Александр МАРШАЛ: Самое главное в жизни – бить в одну точку

Легенда отечественной рок-музыки, группа «Парк Горького», спустя 20 лет возвращается на сцену. Недавно они представили поклонникам официальный клип на новый сингл Hello My Friend. «УГ» удалось поговорить с Александром Маршалом, виртуозным музыкантом, без которого группа «Парк Горького» совершенно точно не снискала бы в свое время мировой славы.

– Александр, насколько я знаю, сразу после школы вы поступили в военное училище, но позже ушли оттуда с третьего курса. Почему?

– Я поступил в военное училище, потому что вырос в военном городке, потому что я сын военного летчика, другой дороги у меня попросту не было. Мои одноклассники тоже в основном поступали в военные училища или шли служить в армию. Потом, конечно, музыка победила, я понял, что занимаю не свое место, это и послужило причиной того, что я ушел из училища. Хотя и в армейской системе находилось место музыке – я сколотил самодеятельную группу из таких же парней, как я. В Ставрополе мы пользовались даже определенной популярностью. Играли на танцах по субботам и воскресеньям.

– Тогда-то все и начиналось…

– Да, именно тогда я понял, что мне музыка ближе к сердцу, чем авиация и армейская служба.

– Тем не менее даже ваш псевдоним – Маршал – родом из армейской среды…

– Да, мне это прозвище придумали пацаны, так оно и прилипло. Рост – метр девяносто четыре, сами понимаете. Я и подумал, а чем оно плохо? Хороший псевдоним.

– Когда вы приняли решение отказаться от армейской карьеры, отец был против?

– Нет. Отец не был против, он тогда сказал, что авиация не терпит случайных людей, а я занимаю чье-то место, поэтому лучше уйти. Вот мама была против, потому что уже немного оставалось учиться – чуть больше полутора лет, и я стал бы офицером, что в советское время было очень почетно. Будущее было обеспечено. Но отец сказал: «Пусть уходит». Однако он был в училище летчиком-инструктором, его портрет висел на Доске почета, он выпускал лучших курсантов, и поэтому генерал, начальник училища, сам спросил у отца, мол, что с твоим дураком делать, и он ответил: «Пусть пойдет послужит, потянет солдатскую лямку». Хотя я бы мог уйти из училища и поступить в любой гражданский вуз СССР без экзаменов, потому что за первый год обучения мы прошли всю программу высшей математики, физики и так далее. Но это уже отец как бы в назидание мне сделал. Поэтому еще год я служил солдатом в Пензенской области, оператором радиолокационной станции обнаружения и наведения.

– Что можно посоветовать тем, кому приходится отстаивать свою мечту в такой распространенной ситуации, когда родители говорят: «Я лучше знаю, где тебе учиться и чему»?

– Нужно слушать свое сердце. Куда душа тебе подскажет, куда тебя тянет, туда и стремиться, несмотря ни на что. Потому что потом всю жизнь заниматься нелюбимым делом – это же жуткое наказание будет за нерешительность.

– Это гораздо хуже, чем какие-то неприятные разговоры с родителями…

– Конечно, жить-то потом тебе. Тем более отец, например, был позже очень доволен тем, что я тогда настойчиво начал добиваться своей мечты. Я хотел быть музыкантом – и я им стал. Отец именно это всегда ценил в людях – настойчивость, целеустремленность. Наверное, потому что сам был таковым. Он не останавливался, даже если что-то не получалось. И если он где-то и был недоволен поначалу моим решением, то потом полностью одобрял мой выбор. Ведь он и сам так меня учил: «Самое главное в жизни – бить в одну точку. Если ты будешь бить в одну точку, даже бетонная стена, пусть у тебя будут кулаки разбиты в кровь, но она рухнет».

– Это золотые слова.

– Да. Я и своего сына так же учу. Никогда не падать духом, не опускать руки! По-христиански большой грех – уныние.

