Африка

Слон ткнул хоботом дверь, и она вдруг подалась, открылась. Повеяло влажной прохладой недалекой реки, и сложный всеобъемлющий запах города опьянил… И это была свобода. Свобода уйти туда, куда он должен был уйти… Была теплая белая северная ночь. По улице города вдоль неширокой спокойной реки, мимо деревянных двухэтажных домов, хранящих память о старой далекой жизни, мимо уныло-однообразных пятиэтажек шел, плавно переставляя толстые ноги, шевеля морщинистыми лопухами ушей, помахивая хоботом, старый, но немного повидавший за свою зоопарковую жизнь слон… …Шестилетняя девочка Настя стояла на коленках на стульчике у окна в своей комнате. Родители спали в соседней. И не знали они, что у их малышки есть такое странное развлечение – ночное стояние у окна, заглядывание в ночь. И Настя не знала, почему она просыпается ночью, что так тянет ее к окну. Она и не думала, что в этом есть что-то необычное, поэтому и не говорила ни маме, ни папе, что просыпается по ночам. И темноты она не боялась…

Дмитрий Ермаков

Она стояла у окна и увидела идущего по улице слона.

– Слоник, – завороженно прошептала, – ты в свою Африку пошел?

Тому, что слон шел по их улице, она нисколько не удивилась – вчера с мамой ходила в зоопарк и видела этого слона. Дал детям на себя посмотреть и пошел домой, в Африку. Что ж тут такого?

А слон остановился под окном. Порылся хоботом в мусорном контейнере, отправил что-то в рот. Двинулся неторопливо дальше.

Насте очень понравился его хвостик, покачивавшийся при каждом шаге.

Слон ушел. Настя еще постояла у окна. Собака, маленькая, в мочалистой шерсти, лопоухая, пробегавшая по своим делам, замерла, повернула морду в ту сторону, куда ушел слон, тявкнула зло и убежала. Настя вздохнула. Отошла от окна, легла в кроватку и, думая о слоне, уснула…

…На самом берегу – величественный, белоснежный – уже четыреста с лишним лет стоит собор.

Слонов древние стены еще не видывали. А слону – что собор, что любое другое строение…

Он шел, будто бы и зная куда…

На площади перед собором – любимое место сбора молодежи. Пиво пьют, на гитарах брякают, целуются, а бывает, и дерутся…

– Э, народ… – Длинноволосый гитарист прервал на полуслове песню…

– Не фига…

– Клево!

– У меня банан есть! Подманим его. Я прокатиться хочу! – заявил высокий, с презрительно опущенными углами губ самоуверенный парень, отстраняясь от сидевшей в обнимку с ним девушки.

И, придуриваясь, стал подзывать, как овец в деревне зазывают:

– Бя-а-ша, бя-а-ша… – И банан очищенный протягивает. – Колян, суй банан ему. – Дружку сказал: – Пацаны, подсаживайте!

Слон стоял, не понимая, что происходит. Он хотел взять банан, потянулся хоботом, но парень испуганно отшагнул. А в это время двое подсаживали третьего…

Слон лишь чуть повернул голову и махнул хоботом. Вся троица на асфальт покатилась. Девчонки завизжали. А слон, не оглядываясь, пошел от них… Он был уже очень старый, спокойный слон…

– У, скотина!

Бутылка из-под пива ударилась в его заднюю ногу и, упав, разбилась. Слон не оглянулся, лишь чуть ускорил шаг.

Он прошел, помахивая ушами и хвостом, покачивая хоботом, мимо собора. Его манили густая зелень впереди и запах стоячей воды…

…Как ни тяжело вставать, а пора, и никуда не денешься, начинать привычную утреннюю работу. Впрочем, как привычна работа, так привычно и это состояние после «вчерашнего»… И, стукнув пальцем по кнопке будильника, преодолевая тошноту, Коршунов поднялся, прямо из чайника жадно глотнул, вышагнул из вагончика на улицу. И сразу полегчало, обдуло ветерком. Опухший, в вечной, будто приросшей уж к телу тельняшке пошел за инструментом… И увидел распахнутую дверь… Слон ушел!

«Только бы найти, а привести – приведу, скотинка смирная… До семи надо успеть…» – лихорадочно пролетало в мозгу Коршунова. Он взглянул на часы. В запасе у него было около двух часов. Дверь вагона запер и торопливо вышел на улицу. «Как же я забыл закрыть-то. Не бывало такого…»

Он вышел из огороженного вагончиками пространства к берегу неширокой и нечистой городской речки. «Ага. Ну вот вдоль реки и пошел. Куда ж еще-то, одна дорога тут…» – И Коршунов устремился по пустынной улице…

А слон вошел под зеленый свод старинных парковых дерев и вышел на берег пруда, вырытого еще в позапрошлом веке, – в зеленой ряске, с гниловатым запахом. Когда-то плавали, говорят, здесь белые лебеди… Двое бомжей – Галя и Леха, только что вылезшие из-под беседки на утренний свет, – ошалело пялились на слона.

– Мамонт! – почему-то шепотом сказал Леха, обросший и грязный, как охотник на мамонта с картинки в учебнике истории.

– Сам ты… носорог! – хриплым женским басом ласково отозвалась Галя и даже потрепала сморщенной черной ладошкой шевелюру своего друга…

А слон, постояв на травяном берегу пруда, пошел в воду. Он входил в пруд, вдавливая столбы ног в вязкое дно, разгоняя зеленую ряску, вытесняя своей громадой воду на берег. В середине пруда вода доходила до его ушей. А когда он, набрав хоботом воды, окатил себя – на какое-то лишь мгновение в свете восходящего солнца он перестал быть серым…

– Гляди, розовый! – толкнула Галя локтем в бок Леху.

– Розовый! – сиплым шепотом отозвался Леха.

– Отец, слона не видел? – спросил Коршунов у раннего дворника.

Тот как раз собирал мусор, вывороченный из контейнера, недовольно ответил:

– Чего?.. Какой слон? Свиньи тут, видно, были. На двух ногах.

Коршунов уже бежал дальше и не слышал, как старик-дворник еще добавил:

– Голову-то совсем пропил, слоны мерещатся…

Вдоль тротуара стояли в рядок пустые пивные бутылки, собранные дворником, восходное солнышко отражали…

…Слон, искупавшись в гниловатой воде, вышел на берег, постоял и лег…

Галя и Леха сидели у стенки веранды, прижавшись, положив руки на плечи друг другу, по очереди тянули один на двоих чинарик.

– Слушай, умирает он, что ли?.. – прохрипела Галя.

Слон лежал на правом боку, и видно было, как тяжко он дышит.

– Нет, живой, – радостно сказал Леха, когда слон поднялся и все так же неторопливо, плавно пошел, пошел и растворился в зеленой, искрящейся каждой росинкой листвяной дымке…

– В Африку, – сказала Галя.