Алексей УЧИТЕЛЬ: Для режиссера главное – интуиция

Герои его фильма «Космос как предчувствие» мечтают преодолеть тяготение унылой советской повседневности и вырваться в надземное пространство свободы, которая манит и, кажется, вот-вот настанет. Сам Алексей Учитель каждой новой своей работой тоже преодолевает некое тяготение. В одном случае – к жанру, однажды уже принесшему режиссеру успех. В другом – к наработанным постановочным приемам. В третьем – к «своим» актерам, состав которых тоже требует обновления. Но заранее просчитать будущую картину, полагает он, невозможно. Кино возникает сначала как предчувствие…

– Я знаю, у вас на сегодня актерские пробы назначены. Кто будет пробоваться?- Актеры хорошие, но не хочу называть имена. Вдруг кто-то по какой-то причине не подойдет. Пробы – это всегда испытание для актерского самолюбия.- Это правда, что вы можете за две недели до съемок заменить исполнителя главной роли?- Я это делаю не из самодурства, а потому, что в процессе работы над картиной меня до последней секунды одолевают сомнения. Хорошо ли прописан в сценарии такой-то эпизод? Не ошибся ли я в выборе актера? Например, на главную роль в фильме «Прогулка» была утверждена одна актриса, а снималась другая – Ирина Пегова. За две недели до начала съемок мы вызвали Ирину, и мне ее проба безумно понравилась. Хотя все – и оператор Юра Клименко, и второй режиссер Инна Горлова – мне говорили: «Что ты делаешь, это ошибка!» А спустя три съемочных дня они же сказали: «Слава богу, что снимается Пегова».- О чем будет ваша очередная картина?- В основе сценария, который написал Александр Миндадзе, повесть Захара Прилепина. Это история четырех молодых ребят – омоновцев. Сам Захар воевал в Чечне, потом два или три года служил в ОМОНе, поэтому его повесть абсолютно реальна во всех компонентах. Действие происходит за несколько дней до начала 2000 года, и финальный кадр – 1 января. Символ того, что все осталось в прошлом веке.- Чечня, ОМОН… Вам это близко хоть в какой-то мере?- Я был абсолютно далек от этой сферы, но какое-то удивительное чувство осталось по прочтении повести, хотя она довольно жестокая, мрачная. Не могу сказать, что это социальная вещь или политическая. Это очень человеческая история. Про то, как в молодых людях, втиснутых в жесткие рамки службы, вдруг просыпается дух неподчинения, свободы. Они восстают не против этой власти, а против каких-то мерзостей, которые происходят вокруг. Это такая «антибригада» и одновременно «три мушкетера». Удивительное сочетание, оно мне безумно нравится. Посмотрим, что из этого выйдет.- Как сложилась прокатная судьба вашего предыдущего фильма «Край»?- Картина собрала в прокате более 6 миллионов долларов. Это, конечно, не рекорд для российского кино, но это крепкий результат.- Фильм имеет европейский прокат?- Он будет показан в Европе, мы уже подписали несколько договоров. А также «Край» выходит на экраны Нью-Йорка, Лос-Анджелеса, Бостона – пусть даже ограниченным прокатом, но все равно это очень хорошо: лишь единицы российских картин выходили на американский экран.- Вы, кажется, не очень любите работать со звездами, считаете, что они бывают капризны, строптивы. Как вам на этой картине работалось с Машковым?- Он меня поразил каким-то сверхфанатичным отношением к своему делу. Это человек, который в отличие от многих звезд и просто актеров ничем другим не занимается – только фильмом, над которым сейчас идет работа. Полтора года он провел на съемках «Края», никуда не уезжая и ни на что не отвлекаясь. Он научился водить паровозы, он прочитал кучу литературы, он посмотрел около 50 фильмов о войне, о послевоенном периоде. Когда до съемок было еще много месяцев, я делал пробы других актеров, а на Машкова смотрел лишь в его сочетании с женскими персонажами. Так вот на первой же такой пробе он говорит гримерше (а мы договорились, что у него будет короткая стрижка): «Давай сбривай все». Она была поражена. И я тоже. Сказал Володе: «Зачем? Еще ведь столько времени до съемок». Но он побежал в ближайшую парикмахерскую и остригся наголо. Для того чтобы внутренне ощущать роль. Считаю, что Машков очень талантливый человек, его актерские возможности еще во многом не использованы.