– Замечательно, что отец принял ваш выбор. А вы позже записали целый альбом «Батя»…

– Да, батя для меня был образцом. Как нужно жить, как выходить из различных трудных жизненных ситуаций. Вот яркий пример. Когда мне было две недели от роду, в городе Кореновске в Краснодарском крае на учебном аэродроме батя, будучи молодым лейтенантом, чуть не погиб. На взлете у него оторвалась лопатка от турбины. Самолет его выскочил за полосу, сломал две стойки шасси, отец разбил себе в кровь лицо. Машина взорвалась. Батя едва успел выскочить. Но после этого он отлетал еще больше двадцати лет безаварийно. А ведь другой мог все бросить после такого… А он летал и учил других быть предельно внимательными, сосредоточенными. Хотя и причиной аварии в его случае была чисто техническая неисправность…

– Перед концертным выступлением тоже требуется предельное внимание к каждой детали? Или здесь другая стихия?

– Конечно, внимание ко всему нужно. Техника тоже имеет огромное значение. И бывало всякое… Вы знаете, что такое подзвучка? Это колонки, которые работают на тебя, контрольные. И если они отрубаются, ты теряешь полностью контроль…

– Полет без приборов…

– Да, у меня такое случалось. Но это происходило в то время, когда аппаратура была не на достаточном уровне. Сейчас таких проблем не бывает. Очень редко случаются какие-то казусы.

– Можно ли назвать ваше знакомство со Стасом Наминым судьбоносным? Или это не совсем так? Расскажите, как все начиналось тогда, в 80-е?

– Работа в его группе «Цветы» многое мне дала. К 1986 году я ушел оттуда. Помню, ко мне пришел Леша Белов и сказал: «Давай сейчас сделаем демонстрационную запись и отправим ее в Штаты, попробуем каким-то образом пробиться туда». Я засомневался, конечно. Говорю: «Ты хорошо себе это представляешь?» Надо понимать, что в Советском Союзе было многое запрещено – нельзя было в принципе играть рок на сцене. Были нелегальные концерты и у «Машины времени», и у «Високосного лета». Приезжала милиция, арестовывала и так далее. И настолько все это надоело, что я уже не верил ничему. И тут вдруг такое предложение от Леши Белова. Мы ведь были невыездными за границу. Я, например, на тот момент не мог выехать даже в Болгарию. Видимо, когда ездил в 1978 году в Венгрию, «искусствоведы в штатском», а попросту представители КГБ, доложили о моем «неправильном» поведении. Я действительно мог что-то не то ляпнуть.

А тут в Америку. Это казалось сумасшествием. Но Леша предложил такой вариант: Стас Намин выезжает и отвозит нашу демонстрационную кассету в звукозаписывающую компанию чисто наудачу. Так мы и сделали. И кассета попала в руки нашему будущему менеджеру Дэннису Берарди. Тот пришел в звукозаписывающую фирму Polygram, поставил эту кассету главе фирмы, мол, смотри, как русские поют здорово. А в то время как раз была перестройка, Горбачев, Россия в моде, так скажем… Глава Polygram послушал, и ему понравилось. Причем всего одна песня. Но даже этого хватило, чтобы они приехали к нам в Москву зимой (заодно, чтобы посмотреть стадион Ленина, большую арену, на которой впоследствии проводили Фестиваль мира, где мы впервые вышли на сцену с такими монстрами, как Ozzy Osbourne, Jon Bon Jovi, Scorpions…). Так все и началось, и завертелось.

– Хотел как раз задать вопрос об этом выступлении на одной сцене с легендарными коллективами. Каково было тогда играть с этими гигантами? Не ощущали себя несколько в тени? Или, наоборот, было чувство полного равенства сил?

– Дело в том, что на тот момент мы уже выступали, например, со Scorpions. Они ведь давно хотели приехать в Москву, но Горбачев их не пустил. Лично не дал им добро на приезд. И тогда они приехали в Питер, это был первый их визит в Россию. И «Парк Горького» – только образовавшаяся группа – открывал для них шесть концертов. Для нас тогда этот опыт был очень необычным. Во-первых, сама аппаратура, с которой приехали Scorpions. Потом они же немцы, педантичные люди во всем. Нас поразило, как у них все организовано. Это был поистине музыкальный концерн. Фабрика на колесах. Мы с ними подружились и общаемся по сей день. Когда бывали в Германии с гастролями, они приезжали к нам на концерты…

Конечно, когда мы играли с этими легендами на одной сцене, это был некий легкий шок. Потому что мы слушали эту музыку на кассетах, каких-то бобинах, восхищались многими из них. А тут вдруг они приехали, да еще мы можем общаться, выступать вместе с ними. Для нас, пацанов, это тогда было что-то из ряда вон выходящее. Мы пребывали в состоянии такого приятного шока, я бы сказал.

