Алексей САЛЬНИКОВ: В школе я был любимчиком

Писатель Алексей Сальников – настоящий уральский самородок, хотя упорно это отрицает и утверждает, что очень многим обязан своим учителям в литературе. Начинал он как поэт, но известность получил как прозаик после присуждения литературной премии «НОС» за роман «Петровы в гриппе и вокруг него» в 2018 году. Спустя год Кирилл Серебренников выпустил фильм «Петровы в гриппе», который много обсуждали и в прессе, и в Интернете. Сальников не производит впечатления нонконформиста, но многие его суждения точно способны вас удивить. Школьные годы, вопреки стереотипам об обязательной детской травме для деятеля искусства, он вспоминает с теплом. Экранизацию своего романа хвалит. Говорит, что по жизни ему всегда везло, хотя, судя по биографии, в ней есть и довольно трудные моменты. Однако при таком легком (как кажется) взгляде на жизнь, его «Петровы…» – совсем не легкое чтиво (хотя и полное юмора). Однако надо признать: самое нонконформистское в нем – это тот факт, что он хвалит ЕГЭ.

– Алексей, вас больше знают как прозаика, но начинали вы с поэзии. Даже есть читательская легенда о том, что «поэтическим абсурдом» вы заговорили чуть ли не с младенчества… Если серьезно: с чего все начиналось? Где и как проходила ваша литературная учеба?

– Начал писать я действительно в детстве, как и многие, наверное. Без литературной школы тоже не обошлось. В свое время я познакомился с нашим тагильским поэтом Евгением Туренко, и, мне кажется, именно он дал мне понять, как и о чем писать.

– Другим вашим учителем был известный поэт и филолог, нынешний заведующий отделом поэзии журнала «Урал» Юрий Казарин. Если сравнивать их влияние на ваше творчество, то кого бы вы поставили на первое место?

– Я бы не сказал, что разница между ними настолько велика, что я не могу хотя бы как-то их сравнить. Что могу сказать? Оба они, на мой взгляд, принадлежат к такому направлению, которое принято называть уральской школой. Да, Туренко более абсурдистски-хулиганский, Казарин более академичен. Но тем не менее. Да и потом, какие могут быть оценки, пока еще не прошло достаточно времени, чтобы сегодняшний литпроцесс можно было анализировать. Тем более это трудно делать мне, изнутри. Может, лет через пятьдесят. Тогда вот пусть и спорят, оценивают их. Ну и нас, наверное. Хочется в это верить во всяком случае. (Улыбается.)

– К слову, не всем ведь нравятся такие «топографические» привязки вроде «уральская школа», «питерская поэзия». А кто-то, наоборот, утверждает, что только так и бывает – дух места обязывает, так сказать. Вспоминается критик и поэт Константин Комаров. А вы как к этому относитесь?

– В любом случае литература привязана, конечно, к месту. Литпроцесс, соответственно, тоже рождается определенной «тусовкой». Так что все логично. Все-таки нет литератора без общения. Можно сколь угодно открещиваться, что ты не привязан к тому или иному месту. Но это бесполезно – ты и твое творчество, как ни крути, все равно будут привязаны и к месту, и ко времени. По-другому никак.

– Вы, кстати говоря, в своей жизни не раз переезжали. Как это сказывалось на вас и вашем творчестве?

– Я бы не сказал, что много переезжал. Во всяком случае все эти перемещения были по Уралу…

– В детстве переезжать не приходилось? Менять школы?

– Нет, я учился в горно-уральской средней школе №24. Ее же и окончил.

– Вспоминаете школьные годы с теплом или, напротив, с ужасом?

– Не могу ничего плохого сказать о своей школе, даже если захотел бы это сделать из зловредности, у меня, вероятно, не получилось бы. Наверное, потому что в школе я был любимчиком. Грех жаловаться. Я не из тех школьников, которых не понимали. Меня понимали все – от учителя физкультуры до учителя математики.

– Школу не прогуливали?

– Одно дело – успеваемость. А другое – посещаемость. Успеваемость у меня была чуть выше среднего. Хорошист я был. А вот по посещаемости я был отличником. Почему-то очень трепетно относился к этому. Правда, я с лихвой компенсировал это прогулами музыкальной школы. В конце концов я ее вообще бросил.

– Не возвращались потом к музыке?

