Анна НАРИНСКАЯ:

Недавно в Московской галерее-мастерской «ГРАУНД Солянка» завершилась выставка-книга «Найди еврея», куратором которой стала известный журналист и литературный критик, преподаватель Высшей школы экономики Анна Наринская. Экспозиция, посвященная теме евреев в советском обществе, представляла собой ряд глав-инсталляций, составленных из текстов, медиафайлов и артефактов. Это и стало поводом для нашей встречи с Анной Анатольевной.

– Анна, расскажите, пожалуйста, о впечатлениях от прошедшей выставки. Что, на ваш взгляд, удалось, а что не получилось?

– Прямо неприлично такое говорить, но я всем довольна. Практически все получилось. И, скорее всего, этот проект будет иметь дальнейшую жизнь, например, в видеоформате.

Эта выставка оказалась на удивление успешной. Притом что она не очень легка для восприятия. Ее посетители как бы оказываются внутри книжки. Они должны все время читать. Вместе с экспозиционером Катей Бочавар и дизайнером Игорем Гуровичем мы решили, что имеем право на такой радикальный арт-жест. Ты приходишь на выставку, и тебе надо полтора часа просто ходить и читать тексты… И, к нашему удивлению, оказалось, что люди этого хотят, что это им нравится…

Мне в этом проекте было интересно поговорить об идентичности. В нашем случае идентичность рассматривается на примере советских евреев. Это люди, которые не сохранили традиций, веры, языка, но при этом абсолютно точно знали, что они евреи. Они праздновали Новый год, ходили в гости на христианскую Пасху, могли есть куличи, но их «еврейскость» всегда была с ними.

– Еще один из ваших резонансных проектов недавнего времени – выставка «Петрушествие», посвященная 80-летию Людмилы Петрушевской. Следите ли вы сейчас за творчеством Людмилы Стефановны? Если да, то в какую сторону оно меняется, по-вашему?

– Я вообще огромный поклонник рассказов Петрушевской 70-80-х гг. Вся наша выставка была построена вокруг них. Сейчас, в эпоху пандемии, мне кажется, любой человек должен обязательно прочесть рассказ «Гигиена». Я очень редко соглашаюсь с Дмитрием Быковым. Но когда он говорит, что Петрушевской надо дать Нобелевскую премию, здесь мы с ним совпадаем. Я считаю, она очень большой писатель.

Какие-то приемы, скажем, Пелевина или Сорокина, которые казались новыми в 90-е, они уже были у Петрушевской. Этот абсурдизм с неподвижным лицом, когда человек что-то совершенно абсурдное, довольно страшное рассказывает тебе как норму. Все это было открыто в 70-80-е именно Петрушевской как художественный прием. И в этом смысле мне она кажется недооцененным автором. Мне очень понравился роман «Нас украли», который вышел три года назад, это в каком-то смысле энциклопедия русской жизни. Очень смешная книжка.

Мне кажется, Петрушевская в последнее время вернулась к себе прежней. У нее же был такой период – более поэтический, почти что романтический. А сейчас она снова жесткая, снова смешная…

– В недавнем интервью радиостанции «Москва FM» вы сказали, что четыре года назад перестали быть литературным критиком. С чем это связано? С изменившейся ситуацией на литературном фронте или, может быть, с тем, что кураторство представляется вам сейчас более значимым?

– Это связано с тремя вещами, причем одна из них очень личная. Умер мой близкий друг Григорий Дашевский, замечательный поэт и критик. Мы с ним вместе в какой-то момент перезапустили книжную критику в издании «Коммерсантъ Weekend». Потом короткое время издавали приложение «Книжный квартал». У нас были разделены роли. Я считалась «настоящим» литературным критиком: вот я пишу про новинки, пишу резко, часто ругаю. Такой критик от слова «критичность». А Гриша такой умник, немного будто бы не от мира сего. Он никогда не писал про нашумевшие книжки, всегда – про какие-то маргиналии. Но зато писал так, что люди об этом помнили.

Когда Гриши не стало, сама эта стезя стала мне гораздо менее интересна. Потому что все-таки мы это делали вдвоем, и наши статьи всегда были неким продолжением наших разговоров.