- «Край» выдвигался на «Оскара». Как десять лет назад и другая ваша картина – «Дневник его жены». Почему в этой премии так трудно дойти до финала?- Эта номинация – «Лучший иностранный фильм» – сильно отличается от других номинаций. Примерно 80 стран борются за единственную премию, и тут вступают в силу политические, географические, прочие соображения, не имеющие отношения к искусству. В результате в финальную пятерку номинантов попадают фильмы, которые по своим художественным достоинствам не должны бы туда попадать, но с политической точки зрения кому-то важно, чтобы та или иная страна мелькнула в шорт-листе. Надо все время заявлять о себе. Другие страны, чьи фильмы претендуют на «Оскар», занимаются продвижением своих фильмов чрезвычайно серьезно. Да, российскую картину выдвигает Оскаровский комитет, но все равно она представляет государство. И если государство не будет ей помогать, в том числе финансово и организационно, то никакого «Оскара» она не получит. Или получит в том лишь случае, если это картина Михалкова, который обладает немалым авторитетом в мировом киносообществе. В прошлом году вышли замечательные фильмы Сокурова и Звягинцева, но даже если бы их выдвинули на «Оскар», надеяться, что они будут отмечены премией американской киноакадемии, вряд ли стоило бы.- Разве дело лишь в том, что государство не помогает? Российский Оскаровский комитет нынешней осенью выдвинул на премию фильм Михалкова «Цитадель», тогда как, по мнению многих авторитетных мастеров кино, выдвижения больше заслуживали картины Сокурова и Звягинцева. По этому поводу, как вы знаете, возник громкий скандал, после которого решено было реформировать Оскаровский комитет. Как вам концепция реформы?- В том, что реформа нужна, нет никаких сомнений. Считают правильным и ее направление, а именно то, что в Оскаровский комитет войдут режиссеры и продюсеры, чьи фильмы уже получали «Оскара», или были номинированы на него, или получали главные призы международных кинофестивалей класса А. Я предлагал включить в Оскаровский комитет режиссеров, получавших призы за режиссуру на фестивалях класса А, но мое предложение не получило поддержки. Хотя мне представляется странным, когда призы за лучший фильм и за лучшую режиссуру достаются двум разным людям. Если ты снял лучший фильм, то почему же ты не лучший режиссер?- В конце 80-х наделала шума ваша документальная картина «Рок». Но когда вам предложили снять «Рок двадцать лет спустя», вы отказались. Почему? Шевчук, Гребенщиков, другие персоны советского музыкального андеграунда – они вам сегодня не интересны?- Они мне интересны как творческие люди. Но не в той степени, как двадцать лет назад.- Вы общаетесь?- Общаемся, хотя и нечасто. Но снимать про них новый фильм я не стану. В документальном кино мне интересен только тот герой, про которого я чего-то не понимаю.- А про Шевчука и Гребенщикова что вам понятно?- Мне понятно, что эти люди занимаются тем, что их по-настоящему увлекает. Они остались верны себе. Особенно Шевчук. С тем же революционным задором продолжает крушить все, что ему не нравится. И Юра, и БГ мне по-прежнему близки. Но делать про них дежурный фильм как-то не хочется. Не знаю, насколько сегодня меня бы увлек Виктор Цой, будь он жив.- Гибель Цоя до сих пор окутана туманом слухов, версий, спекуляций. Вы не пытались разобраться?- Я сделал о нем картину «Последний герой». Был на месте гибели, общался со следователями, очевидцами. Мы проводили и собственный эксперимент – садились в машину и ехали с той же скоростью…- По официальной версии он уснул за рулем.- Сомневаюсь. Но в то, что его гибель подстроили спецслужбы, я тоже не верю. Скорее всего, Виктор о чем-то задумался, ушел в себя, и этого хватило – он не заметил поворот, и произошло столкновение.- Вы начинали как документалист. Принято считать, что документальное кино – лишь переходная стадия к игровому. Вы того же мнения?- Если так, то у меня эта стадия длилась очень долго – почти двадцать лет.- И вы не хотели заняться игровым кино?