Александр ЛАЗАРЕВ. Не любит, когда его критикуют

С Александром Лазаревым мы беседуем в «большой» гримерной театра «Ленком». «Большая» она не по размеру – все гримерки одинаковые, – а потому что здесь готовятся к выходу на сцену «большие артисты», Олег Янковский и Александр Збруев. Вот теперь и Александру Лазареву тут нашлось место. Стулья, обтянутые красными бархатными чехлами, под столом тапочки со стоптанным задником, на столе только что полученные письма. Нормальная обстановка для заслуженного артиста России Александра Александровича Лазарева.

– На ноябрьские праздники вышел фильм Юлия Гусмана «Парк советского периода», где вы сыграли главную роль. Чем вас так привлек этот проект?

– Мне понравилась сама идея – поместить современного героя в фантастическое место, где победил коммунизм. Очень лихо был написан сценарий, я прочитал его с большим удовольствием. Мне было интересно поработать с режиссером и руководителем этого проекта Юлием Соломоновичем Гусманом. К тому же мне предложили огромную роль. Два месяца съемок в Сочи…

– Всей семьей поехали?

– Конечно! Как я мог от такого отказаться?

– Вы довольны тем, что увидели на экране?

– Что значит, доволен? Я ни одной своей работой не доволен. Я вижу, что происходит на экране, вижу какие-то свои ошибки, вижу, что где-то плохо сыграл, где-то меня плохо сняли. В театре можно сыграть другой спектакль, а тут пленка, конечный результат, ничего не поменяешь. Поймите меня правильно. Я могу ругать свою страну и свой город сколько угодно. У меня, например, к Москве масса претензий. Но пусть какой-нибудь иностранец скажет мне гадость про мой город – порву. Поэтому я могу видеть какие угодно недостатки в своей работе. Но это я вижу, я говорю про себя. Выслушивать критику других, терпеть ее я не собираюсь. Пишите, выступайте, только не надо мне это говорить. Фильм вышел, фильм получился. Все.

– После выхода фильма было много резких выпадов в его адрес. И в ваш тоже… Публикация в газете или журнале вас способна задеть?

– Задеть способна. Только я всего этого просто не буду читать.

– А родители? Мама будет звонить и говорить: «Шура, опять тебя ругают…»

– Мама так не скажет. Она скажет, что это все неправда. У нее в отношении меня есть сложившееся мнение, и никто не сможет ее переубедить.

– В «Парке» в небольшой роли появилась ваша дочь Полина. Это была ваша идея пригласить ее на съемки?

– Это была идея Гусмана. Он вообще хотел всю семью снять в картине, но не получилось. Снялись я, Полина и отец, он замечательно сыграл роль отца моего героя. Мама должна была играть маму героя, но потом от этого отказались.

– Полина в этом году поступила в ГИТИС. До последнего времени ей прочили певческую карьеру, у нее хороший голос, она занималась с педагогами. Что произошло?

– Так получилось. Ее действительно готовили к поступлению в консерваторию, но она выбрала ГИТИС. Ничего страшного в этом нет. После окончания театрального института у нее будут все шансы получить музыкальное образование.

– Ваш папа, Александр Сергеевич Лазарев, говорил, что он готовил Полину к поступлению в театральный вуз, значит, это было не настолько спонтанное желание?

– Конечно, такое решение нельзя принять в один момент, оно долго вынашивается внутри. Месяца за четыре до поступления она спросила меня: «Папа, когда в театральных экзамены начинаются?» Причем сказано это было таким тоном, что было ясно сразу – отговаривать ее бесполезно.

– Полина знакома со всеми прелестями актерской жизни?

– Конечно, знакома! Если вы не знаете, то у нее дедушка артист, бабушка актриса, папа артист. Папа рос в театре, она тоже все свое детство провела в театре. Так что она знала, на что шла.

– А вы, как видно, подпадаете под влияние женщин в своей семье?

– В этом нет ничего дурного. Все мужчины подпадают под влияние своих женщин. Не зря же говорится, что всю политику делают умные жены политиков.

– Вашего сына зовут Сергей. Не было искушения назвать его Александром?

– У некоторых членов семьи было, у меня нет, никогда.

– Вас до сих пор называют Александр Лазарев-младший. Вас не раздражает эта приставка к фамилии?

– Нет. Это слово вызывает во мне чувство гордости. Александр Лазарев-старший, Александр Лазарев-младший. Династия. Вот еще Полина будет актрисой в третьем поколении. Это замечательно.

– Для своих 39 лет вы замечательно выглядите. Я понимаю, что это часть актерской профессии, ее атрибут – следить за собой. Что вы для этого делаете? Не курите, сидите на строгой диете, не едите после шести, на завтрак варите себе кашу?

– Вы затрагиваете больную для меня тему. Я сейчас действительно не курю, бросил пару лет назад. Всегда хотел это сделать. Но раньше мне не хватало силы воли. А потом я все-таки бросил, потому что здоровье стало барахлить. Как говорится, желание с возможностями совпали. Бросить курить очень сложно, поэтому, пользуясь случаем, всем говорю: «Не курите, люди!» Это вас медленно убивает.

– Папа ваш сейчас тоже не курит?

– Папа давно уже не курит. Но он и не курил, так, баловался. Я же курил как паровоз двадцать лет. А что касается диеты… Да, я недавно сидел на диете. Летом с детьми и женой поехал в любимую страну Испанию и отъелся там так, что мне самому на себя было страшно смотреть. Вернувшись в Москву, на две недели сел на жесточайшую диету, после чего пришел «обратно в берега». Но сейчас чувствую, что у меня опять идут поползновения к нарушению формы, поэтому подумываю опять броситься в кошмар с диетой.

