Александр ГАЛИБИН: Мне дорого чувство свободы

Жизненное кредо народного артиста России Александра Галибина – поиск. Будучи успешным киноактером, он ушел в режиссуру, от режиссуры пришел к театральной педагогике. Собирался вообще сменить профессию. Но… спустя несколько лет вновь вернулся и в кино, и на сцену. Сейчас помимо занятости на съемочных площадках выпускает спектакль «Лондонский треугольник» в театре «Школа современной пьесы». В сентябрьской премьере театралы увидят Галибина в роли поэта, публициста и революционера Огарева.

– Александр Владимирович, как вы делите кинематограф и театр, что для вас сейчас в большем приоритете?- Кино может вызывать большие эмоции. Вспомним фильм «Летят журавли». Это, безусловно, шедевр. Но шедевр, зафиксированный на целлулоиде, статичный. Исправить нельзя, для следующих поколений понятнее сделать нельзя. А театр дает возможность движения, изменения. Я вижу, как меняется жизнь на сцене в зависимости от того, каким приходит актер на спектакль, что он представляет собой – сегодняшний, с какими проблемами он выходит на зрителя. К театру обращаются за неповторимым – и публика, и сами актеры. Как бы ни был кинематограф силен, он не заменит театр.- Вы производите впечатление много пережившего человека. Откуда это? Собственный опыт или принятый на себя опыт своих персонажей?- Возможно, это передано родителями, оба блокадники, прожили непростую жизнь.- Каким было ваше детство? Было ли в нем предчувствие сцены?- Никакого предощущения в себе артиста не было, думаю, это пришло случайно. Папа работал на «Ленфильме» декоратором-постановщиком. Он отлично играл на гармошке и гитаре, прекрасно пел, танцевал. Много ездил по экспедициям в составе съемочных групп. Жили мы в ленинградской коммуналке. Мама всю жизнь отработала на заводе, стояла за станком. Родители искренне верили в торжество социалистических идеалов. Жили иногда очень тяжело, в целом бедно. Если говорить о детстве, мои родители вложили в меня прежде всего уважение к труду – чужому и своему. И я благодарен родителям за ощущение свободы, которое вынес из детства. Свобода и формировала меня как личность.- А из чего оно произрастало, это ощущение?- Из доверия. У нас был огромный замкнутый двор дома сталинской постройки, с запертыми чугунными воротами, с калиткой в воротах. И я помню себя в два года, помню чувство пространства, когда выходишь во двор. Это свобода внешняя. Но она невозможна без внутренней свободы. А ее дает любовь близких. Я всегда ощущал любовь родителей, огромную доброту сначала своей бабушки Ани, потом двоюродной бабушки Катерины. На все лето меня отправляли сначала в деревню на Смоленщину – это мамина родина, а потом на съемную дачу с бабушкой Катей и ее внуком Володей. Мы с Володей делали что хотели. Жили фактически так, как описал Марк Твен: ночные кострища, рыбалка, езда на телятах, ворованные яблоки из колхозного сада, сломанные деревья, походы за ягодой в лес, черника и земляника с куста. Носились на самодельных самокатах, хулиганили, как нормальные мальчишки, но всему знали меру. И я вовремя попал в Театр юношеского творчества – известный на всю страну ленинградский ТЮТ.- Что вас привело туда?- Неуемная мальчишеская активность и любознательность. В атмосферу творчества меня внес мощный самодеятельный поток. Мне было одиннадцать лет. Я в детстве перепробовал все. Танцевал, занимался моделированием, легкой атлетикой, боксом, фехтованием, пел в хоре, ходил в радиолюбительский и слесарный кружки. Сперва это был Дом пионеров при ЖЭКе, потом – Дворец пионеров имени Жданова, теперь он называется Санкт-Петербургский государственный Дворец творчества юных. При нем-то и работал ТЮТ. Поначалу занятия посещал трижды в неделю, потом каждый день. В основе ТЮТа лежит идея воспитания творчеством. Очень люблю это место, я там остался навсегда Сашей Галибиным.- Что собой представлял Театр юношеского творчества в пору вашего детства?