Вторая причина: да, ситуация в литкритике очень изменилась. Сейчас у критика есть две возможности. Одна из них – писать так называемые обзоры. Это почти всегда рекомендательные рецензии: читать или не читать ту или иную книжку. И чаще всего отбираются те, которые надо читать. Вторая возможность – это такая «толстожурнальная» критика, которая очень пристально следит именно за отечественным литпроцессом. Ни в команде авторов обзоров, ни в команде тех, кто говорит об отечественном литературном процессе, я себя не вижу.

На это вы мне могли бы, конечно, сказать: «Ну создайте свою собственную нишу. Вы можете быть не с теми и не с этими, вы можете быть самой собой». Но, когда я стала примерно так про это думать, это совпало с выходом моей книжки – сборника статей «Не зяблик», которая подвела некую черту под моими литературно-критическими занятиями и осуществлением первого моего выставочного проекта «200 ударов в минуту. Пишущая машинка и сознание ХХ века», который как бы открыл мне новую дверь. И да, тогда я действительно подумала, что мне гораздо более интересно заниматься именно этим удивительным синергетическим, скажем так, делом – экспозициями, выставками.

– Интерес к творчеству Григория Дашевского не уменьшается. После его смерти постоянно появляются воспоминания, выходят книги. Вот если представить, что его проходят в школах по внеклас­сному чтению, допустим, то какие его произведения вы бы посоветовали?

– Надо начинать с ранних стихов. У Дашевского есть такая книжка – «Памяти Н.А.Куна». Кун обрабатывал античные мифы для детей, и мы все читали их именно в его изложении. Там есть мое любимое гениальное стихотворение «Итака» и еще несколько стихов, которые как бы апеллируют к античным мифам и дают возможность современному человеку отождествлять себя с их героями.

И если препарировать «Итаку», то каждый из нас немного Одиссей. Мы все когда-то прошли этот путь домой: вот это понимание, что от оставленного дома тебя отделяет какое-то невероятное пространство, даже если ты находишься на самом деле на соседней улице. Это ощущение себя чужим, когда ты домой уже пришел… Как мы соотносим себя с мифом и вообще с культурой? Как наше сознание и душа их осваивают? Вот эти вещи можно обсуждать с учениками.

Если же говорить о критике, то я, в частности, посоветовала бы всем прочесть рецензию Дашевского, посвященную «Жизни и судьбе» Грос­смана. По-моему, один из лучших анализов этого произведения. Очень короткий, заметим. Еще у него есть текст «Как читать современную поэзию». Это практически инструкция. Думаю, что если бы мы это читали, то, например, не было бы смешных разговоров вокруг последней нобелевской лауреатки.

– В одном из недавних эссе вы говорили о том, что с годами потеряли читательскую вовлеченность, способность сопереживать героям. В своих детях вы видите эту вовлеченность?

– Мои дети – прекрасный или ужасный пример того, что воспитание вообще ничего сделать не может. Их у меня двое – мальчик и девочка. И девочка не просто читает, а читает, думаю, больше, чем я. Она начинала, как все, с детских книжек, потом прочла всю библиотеку нашего детства, всех «Графов Монте-Кристо» и «Джейн Эйр». А теперь читает больше философов. Кьеркегора, новую французскую философию. Причем она не филолог, не философ, это исключительно для собственного удовольствия. Сейчас сильно увлечена японской прозой и очень интересно рассказывает мне про японских писательниц-женщин.

Мой сын воспитывался ровно в той же среде, среди тех же книжных шкафов, я ему читала те же книжки. Но живет как все современные дети: слушает какие-то там передачи на Ютьюбе или смотрит кино, в том числе хорошее и серьезное. Но книжек он практически не читает.

– Скажите, а вы довольны нынешней школьной программой по литературе? Что бы вы в нее включили, особенно если взять современные произведения?

– Вы знаете, я не так уж сильно знакома с теперешним объемом русской литературы, который проходят в школе. В программу ЕГЭ, насколько я понимаю, из совсем современных, живых авторов никто не включен. Солженицын чуть ли не самый поздний автор, который там есть.

Мне кажется, что сейчас дети очень сильно лишены контекста. Они не читают иностранной литературы, поэтому им очень трудно сопоставлять различные тексты. Ну хорошо, «Анна Каренина» Толстого не входит в программу по литературе, и все-таки про нее школьники знают. Но уже про «Госпожу Бовари» вроде как и знать не обязательно…

Это все очень сложный разговор, потому что, например, существует тот же рейтинг «18+». Вот я не очень понимаю, можно ли читать в школе поэму «Москва – Петушки» Ерофеева. Я считаю, что это великий текст ХХ века. Но, так как там по сюжету много пьют и описывается какой-то секс, то, видимо, это произведение не может быть пройдено в школе.