– Для вас словосочетание «здоровый образ жизни» звучит не скучно?

– Нет. Здоровый образ жизни – это прекрасно. Ты просыпаешься утром, и тебе хочется выйти на улицу, сесть на велосипед и промчаться по солнцу. Или окунуться в море. Это прекрасно. Гораздо лучше, чем утром с похмелья думать о том, как бы выпить пивка да выкурить сигаретку. Я люблю кататься на велосипеде, на мотоцикле, на машине. Мне нравится движение.

– Во всех интервью вы рассказываете о своей любви к рыбалке. Как заядлый рыбак, вы отличаете уху от рыбного супа?

– Скорее всего, рыбный суп готовится в домашних условиях из замороженной рыбы, только что вынутой из морозильника. А уха это звездное небо, котелок, костер.

– Значит, после ваших рыбалок каждый раз уха есть?

– Нет, не каждый раз. Хоть я и являюсь самым знаменитым рыбаком (смеется), потому что действительно ни одно интервью не обходится без моего рассказа, что я люблю ловить рыбу, но, к сожалению, сейчас удается вырваться на рыбалку один раз за лето. Это, конечно, очень обидно. Но лучше все же работать, чем рыбу ловить. Согласитесь? В этом году я сподобился только на то, чтобы пойти на платный пруд, где точно есть рыба, и поймать там на заведомо известную наживку сомика.

– Когда вы понимаете, что оказались в жуткой пробке, можете бросить машину и поехать на метро?

– Я иногда на метро езжу. Но не люблю я общественный вид транспорта не потому, что жуткий сноб, а потому что с детства не переношу давку и толкотню. Я всегда предпочитал ходить пешком. В детстве ходил на очень большие расстояния. Когда появилась машина, стал ездить или опять же хожу пешком. Хотя совсем недавно с Полиной на один фильм мы поехали на метро – это было гораздо быстрее, чем на машине.

– Как спасались? Кепка, очки?

– Нет, ничего на мне не было. Я просто сел и поехал. И никто на меня особенно не кидался. Был другой интересный случай. Семьей были в Испании. В Барселоне с сыном пошли погулять, и он от меня убежал. Пока я его нашел, наверное, потерял несколько лет жизни. Отыскал его около какого-то фонтана, взял за руку, привел в кафе, посадил и устроил разнос из серии «как ты мог?» и «о чем ты думал?» И вдруг ко мне повалил народ. В Москве столько людей ко мне не подходит, сколько подошло в Барселоне. У меня потом испанка спросила: «Вы кто? Футболист или кинозвезда?» Я говорю: «Московский артист». «А это были все русские?» – спросила она. «Да, – говорю, – русские». «Тогда понятно», – понимающе кивнула она.

– Я знаю, что вы любите город Питер. Ваш папа оттуда родом, и раньше вы часто ездили туда к родственникам. Насколько вы сентиментальны, чтобы сейчас все бросить и на выходные поехать в этот город?

– Да, наверное, это дань сентиментальности и любви к своим предкам, но я люблю Питер. Все детство с родителями каждый год в течение одиннадцати лет я ездил в этот город на гастроли. Целый месяц я жил у своих бабушки и дедушки. Потом я приезжал к ним просто так. Потом дедушка умер, и бабушка переехала к младшему сыну. Я уже стал взрослым, стал сам приезжать в Питер на гастроли с театром. Бабушка еще успела подержать на руках старшую дочь, Полину. У меня есть свои маршруты в Питере, по которым я гуляю, есть свои любимые места, свои улочки. Одно время я навещал дом, где жили бабушка с дедушкой. Но один мой визит закончился довольно грустно. Около того дома я встретил старика-соседа. Сначала он меня не узнал, потом узнал, заплакал, и мне стало больно, что больше в этом доме никого нет. И я перестал туда ходить. На день рождения моей жены мы всей семьей поехали ненадолго в Питер. И я повел всех в тот дом. Пока шел, на меня нахлынула масса воспоминаний. Эта длинная арка, этот двор с громадным деревом, которое было маленьким, когда я был маленьким, а сейчас доросло почти до крыши дома. И все, на что падает взгляд, – все знакомо, все твое, родное. Вроде все забыл, а как увидел, все всплыло вновь. Подъезд оказался открытым, мы поднялись на пятый этаж и увидели, что дверь в дедушкину квартиру осталась все та же, и покрашена она в тот же коричневый цвет. Рядом две квартиры с новыми дверями, железными, а эта со старой. И табличка сохранилась. «Захаровым – 1, Каскевич – 2, Лазаревым – 3». Когда я это увидел, то был сильно растроган. А Поля так прямо разревелась.

– А в Театр им. Маяковского часто заглядываете? Там же прошло ваше детство.

– Я туда постоянно хожу. Сначала заглядывал к родителям. А сейчас там Сережа артистом работает в спектакле «Мертвые души». Особых воспоминаний это место уже не рождает, я ведь часто в театре бываю. Но если остаться там одному, походить по этажам, то многое можно вспомнить. Например, как прыгнул с бельэтажа на сцену, чем поверг в ужас монтировщиков. Необъяснимый мальчишеский поступок. Долго сидел в осветительской ложе бельэтажа, болтал ножками и смотрел вниз. А в это время на сцене убирали щиты, которыми была закрыта оркестровая яма. Вдруг я понял, что если сейчас не прыгну, то не сделаю это уже никогда – падать в оркестровую яму совершенно не хотелось. Сходил туда-сюда, посмотрел. Снизу вроде ерундовая высота, сверху страшно. Сел, а потом как сиганул… Монтировщики были в шоке. А я встал, отряхнулся и убежал из зала. А ведь переломаться мог так, что меня бы уже никогда не собрали. Но Бог меня спас.