- ТЮТ – это целый мир. Поступление по всем правилам приема в театральный вуз. Знакомство с цехами, выбор «закулисного» дела по душе. Мы изучали помимо актерского мастерства все театральные профессии, проводили капустники, спектакли, вечера встреч. И все делали сами: гримировались, строили и монтировали декорации, вели звук, свет. Конечно, педагоги направляли эту жизнь, но незаметно, без давления. На каникулах общение не прекращалось – мы ездили в лагеря ТЮТа, и все то же: песни у костра, концерты, спектакли. Первая моя роль – кот Базилио в «Буратино». Помню, меня потряс спектакль старшей группы – постановка по Горькому, я вел ее как звукооператор. Сама собой пришла мысль, что другого пути, кроме сцены, для меня нет. Организатор ТЮТа педагог Матвей Дубровин в люди вывел огромное количество учеников. Матвей Григорьевич был человеком подлинной свободы, умел вносить радость в каждый день и в каждую душу, умел зажечь искру творчества в подростках, он придумал театральную детскую коммуну, которая жива до сих пор и уже ее возглавляют его ученики. Когда был юбилей, собрались десятки тютовцев, среди них много успешных режиссеров, актеров, театральных художников, людей искусства самых разных профессий. Во всех питерских театрах работают бывшие тютовцы.- А что дала школа?- ТЮТ затмил все. Школа мало значила для меня, была вынужденной необходимостью. Я средне учился, меня интересовали гуманитарные и прикладные науки, химия нравилась, любил математику, но к 10-му классу мало что в ней понимал, зазубривал.- Как вы ощущали то время, ту эпоху, на которую пришлось ваше детство?- Несмотря на все трудности и бедность шестидесятых годов, для меня это счастливые годы. Были молоды мои родители, были живы многие родные люди. И даже когда я прочел «Архипелаг ГУЛАГ», мне дали его по секрету мои товарищи – стертые машинописные листочки под копирку на папиросной бумаге… – и тогда отношение к стране не изменилось. Хотя впечатление от «Архипелага» было сильнейшее. Просто в сознании понятие Родины и официальное партийное вранье не смешались, одно от другого я всегда отделял.- Вас, кажется, не с первого раза приняли на актерский факультет в ЛГИТМиК?- Со второго. Первый раз набирался курс для БДТ, помню среди абитуриентов парней и девушек с длинными ногами, а я маленький был, в рост только входил. На третьем туре мне сказали: парень ты хороший, но приходи на следующий год. Я тогда в расстройстве чуть не поступил в радиотехнический техникум. Но друг позвал в изыскательскую партию. Мы прошли десятки километров пешком, прокладывая путь для будущей железной дороги. Это тоже стало для меня незабываемым опытом настоящей суровой жизни. Потом я вернулся в Ленинград, работал монтировщиком в учебном театре «На Моховой», слесарем на заводе. И на следующий год поступил. Поступал к Зиновию Корогодскому и Рубену Агамирзяну. Хотел к Корогодскому, потому что взяли девушку, с которой мы вместе учились в ТЮТе. Но со мной что-то замялись, и я перенес документы к Агамирзяну. Корогодский на меня обиделся на много лет, оказалось, хотел меня взять тогда, а я поспешил. Это великий педагог, за то, что он сделал для Ленинграда и детей, ему надо ставить памятник. Я Зиновию Яковлевичу потом вручал питерскую премию «За честь и достоинство».- А что переориентировало вас на режиссуру?- Спектакль Анатолия Васильева «Серсо». Это было потрясение, переворот сознания. Я загорелся желанием понять суть, не технологию, а высочайшую степень свободы такой режиссуры. Поступил на курс Васильева, режиссерское отделение ГИТИСа. И провел счастливейшие годы сначала на улице Воровского, потом в театре «Школа драматического искусства».- Хватило ли вам хороших ролей? Ведь роли должны приходить вовремя.- Было много ролей, которые мне казались моими. Я очень хотел сыграть Павку Корчагина, Овода, Робин Гуда. Наверное, надо было просить. Но я никогда не ходил по кастингам. И они «проплыли» мимо. Что ж. Я сыграл другие.