На чтение: ≈ 8 мин.Последний день перед каникулами дался 6-му «Д» непросто: выстроившись в коридоре, ребята что-то тихонько обсуждали – кто-то подавленный, кто-то возбужденный, кто-то испуганный, а кто-то нарочито смелый и громкий… Они ждали решающего разговора со своим классным руководителем. Со мной…
Я начала свою педагогическую карьеру учителя английского языка сравнительно недавно – два года назад. Росла в учительской семье с противоречивым сознанием того, что, наверное, и сама стану учителем… однажды. Перспективы и вдохновляли, и пугали. Я с благоговением относилась к маме-педагогу и понимала, что дело, которому она посвятила жизнь, самое что ни на есть благородное. С другой стороны, та полная самоотдача, тот напряженный и убыстряющийся ритм жизни, которые лишали не только свободного времени, но и здоровья, всегда вызывали во мне внутренний протест и желание что-то поменять в маминой и в нашей общей семейной жизни. Но «однажды» все же наступило. И оказалось, что все то, к чему я готовилась всю сознательную жизнь и 6 лет учебы в институте, что, как мне казалось, я вынесла из общения с мамой, а также из постоянного присутствия в ее школьной жизни, не может застраховать меня от собственных сомнений и ошибок, не может дать мне ответа на мой собственный вопрос: «Как это сделать?», предвосхитить и объяснить никакими учебниками и практическими семинарами… Как объяснить жизнь?Классным руководителем я стала неожиданно для себя, хотя всю жизнь мечтала о своем классе, но все казалось – нет, не готова, молода, стажа мало… И вот первого сентября я веду в класс свой 6-й, заменив одного из самых блестящих педагогов школы, ушедшую в декрет… Чувствую себя щепкой в бурной реке: за месяц с небольшим возникло множество незнакомых и, кажется, безвыходных ситуаций… Вспоминаю всех своих наставников и не нахожу ни одного универсального ответа.На первом родительском собрании от напряжения потеряла голос перед десятком своих фактически сверстников (родители моих учеников так же молоды, как и я) и только через 10 минут вернула себе способность ровно дышать. Груз ответственности казался неподъемным…Зато после каждой встречи с классом за плечами разворачивались крылья и с лица не сходила улыбка – это мои дети… Мои самые родные дети! С каждым днем, проведенным вместе, мы привыкали друг к другу. И также методично возникали все новые проблемы и сложности, в основном связанные с дисциплиной и умением вести себя в обществе, и лучезарные встречи с родными детьми превратились в настоящую борьбу с детьми-подростками, не менее родными, но доказывающими классной «маме», что именно они «рулят» в этом классе. Я не звонила родителям, не писала замечания в дневнике, не вызывала завуча, как мне справа и слева советовали сделать коллеги, потому что для меня дело принципа – донести до них понимание того, ПОЧЕМУ нельзя, недопустимо плохо себя вести, почему вседозволенность и отсутствие самодисциплины рушат любые самые высокие начинания и убивают на корню любое стремление. Это только моя битва! И я очень надеюсь, что выиграю ее!Месяц борьбы явил миру такие мои методические и творческие начинания, как рейтинг класса, дисциплинарные ведомости, новая система поощрений. Что-то либо помогало, либо категорически отвергалось, что-то позволяло привести ситуацию в более-менее удобоваримый вид, но потом все опять сползало в пропасть непослушания. Чужие советы, любые «я обычно делаю так» или «скажи вот это» приводили к оглушительному фиаско, после которого я теряла покой и сон. Все кончилось тем, что я заболела. Пролежала с непонятным для меня диагнозом полторы недели, сухую формулировку «психосоматическое заболевание» опытные «классоводы» интерпретировали на житейское «болезнь классного руководителя». Вернувшись на работу, обнаружила, что ничего не изменилось, «бои» продолжались и в мое отсутствие. Меня ждут, как генерала, вдохновляющего на подвиги и направляющего на новые рубежи, и я решила перестать слушать всех наставников и читать умные книги типа «Справочник классного руководителя», «Все вопросы классного руководства» и действовать так, как подсказывает… Что? Что-то изнутри. Наверное, здравый смысл. Или отчаянная решимость. И воспоминания о собственном детстве.Я собрала их в последний день перед каникулами на классный час и честно рассказала о том, что чувствую, что думаю, чем горжусь и чем разочарована, что намерена делать дальше в случае продолжения «военно-полевых маневров», предложила перемирие и дала все каникулы, чтобы подумать о сказанном. Первый раз классный час прошел в тишине, когда говорила только я, никто не стремился меня перебить. А потом я попросила остаться для решающего разговора не всех, только тех, кто действительно отличился в хорошем или плохом смысле: лучшие и худшие, самые честные и отпетые обманщики, самые добрые и лукавые, с хитрецой. Никто не знал, чего ждать. Все стояли под дверью, ожидая своей очереди и атакуя выходящих десятками вопросов: «Что говорила? А ты ей что?» Я написала речь, подготовила журнал личных бесед, просмотрела все записи из дисциплинарной ведомости, но не использовала ничего из домашних заготовок. Не помню всего, что говорила, помню, что вложила всю душу и от каждого получила то самое важное, на что рассчитывала, о чем втайне мечтала, – понимающий взгляд, кивок согласия. Да, меня поняли, они подумают об этом.Последним вошел Ислам. Попросила его войти последним сознательно – он самый сложный и самый проблемный, талантливый и умный, но безудержно болтливый и развязный, очень ранимый и вместе с тем очень равнодушный… С ним ничего никогда не помогало, дежурное «извините» – и после очередного урока мне опять жалуются учителя-предметники. Мы говорили с ним почти двадцать минут, он не уходил от разговора, не прятался за масками, смотрел в глаза и слушал, иногда что-то спрашивал сам, и в конце он сказал: «Я понял, можно я позвоню вам на каникулах?» Это был еще не мир, но уже перемирие!
Выбор читателей
Комментарии