– Ну там как получилось… За прогулы музыкалки мама меня колотила, а тут вдруг так совпало, что и преподаватель треснул меня по руке во время игры на балалайке. «Ну это уже перебор», – подумал я. И вообще отказался туда ходить. С тех пор музыку я люблю, но только слушать.

– Интересно, что школьное время в целом вы вспоминаете с добром и даже эти подробности вспоминаете очень спокойно. Вы вообще в курсе, что в литературной тусовке в моде травма? Но раз уж обошлись без ужасающих подробностей, продолжим на позитиве. Кого из учителей вы выделили бы особенно? Кого запомнили?

– Во-первых, слависты, конечно, филологи – все без исключения. Вспоминаю, как в наш класс буквально «вцепилась» Ирина Яковлевна Мамедова и стала вкладываться в развитие наших литературных стремлений. Кого помню еще? Не повезло молодому педагогу: она пришла сразу после института, и мы, седьмой класс, достались ей в качестве подопечных… Этот год, чтобы вы понимали, я не помню вообще. Фамилию, имя и отчество ее я забыл напрочь тоже, к сожалению. Позже во время какого-то открытого урока она как-то сказала: «Алексей, я думала, вы умственно отсталый. А оказывается, ничего так – соображаете». Потом нас взяла Лариса Николаевна Булыгина, она тоже переживала, так скажем, за литературу, будучи очень увлеченным педагогом. Не могу обойти стороной и Нину Поликарповну Ляпцеву. Она преподавала нам алгебру и геометрию с каким-то диким самозабвением. У нас бывали строенные уроки математики, когда мы полностью погружались в мир цифр. Это случалось еще и в дни, когда у нас по расписанию было 10 уроков. Представляете?

– Как так получалось?

– Это делалось, чтобы освободить время для субботы. В среду поэтому было 10 уроков. После математики у нас в этот день была география, на которой мы сидели уже все никакущие. У меня до сих пор с географией проблемы…

– Сейчас таких перегрузов в школе стало, слава богу, поменьше… Теперь все чаще обсуждают содержание школьной программы. Слышали скандал вокруг попадания стихотворения Линор Горалик в школьную олимпиаду?

– Нет. А что такое?

– Вновь обсуждают (и осуждают) моральный облик наших «инженеров человеческих душ». Опять поднялся хай: давай классику, долой современников! А вы как считаете, целесообразно давать детям изучать и анализировать современных авторов?

– Это прекрасно, когда современные авторы попадают хотя бы в олимпиадные программы. Хорошо бы и в основную.

– Но ведь сейчас матом пишут, бывает…

– Здесь вопрос сложный. Но по большому счету книжка никого не может травмировать, не надо от книжки детей защищать. Что действительно может травмировать ребенка, так это насилие. Возможно, видео. Недостаток внимания родителей – это вообще проблема номер один. Но книжка… Мне кажется, когда обвиняют в страшных грехах и тлетворном влиянии на детей книги и фильмы – это попытка сбросить ответственность с себя как родителя. «Это все Интернет!» или «Это все книжки плохие пишут!». В нашем детстве книжки скотчем не заматывали, хотя разные тоже попадались… И ничего.

– Но в вашем детстве и ЕГЭ еще не придумали!..

– Я как лицо заинтересованное – мой сын поступал в университет по ЕГЭ – скажу, что мне очень нравится ЕГЭ. Насколько раньше поступление зависело от личных знакомств, от пресловутого блата, настолько же сейчас это все нивелировано почти что полностью с помощью ЕГЭ. Это прекрасно. Тем не менее апелляцию нам пришлось подавать…

– Почему?

– Мой сын плохо видит и отвечал на экзамене с помощью системы Брайля. Так вот переводчик с Брайля немного ошибся…

– Вам удалось это доказать?

– Да. Помогло аудирование – сын сдавал английский язык. Экзаменаторы просто не поверили, что человек с таким хорошим произношением может так странно ответить на вопросы теста. А в общем, если бы не ЕГЭ, вряд ли поступил бы, куда хотел.

– Хорошо то, что хорошо кончается. Учится?

– Отучился уже давно. Два высших получил.

– Кстати, по поводу инклюзивности и доступности образования для всех. Сейчас говорят о том, что надо в России активнее создавать инклюзивные классы. На мой взгляд, очень хорошая инициатива, но довольно-таки трудно реализуемая…

– Соглашусь.

– Вам ведь с семьей даже пришлось переехать поближе к интернату. Вы имели дело с этой системой. Настолько ли она ужасна, как порой ее малюют? Иногда людей только при слове «интернат» трясет.