- Вы способны на компромисс? И в жизни, и в работе, не говорю – в творчестве?- Мне всегда было дорого чувство свободы. Я не принимал давления на себя. Я от этого уходил. Таким себя помню с детства. Это компромисс? Я законопослушный, но вопросы вне искусства меня не интересуют: не участвую и даже не любопытствую. Мне неинтересно разбирать, кто с кем, за кого и против кого. Так было во всех театрах, где я работал. Мне всегда казалось, что важнее созидать, чем разрушать. Во всех смыслах. Если взаимного интереса нет или по каким-то причинам возникает конфликт – я говорю «до свидания». Это компромисс? Не знаю. Просто не хочу тратить время на борьбу. Мне интереснее мой дом, семья, мой микромир. К пониманию этого я пришел, конечно, не сразу. Но пришел. И мне интересен окружающий мир. И я по-прежнему люблю театр, поэтому сотрудничаю с Иосифом Райхельгаузом, мне по-прежнему интересна моя профессия. И я по-прежнему считаю, что главное в человеке – творческая самодостаточность. Нельзя ущемлять свободу другого – его нужно уважать. В какой-то степени к этому убеждению я пришел сам, ведь наша советская система не предполагала уважения к человеку. Есть границы дозволенного, у человека есть чувство собственного достоинства, и на это нельзя посягать…- Вы учились у Васильева в ГИТИСе, сейчас – по жизненной спирали – сами преподаете там. А что в планах?- Иосиф Райхельгауз был первым, кто позвонил мне, когда произошла история с театром имени Станиславского. Предложил: приходи и делай что хочешь: ставь, играй. Но мне на тот момент было трудно принять решение по поводу театра при всем моем уважении к Иосифу Леонидовичу. Он предложил, и я стал преподавать у его студентов. А потом мы говорили-говорили, и родились репетиции спектакля с моим участием. Репетируем пьесу с Александром Гордоном, ставит известный кинорежиссер Дмитрий Астрахан. «Лондонский треугольник» – это об отношениях Герцена, Огарева и Натальи Тучковой-Огаревой, впоследствии гражданской жены Герцена, ее играет Джульетта Геринг. Театр «Школа современной пьесы» принципиально молод, он ищущий, у него есть свое лицо, своя индивидуальность. Другое дело, что поиск и эксперимент дело трудное. А что касается планов… Как говорил Мастер, «не надо задаваться большими планами…».Александр ГАЛИБИН родился 27 сентября 1955 года в Ленинграде. Имя Александру Галибину сначала, как водится, сделало кино. Самые известные его роли – вор-карманник Пашка-Америка в «Трактире на Пятницкой», командир батареи Кондратьев в фильме «Батальоны просят огня», Петер Мунк в «Сказке, рассказанной ночью». Запомнился актер и ярким образом последнего русского царя Николая II в телесериале «Жизнь Клима Самгина» и драме Глеба Панфилова «Романовы. Венценосная семья». Последней значительной работой Галибина в кино стала роль Мастера в «Мастере и Маргарите» Владимира Бортко, которая, по словам актера, была ему напророчена еще в молодости.С начала 1990-х Галибин все больше уходит в режиссуру. Много ставит в петербургских театрах, за границей. В 2000-2003-м – главный режиссер Новосибирского молодежного академического театра «Глобус». В 2003-2006-м – главный режиссер Александринского театра (Санкт-Петербург). В 2008-2011 годах – художественный руководитель Московского драматического театра им. Станиславского. Его работы в театре не раз отмечали за лучшую режиссуру.Худрук и постановщик проекта «Москва – открытый город», осуществленного совместно с Британским советом, театром «Роял Корт» (Лондон) при участии национальной театральной премии «Золотая Маска». На его счету также два телевизионных проекта: «Тише! Идет репетиция», посвященный открытым совместным репетициям старейших актеров Санкт-Петербурга с молодым поколением артистов (режиссер, 5-й канал, Санкт-Петербург), и «Серебряный век петербургской режиссуры» (соавтор и ведущий, телеканал «Культура»).