Анонс

Виктор КОВАЛЕНКО: «…Я захожу в пустой кабинет. В непривычной тишине классный руководитель медленно, как первоклашка, старательно выводит каллиграфическим почерком оценки в аттестате. Пугающий объемом перечень предметов. Неужели мы их всему этому выучили?..» Елена КОМАРОВА: «…А вошла она в свой кабинет в огорчении и беспокойстве. Так что я не сразу решилась спросить, что стряслось. Да она и «отошла» лишь к концу нашего разговора… – Я с урока молодого педагога, моей бывшей ученицы, которой сорок минут доказывала, что, если ученики чего-то не знают, это проблема учителя…» Наталья АЛЕКСЮТИНА: «…Побывав на конкурсе Шустрова, поняла, что пространство творчества стало необозримым, и перестала чувствовать себя вечной ученицей. Русист и литератор в ней сразу вычленили для себя ключевое слово и определили учительство как «вдох». Вдох широких коридоров, досок со следами мела…» Нина ПИЖУРИНА: «…Потом, в дни настоящего голода, холода, сам Рома привел в дом погибающего друга. Отец Германа Завицкого был арестован еще до войны, мама умерла. Мальчишка остался совсем один в городе, занятом немцами. Позже мама велела Роме считать его братом…»

Виктор КОВАЛЕНКО: «…Я захожу в пустой кабинет. В непривычной тишине классный руководитель медленно, как первоклашка, старательно выводит каллиграфическим почерком оценки в аттестате. Пугающий объемом перечень предметов. Неужели мы их всему этому выучили?..»

Елена КОМАРОВА: «…А вошла она в свой кабинет в огорчении и беспокойстве. Так что я не сразу решилась спросить, что стряслось. Да она и «отошла» лишь к концу нашего разговора… – Я с урока молодого педагога, моей бывшей ученицы, которой сорок минут доказывала, что, если ученики чего-то не знают, это проблема учителя…»

Наталья АЛЕКСЮТИНА: «…Побывав на конкурсе Шустрова, поняла, что пространство творчества стало необозримым, и перестала чувствовать себя вечной ученицей. Русист и литератор в ней сразу вычленили для себя ключевое слово и определили учительство как «вдох». Вдох широких коридоров, досок со следами мела…»

Нина ПИЖУРИНА: «…Потом, в дни настоящего голода, холода, сам Рома привел в дом погибающего друга. Отец Германа Завицкого был арестован еще до войны, мама умерла. Мальчишка остался совсем один в городе, занятом немцами. Позже мама велела Роме считать его братом…»