– И правильно трясет. Ребенок должен находиться с родителями. Но, мне кажется, нам рано рассуждать о необходимости повсеместной инклюзивности…

– Что вы имеете в виду?

– У школы сейчас большие проблемы. В первую очередь это касается зарплат педагогических работников. Сын у меня проходил практику в школе, где учился. Его пригласили после института работать там за 12 тысяч рублей в месяц. (Смеется.)

– М-да.

– В школе сейчас все держится только на энтузиазме отдельных педагогов. О какой инклюзивности можно вести речь, если педагогов просто не хватает физически. А те, кто остался, вынуждены искать постоянно дополнительный источник дохода, в основном репетиторствуют. Это же все лишняя беготня, которая происходит в ущерб основному образованию тех детей, в интернате.

– Частенько приходится слышать, что те или иные люди искусства очерняют нашу действительность, хотя я не понимаю, зачем кому-то что-то очернять. Зарплата педагога в интернате и то, как на нее приходится выживать, – это уже само по себе готовый триллер. Тем не менее вам лично приходилось сталкиваться с обвинениями в очернении действительности? Спрашиваю в контексте восприятия некоторыми людьми экранизации «Петровых в гриппе…».

– Есть люди, которых не переубедить, что это не очернение. Есть люди, которые везде видят эту самую «чернуху», даже где ее объективно нет. Хотя, признаюсь, и мне порой некоторые авторы не нравятся, и не потому что они плохо пишут, а потому что они не любят людей, и это заметно. Знаете, я думаю, что желание написать картину и желание нацарапать на стене слово из трех букв – по сути, желания, исходящие из одного источника. И источник этот прекрасен – жажда творчества. Просто кто-то не знает, как себя реализовать другим образом помимо нацарапывания трехбуквенных слов. А существует другое мнение, мол, есть какие-то изначально плохие люди, которые творят всякие непотребства. Парадокс в том, что большинство людей, которые пишут, что вокруг творятся ужасные непотребства, сами дожили до сегодняшнего дня только благодаря тому, что не столкнулись с настоящим злом. Настоящее зло оказалось изолировано от них в специализированных учреждениях. И вообще надо понимать, что любой неказистый заборчик возведен людьми, сама возможность путешествовать между одним как бы неказистым городом и другим – это тоже труд сотен и тысяч людей. Каждый метр – это человеческий труд. С другой стороны, почему бы и не быть другим, мизантропическим, взглядам. Все имеет место. Может, человеку не повезло встретить по жизни людей, которых можно было бы полюбить. Мне вот повезло. Мне вообще везет, даже с соседями и продавцами в магазинах. Не помню, когда мне последний раз кто-нибудь нахамил.

– При этом в «Петровых…» атмосфера довольно напряженная и тревожная…

– Там описывается начало двухтысячных. Тогда на улицах было не так спокойно, как сейчас. Тогда нельзя было выйти из точки А в точку Б и быть уверенным, что ничего с тобой не случится. В 90-х меня пытались несколько раз ограбить. Другое дело, что у меня никогда ничего не было с собой. Но однажды я мирно зашел в свой подъезд вечером, а мне как шарахнет кто-то головой в нос. До сих пор не знаю, что это было. Кто это? Зачем? Перепутали с кем-то? Не знаю.

– Алексей, сама экранизация «Петровых…» вам понравилась?

– Не просто понравилась, я в восторге от того, как это снято.

– Это редкий случай, когда автор хвалит экранизацию своего произведения.

– Потому что это сделано так, что меня просто прибило к креслу в моменте, когда Петров-младший возвращается с елки, и негативные воспоминания о детстве сменяются лирическими, таким солнцем, как сквозь ресницы, и песня звучит… Это как будто Серебренников сделал лично мне подарок. Хотя, конечно, не только мне, даже молодежи это кино «зашло», что интересно… Кстати говоря, вот что странно: те реплики в фильме, которые взяты из книги, почему-то вызывают у меня зачастую какое-то чувство стыда, а режиссерские и актерские импровизации мне пришлись по душе.

– Мне кажется, тут вы излишне самокритичны. Диалоги в «Петровых…» замечательные!

– Спасибо. Рад, что вам понравилось.

– Надеюсь, понравится и нашим читателям, которые еще не успели открыть для себя удивительный мир «Петровых в гриппе…»­­­.