Моему сыну в магазине «Библио-Глобус» как-то не продали Стивенсона, «Владетель Баллантрэ». Потому что продают только с 14 лет, надо предъявлять паспорт.

– Сейчас самый злободневный вопрос – переход на онлайн-обучение. Не то временно, не то постоянно… А у вас есть свое мнение на этот счет?

– Есть факт нашей жизни. Мы сейчас все боимся заразиться. И правильно боимся, наверное. И поэтому надо быть на «удаленке». Но я не верю, что лично я и мои коллеги сможем дать школьникам или студентам дистанционно то же самое, что мы даем, когда присутствуем в классе.

Я как-то пожаловалась одному своему приятелю, тоже преподавателю, что когда у меня в зуме сидит группа из 25 человек и я часто даже не вижу их лиц, то чувствую, что теряю внимание студентов. Вот если бы я была в классе, то было бы другое дело просто за счет энергии… А он говорит: «Нет, ты совершенно не права, современный учитель – это просто приставка к компьютеру. Ты шеришь экран, ты кнопки переставляешь, и это и есть твоя функция».

Но я не согласна. Хороший учитель определяется обаянием, возможностью пошутить. А Интернет очень срезает интонацию, иронию и прочие вещи. Личность педагога, на мой взгляд, очень важна для самого процесса образования и вовлечения учеников в этот процесс. Особенно если речь идет о семинарах.

Одно дело, если это временно, пока пандемия, а потом все вернется на круги своя. Но если онлайн-образование станет трендом, то это вызовет настоящий раскол. Огромное количество учебных заведений навсегда перейдет на дистанционку, а личное общение с учителем – это будет такой кунштюк для богатых… Во многих университетах, например британских, сейчас уже планируют основную массу студентов так и оставлять на онлайн-обучении, а за образование офлайн брать больше денег, и это будет уже какая-то особая вещь для людей, которые могут платить.

– Это очень печально. А можно ли хоть как-то этому противостоять?

– Мне кажется, противостоять этому могут общество, общественный интерес. Вот в Америке образование платное. И родители говорят: «Мы заплатили за обучение ребенка столько-то, а он сидит у себя в комнате перед компьютером, в одном окне у него преподает учитель, а в другом идет игра, или фильм, или еще что-то. И мы не хотим платить такие деньги за этот вариант образования. И главное – мы хотим полной гарантии, что это не продлится после пандемии».

Но, для того чтобы хоть как-то повлиять на ситуацию, нужно активно действовать. К сожалению, по разным причинам в России социальная активность не приветствуется. Лет, что ли, десять назад проводили школьную реформу, помните? Она не нравилась никому. Все ее ругали. Ругали между собой – и этим ограничивались. Я пыталась организовать какие-то активистские группы, противостоящие этой реформе. Как только я писала в Фейсбуке, какой это ужас, у меня появлялась тысяча комментариев, что это действительно ужасно. Но как только я предлагала по данному поводу устроить митинг, пойти маршем к Министерству образования и написать какие-нибудь реально жесткие письма, петиции, все отказывались.

– К тому же вопросу об онлайн-обучении. В последнее время из образования как-то ушло слово «воспитание». В школе ведь ребенок приобщается к жизни в социуме, учится взаимодействовать с другими людьми, обретает друзей. И вот это выносится за скобки, как будто пребывание в школе сопряжено только, скажем, с узнаванием о том, что писал Лев Толстой и что по этому поводу говорили критики…

– Конечно. И это в какую сторону ни посмотри. Ну вот возьмем вопросы инклюзии. Если в классе находятся так называемые особенные дети, они как-то взаимодействуют с одноклассниками. А что происходит при дистанционной учебе?

Все мы читали книжки про школу, от «Тома Сойера» Марка Твена до повестей Анатолия Алексина, и все мы знаем, что такое класс. Что это твои первые переживания, отношения с друзьями и взрослыми, первая любовь… И если онлайн станет трендом, то это убьет огромное количество важнейших особенностей образования, которые сейчас существуют.

Борис КУТЕНКОВ, Людмила ВЯЗМИТИНОВА