– Тем не менее скоро вы обрели практически эквивалентную славу в США. Тогда публика принимала вас очень тепло. А сейчас поехали бы в Штаты?

– Конечно, поехали бы. Просто сейчас это невозможно. Коронавирусные ограничения не позволят… А так, конечно. Недавно мы записали новую песню, первый (20 лет спустя) официальный клип и сингл группы «Парк Горького» – Hello My Friend. Его уже крутят в Европе на радио, и в США тоже наши поклонники его слушают. Так что, я думаю, если бы мы добавили еще пару песен и поехали в Америку с туром, то собрали бы залы.

– На ваш взгляд, изменилось восприятие российских музыкантов на Западе из-за обострения политической ситуации?

– Не думаю. Вы знаете, пропаганда была всегда. И тогда, и сейчас. И стереотипы тоже были и есть. Но дело в том, что люди всегда и везде, в общем-то, во многом похожи. От простых людей ты никогда не услышишь какой-то злобы, неприязни по национальной принадлежности. Бывает, конечно, дураков везде хватает. Но в целом ссоримся же мы не публично – толпа на толпу. В основном идет информационная война в политическом поле. А простые люди во всем мире одинаково дружелюбны. Войны никто не желает.

– Ваша сольная карьера превышает игру в коллективах по длительности. Трудно без команды?

– Не знаю, сейчас разницы нет. Опыт очень большой. Сначала ты работаешь на имя, потом имя работает на тебя. Хотя я особых нечеловеческих усилий, чтобы заработать имя, не прилагал. Я всего лишь бил в одну точку – занимался любимым делом. Как, в общем-то, и учил меня батя.

– Тем не менее люди, которые уже, казалось бы, заработали себе имя, ищут новой популярности. Николай Басков, например, записал клип с известным тиктокером Даней Милохиным «Дико тусим». Как вы относитесь к таким взаимодействиям?

– Мне это не очень близко. Коле, наверное, это нужно. Мне – нет.

– Пока в «ТикТок» не собираетесь?

– А для чего мне? Это немного смешно выглядит. Знаете, как старый рокер какой-нибудь с длинными до сих пор волосами, крашеными, в косухе, которая не сходится на животе… Это уже смешно – так молодиться. Я придерживаюсь того, что у меня есть своя аудитория, для которой я делаю музыку. При этом я очень люблю молодежь, иногда мне нравится, что они делают в музыке, но я не собираюсь себя с ними как-то ассоциировать и вместе с ними что-то делать, чтобы принести себе какие-то дивиденды в дальнейшем…

– Вашему сыну 23. Вы знаете, что он слушает? Рок, поп, рэп?

– Он уже сам записал целый альбом. Если говорить о жанрах, то ему ближе хип-хоп. Он пишет очень неплохие стихи, у него уже есть несколько клипов. Меня это радует, я считаю, что самое главное, чтобы человек в этой жизни был чем-то увлечен по-настоящему.

– Когда говорят о современной музыке, часто высказывают такое мнение, что все деградирует: мелодии – проще, стихи – хуже, вообще все плохо. А как вы смотрите на современную музыку?

– То же самое я слышал, когда мне было 18. Мы слушали тогда Deep Purple, Led Zeppelin… Рок-оперу ­«Иисус Христос – суперзвезда» я знал наизусть. И тоже тогда говорили, что все это деградация. На самом деле и тогда, и сейчас это не деградация, а развитие, изменения, продиктованные новыми веяниями времени. Другое дело, нам музыка новых поколений может быть непонятна. Но это не значит, что она плоха. Просто и молодежь, и их музыка – они совсем другие. И это нормально. Жизнь продолжается. То, что талантливо, оно найдет свое место и пробьет себе дорогу. А то, что бесталанно, потихонечку сойдет на нет.