Ахматова и животные

Анна Ахматова не приветствовала в людях излишнюю любовь к животным, но и плохое отношение к ним тоже не переносила. В стихах ее много кошек («на глаза осторожной кошки», например), но нельзя сказать, что особенно сама их любила. Хотя и передавала в письмах приветы: «Крепко целую тебя, Анюту и всех котов (сколько их)?»

На даче в Комарово у соседей Ахматовой жил очень шумный, буйный и огромный рыжий кот по прозвищу Глюк, про которого она говорила: «Ну, знаете, это уже не кот, это целых полтора кота». Анна Ахматова считала также, что этот рыжий кот очень похож на Иосифа Бродского. Видимо, и определение про «полтора» пришло по ассоциации.
Всем хорошо известен экспресс-тест Ахматовой для новых знакомых. Она предлагала выбрать одно из двух: чай или кофе, собаки или кошки, Пастернак или Мандельштам. По мнению Ахматовой, люди делятся на две категории: тех, кто любит чай, собак и Пастернака, и тех, кто предпочитает кофе, кошек и Мандельштама. «Чай-собаки-Пастернак» – люди простоватые, но надежные, «Кофе-кошки-Мандельштам» – люди изысканные и утонченные, но полагаться на них не стоит.
Вела же себя Анна Андреевна, как кошка. Мое любимое из Лукницкого: «Стучал долго и упорно – кроме свирепого собачьего лая, ничего и никого. Ключ в двери – значит, кто-то есть. Услышал шаги. Две тонкие руки из темноты оттаскивали собаку. Глубокий взволнованный голос: «Тап! Спокойно! Тап! Тап!» Собака не унималась. Тогда я шагнул в темноту и сунул в огромную пасть сжатую в крепкий кулак руку. Тап, рыкнув, отступил, но в то же мгновение я ощутил, как те самые тонкие руки медленно соскальзывали с лохматой псиной шеи, куда-то совсем вниз, и я схватил падающее, обессиленное легкое тело. Нащупывая в полутьме ногами свободные от завалов места, я, осторожно перешагивая, донес АА в ее комнату и положил на кровать».
Смешно.
Впрочем, Павел Николаевич Лукницкий, ее недолгий Эккерман, оставил в дневнике и менее романтическое: «…В пятницу 19‑го, вчера, в 8 часов вечера пришел к Ахматовой. Она очень огорчена болезнью Тапа (собаки). У него горячий нос, что-то на спине. Завтра АА отвезет его в больницу. Сели по-всегдашнему. Стал показывать АА черновики стихотворений, разобранные мной. Никаких поправок не сделала. «Точнее разобрать нельзя», – сказала. Затем диктовала мне биографию Н.С. от 1915 года до конца. После биографии я стал ей читать выдержки из моего литературного дневника, попросив ее указывать, какие сведения о Н.С. правильны, какие – нет.
Тут хорошо и про Тапа (все-таки собак любила, переживала), и ахматовское всегдашнее тщеславие. «Читал и те же места, где упоминается о ней…»
Остроумная и злая Тамара Катаева в своей книге «Антиахматова», комментируя эпизод с дверью и Тапом, когда Ахматова почти упала в объятия, коротко пишет: «Конечно, дело зашло далеко».
«Милый друг, я получила от вас из Москвы 3 письма. Спасибо вам за них и за память обо мне. Уезжаю совсем больная и темная. Что это делается, Господи! Я вернусь в город через неделю, завтра целый день буду в пути. Какое одинокое и печальное Рождество. До свидания. А.Ахматова».
Мы тоже бывали больные и темные. Простим ей ее боль и темноту.