долларов в месяц. Они могут лечиться, где хотят, – в государственном или частном медицинском учреждении.

– В вашей стране около 300 тысяч учителей, но в профсоюзе состоят только 220 тысяч. Кто защищает остальных?

– В Южной Африке есть еще два небольших профсоюза. В наш входят 65% учителей, в другой – 20 и небольшая часть – в третий. 5% не состоят в профсоюзе.

– Выходит, вы добиваетесь каких-то благ для педагогов, давите на чиновников всей мощью своей организации, а другие профсоюзы пользуются плодами вашей работы? Разве это справедливо?

– Ежегодно мы ведем переговоры с правительством и добиваемся повышения зарплаты педагогам. Учителя, которые не входят в профсоюз, тоже получают прибавку. В этом случае по закону у них автоматически вычитаются деньги в размере членских взносов. Это не процент, а стабильная сумма. Мы берем 20 долларов, другой профсоюз – 15, а третий – 35. Если в переговорах участвуют все три профсоюза, то устанавливается самый высокий взнос – 35 долларов.

Кроме того, по закону профсоюзные взносы автоматически вычитаются из заплаты учителя. Половина этой суммы идет министерству образования, половина – профсоюзам. Профсоюз нужен учителю еще и для того, чтобы защищать его в конфликтах с директором, администрацией. За какие-то проступки педагога могут оштрафовать, причем штраф может быть очень большим. Если педагог обращается к нам за помощью, мы нанимаем адвоката для его защиты или платим штраф.

– Учителя не ропщут на то, что у них автоматически вычитают из зарплаты членские взносы?

– Некоторые педагоги против того, чтобы вообще кому-то платить. Они считают, что профсоюзные лидеры богатеют за их счет. В некоторых профсоюзах доходы руководителей на самом деле очень высоки. Но, если люди видят результаты работы и понимают, что их деньги идут на дело, они поддерживают и такой профсоюз, и такого лидера.