Андрей АСТВАЦАТУРОВ: Только сочиняющий тексты умеет читать по-настоящему

В издательстве «Азбука-Аттикус» вышла антология «Как мы пишем», составленная Павлом Крусановым и Александром Етоевым, – тридцать шесть эссе современных топовых прозаиков о техниках писательского мастерства и профессиональном пути. Для антологии филолог, писатель, доцент СПбГУ, и. о. заведующего кафедрой междисциплинарных исследований в области языков и литературы Андрей Аствацатуров написал эссе «Литература в эпоху постискусства» – большой анализ современного литературного процесса, – читая который захотелось задать автору несколько дополнительных вопросов. В эксклюзивном интервью «Учительской газете» Аствацатуров рассказал о собственном «отстраивании» от навязываемого обществом канона, о традициях деда Виктора Максимовича Жирмунского, о работе в премиальном жюри и о том, почему телевидение не поспевает за блогосферой.

– Андрей, в упомянутой антологии многие ее авторы задаются вопросом, для чего нужно сегодня быть писателем. Большинство пишут об отсутствии социального стимула – стандартный гонорар за книгу не превышает месячной зарплаты. Вы тоже упоминали, что занимаетесь прозой урывками, отвлекаясь от преподавания. Влияет ли такой неизбежный подход на дискретность, необязательность письма или, напротив, рождает определенный азарт?

– Тем не менее вам удается не оставлять литературу и даже анализировать чужие произведения, пусть и не столь часто. В антологии ваше большое эссе о современном литературном процессе. Ощущали ли вы себя в непривычном амплуа на фоне ваших занятий классикой?

– Вы оцениваете прозу и как член жюри премий «Национальный бестселлер», «Дебют», «Новая словесность». Помните ли вы, как пришло осознание ответственности и возможности брать на себя экспертную функцию? Для чего вообще писателю отвлекаться от собственного творчества, занимаясь квалифицированной оценкой чужих текстов? А вам лично?

– Как же получилось, что эта книга затронула вас с таким опозданием?

– В 2000‑е вы также часто выступали в качестве эксперта и консультанта на различных телеканалах и в радиопрограммах. Изменилось ли что-то в этом смысле после медийного кризиса 2008 года? Какое сейчас отношение телевидения к литературе – в ситуации, когда размывается само понятие экспертности?

– И тут интересно, как ваша страсть к одиночеству сочетается с амплуа человека публичного. «Да, я был не очень хороший сын своему покойному отцу, своей матери, не очень хороший внук и брат двою­родной сестре. Не самый приятный человек, возможно. Я никого ни в чем не обвиняю, просто мы все разные. Мне иногда лучше побыть одному», – говорите вы…

– «Время изменилось, меня уже интересует то, что его, например, не интересовало…» – говорите вы о продолжении традиций вашего деда, известного академика Виктора Максимовича Жирмунского (которого не стало, когда вам было полтора года). Оказался ли в итоге момент постоянного сравнения – «необходимость быть лучше других заставляла меня удваивать усилия» – продуктивным в вашем творческом формировании?

– «Я с детства наблюдал людей, которые приходили к нам в дом. Например, в день рождения деда, 2 августа, к нам приходили Дмитрий Сергеевич Лихачев, Лидия Яковлевна Гинзбург, Георгий Пантелеймонович Макагоненко, Григорий Абрамович Бялый, моя бабушка, они сидели, вспоминали Виктора Максимовича. Я был маленький, но все помню…» – рассказываете вы. Какие воспоминания остались у вас о Гинзбург – крупном литературоведе, авторе «Записных книжек» и «Записок блокадного человека», крайне важных сейчас для многих авторов?

– А возводите ли вы в культ литературный Питер, как это случается у коренных жителей? Есть ли соперничество с Москвой?

– В 2015 году вы представили публике совсем не консервативный проект – книгу «И не только Сэлинджер. Десять опытов прочтения английской и американской литературы», основой для которой послужили лекции, прочитанные вами и Дмитрием Ореховым в рамках литературной мастерской. На какую аудиторию рассчитана книга? Как сложился ее замысел?