- Мало кто верит, но я действительно не помышлял переходить в игровое, я был абсолютно на своем месте, мне это нравилось. Хотя и в «Роке», и в «Обводном канале» у меня появлялись игровые эпизоды в актерском исполнении. В какой-то момент я собрался делать документальную картину о знаменитой балерине Ольге Спесивцевой, но она в возрасте 95 лет скончалась. А я не умею снимать документальное кино без живого героя. И тут Дуня Смирнова (автор сценария. – В.В.) сказала: «А давай снимем игровое кино». Так появилась «Мания Жизели».- Что вам дал опыт работы в документальном кино?- Научил добиваться правдивости – в актерском существовании на экране, в атмосфере кадра, в костюмах, прическах, во всем. Мы с Женей Мироновым спорили на съемках фильма «Космос как предчувствие». Однажды сняли дублей пять, в том числе один очень хороший. Я говорю: «Давай еще». – «Зачем? Ведь получилось хорошо». – «Я не говорю, что ты плохо сыграл, но все-таки давай сделаем еще дубль». Это обостренное чувство естественности и правдивости – оно во мне от документального кино.- Вы не вступили в Киносоюз?- В какой Киносоюз?- Тот самый, что был создан как альтернатива Союзу кинематографистов России.- Не вступил. Принципиально не желаю участвовать в возведении баррикад внутри киносообщества, ведь ситуация близка к катастрофической. Разобщенность, непонимание друг друга, зависть, злоба – и вследствие этого два киносоюза, две киноакадемии. Это нонсенс. Не должно быть двух академий. Не должно быть двух киносоюзов. Лично мне, например, ни тот ни другой союз в том виде, в каком они сейчас существуют, не нужны. Если реформировать Союз кинематографистов, то в нем более значимую роль надо отвести гильдиям. Они должны отстаивать профессиональные интересы сценаристов, режиссеров, актеров, продюсеров. Помимо прочего я давно предлагаю создать в Петербурге федеральный центр дебютного кино. Есть талантливые ребята, которым после института негде заявить о себе. А центр дебютного кино мог бы стать стартовой площадкой для молодых режиссеров, сценаристов, актеров.- В свое время вы сняли документальный фильм «Баттерфляй» о Романе Виктюке. Потом хотели сделать картину о другом замечательном режиссере – Петре Фоменко, но не сделали. Этот замысел не пропал?- Я давно хочу снять фильм о Фоменко, он мне безумно интересен. Но тут есть сложности. Петр Наумович не очень любит пускать посторонних на свои репетиции. Хотя все, что он делает, включая его мастер-классы, должно быть запечатлено. Это будет полезно увидеть всем, не только людям театра. А еще, будь у меня возможность, я бы сделал картину о Валерии Гергиеве. Я очень редко общаюсь с ним, но всякий раз он меня поражает. Однажды он назначил мне встречу в своем театре, где должен был дирижировать «Пиковой дамой». Ради этой встречи я прилетел из Москвы в Питер. Начало спектакля отложили на час, потом еще на какое-то время. Потому что Гергиев находился в воздухе, летел откуда-то, кажется, из Амстердама, где у него был концерт. Спектакль начали с полуторачасовым опозданием, но никто в зрительном зале не шелохнулся. Когда после спектакля я подошел к кабинету Гергиева, наивно надеясь быть единственным посетителем, там у порога толпилось человек пятьдесят. Был уже час ночи. Он вышел и сказал: «Подождите». Потом принял человек пять, вновь появился и говорит: «Ребята, не могу, есть хочу». При театре есть ресторан, все пошли туда, сели за стол и до шести утра беседовали. В шесть вышли, он сел в машину и поехал в аэропорт – лететь в какую-то страну на свой концерт. Он говорит: «Я живу в таком ритме, сплю два-три часа в сутки, по-другому уже не умею».- А вы умеете?- Я раньше сторонился каких-то дел, кроме съемок. Ну плюс студия, плюс дебютные проекты, но особенно я себя не нагружал. А теперь у меня еще ВГИК, позади первый выпуск, недавно набрал очередной курс. Требует времени и международный фестиваль «Послание к Человеку», президентом которого я являюсь. Я себя перегрузил. Не умею отдыхать. Не умею расслабляться. Так устроен. Это своеобразный наркотик: как только какая-то часть твоих каждодневных занятий исчезает, тебе начинает чего-то не хватать. Когда мы проводили последний фестиваль «Послание к Человеку», в какой-то момент я подумал: все, сейчас психану, хлопну дверью – и до свидания. Но слава богу, во мне достаточно сил, чтобы жить напрягаясь, многое успевать и не роптать на судьбу.