На чтение: ≈ 5 мин.9 марта Президент России Владимир Путин подписал указы о назначениях в новом Российском правительстве, возглавляемом Михаилом Фрадковым. В кабинете будет 17 министерств вместо 30.
Это сенсационное сообщение ведущих информационных агентств России было в тот же день подхвачено всеми видами электронных СМИ. На следующий день оно украсило первые полосы многих газет в России и за ее границами. Его несколько часов подряд цитировала даже славящаяся своей скрупулезностью русская служба британской радиостанции ВВС. Цитировала, надо сказать, совершенно зря. Ведь никаких «30 министерств» накануне 9 марта в России не было. Их было всего 23. А стало не 17, а 14. Это членов прежнего правительства в ранге министра вместе с премьером было 30, а должно стать 17. Если же посчитать руководителей всех (вновь созданных и существовавших) федеральных министерств, служб и агентств, их окажется… 77 человек!
Правда, официально эти агентства и службы находятся по уровню ниже федеральных министерств. Министры должны принимать «политические решения», руководители служб – надзирать и контролировать, руководители агентств – управлять государственным имуществом и оказывать «услуги населению». Но станет ли эта красивая схема реальной? Если учесть что, например, главами федеральных агентств по культуре и по печати, официально курируемых новым министром Александром Соколовым, назначаются прежние министры Михаил Швыдкой и Михаил Лесин, то ситуация с политическим весом становится весьма запутанной. И это в пределах только одного довольно-таки нищего министерства, где работают в основном интеллигентные люди.
Вчерашнему коммерсанту, новому министру транспорта и связи Игорю Левитину, никогда не занимавшему никаких правительственных должностей, придется еще круче. Ведь он курирует не только 5 агентств по всем видам транспорта и связи, но и 2 федеральные службы надзора в этих стратегически важных областях, то есть, по словам президента, «несет политическую ответственность за состояние дел во вверенной ему сфере социально-экономической жизни». И все это без права «принимать решения в отношении конкретных организаций и граждан». То есть приходит в канцелярию министра какая-то конкретная «просьба с мест», а он, не как прежде, с личной визой направляет ее для рассмотрения в соответствующий отдел своего министерства, а лишь переадресует к начальнику полунезависимой от него федеральной службы или агентства. Причем приказать что-либо, то есть «принять решение», министр не может, а «политическую ответственность» все равно несет.
Нас уверяют, что в результате происходящей реорганизации «министерства заметно укрепляются и усиливаются», что «дело не в механическом слиянии, а в том, чтобы уйти от дублирования, сократить количество промежуточных звеньев при принятии управленческих решений». Нынешняя трехуровневая схема разделения исполнительной власти, ориентируясь, видимо, на некие международные стандарты, совершенно игнорирует народное понимание слова «министр». Двухсотлетняя русская административная традиция наделяет министра не только «политической ответственностью», но и, прежде всего, реальной и сильной властью. Без этой власти с него ничего не спросишь. Более того, его никто не будет слушать. Министр без права принятия конкретных решений – это бюрократическая декорация. И совершенно не важно, сколько таких мест будет в правительстве – 14, 23, 30 или 100. Не важно, как зовут их хозяев. Реальная власть будет принадлежать не им.
Выбор читателей
Комментарии