А вы читали? Смотрели?

Неправда, жизнь не оборвалась…

Есть поэты, о которых трудно писать в прошедшем времени. Кажется, они были и будут всегда – как июльский дождь, крещенский вечер, шелест листопада… Их следы можно найти в любом столетии. Они пришли издалека, но в то же время так часто смотрят на себя из будущего, словно чувствуют, видят себя бессмертными. Не случайно книга Геннадия Шпаликова, только что вышедшая в Издательском доме “Подкова”, называется “Я жил как жил” (составитель Юлий Файт).

Впервые о Геннадии Шпаликове я услышала летом 1982 года на концерте Татьяны и Сергея Никитиных. Шпаликова уже восемь лет не было в живых – он погиб 1 ноября 1974 года. Поколение, рожденное в 60-х, ничего не знало о нем, кроме, пожалуй, фильма-легенды “Я шагаю по Москве” и, конечно же, песни “Палуба”, сразу, с момента появления, ставшей народно-студенческой. В каком доме ее не пели? Слушая Никитиных – а они почти на каждом концерте пели новые песни на стихи Шпаликова, – мы открывали для себя этого удивительного человека и поэта, который был и остался знаком времени, символом эпохи шестидесятников.

Позже мне посчастливилось на несколько дней взять в библиотеке небольшую шпаликовскую книжечку “Избранное” (Москва, “Искусство”, 1979). Стихи я перепечатала, и долгие шестнадцать лет – до нынешнего 98-го – они переходили из рук в руки, даже очередь образовалась. Все эти годы о Шпаликове говорили немного. Были редкие публикации в газетах. Нечастые концерты Никитиных. Два года назад общими усилиями мы организовали шпаликовский вечер в московском Доме-музее Марины Цветаевой. Вот, пожалуй, и все.

И вдруг – потрясающая новость! Вышла новая книжка Геннадия Шпаликова “Я жил как жил”. Не книжка – книга: в ней 528 страниц. Наиболее полное издание: стихи, проза, странички из дневника, сценарии, главы незавершенного романа… Многое печатается впервые. Но тираж – увы – невелик: 7 тысяч экземпляров. Что это для России? Для мира? Для Вселенной, “встревоженной звездой” по имени Геннадий Шпаликов?..

Но главное – книга вышла, и чудо, что она вышла в наше, в общем-то, не книжное время.

Наталья САВЕЛЬЕВА

Не прикидываясь, а прикидывая…

Я снимал фильм “Покровские ворота” и никак не мог найти главного героя. Однажды знакомый режиссер, который знал Шпаликова, сказал мне – это было в 80-м: “Дорогой мой! Тебе нужен шпаликовский мальчик! Таких нынче нет. Не растут такие…” К счастью, я встретил Олега Меньшикова. Так что фильм “Покровские ворота” связан со Шпаликовым. А как мы любили петь в молодости: “У лошади была грудная жаба…”

Он был небогатым человеком. Шутил: “Если бы сейчас все люди, которые идут и мурлычут песенку “А я иду, шагаю по Москве…”, скинулись бы мне по рублю, я был бы очень богатым человеком”. Люди, любящие литературу и поэзию, понимают, что век кончается и потрясающих поэтов в этом веке было много. Геннадий Шпаликов сумел занять свое место в этом блистательном ряду и отличаться “лица необщим выраженьем…” Для меня это главное чудо. Не думаю, что во мне говорит только сентиментальное начало: мы его знали, мой сын Кирилл и его дочка Даша в детском саду танцевали в одной паре… А потому, что это ИСКУССТВО. Его стихи обладают невиданной интонацией, что и составляет собственно поэзию. Открою наугад:

Не прикидываясь,

а прикидывая,

Не прикидывая ничего,

Покидаю вас и покидываю,

Дорогие мои, всего!

Все прощание – в одиночку,

Напоследок – не верещать.

Завещаю вам только дочку –

Больше нечего завещать.

Но завещал он не только дочку, но и свой талант, а, по словам Пастернака, “талант – единственная новость, которая всегда нова”. Если можете, от всей души советую, купите эту книгу: она того стоит. Хотя те, кто любит литературу, – обычно самые бедные люди. Говорю это абсолютно искренне.

Михаил КОЗАКОВ

Гена был, как Моцарт

Я не мыслю своей жизни без Шпаликова. Я не всегда понимал, насколько он мне близок. Когда я снялся в картине “Я шагаю по Москве”, то еще не знал, что попал не просто в кино, а в свое кино. Век Шпаликова, оказывается, это и мой век.

Удивительно, что по профессии он сценарист, окончил сценарный факультет, но, конечно, в первую очередь он был поэтом. Поэтом по мироощущению. Стихи он писал между делом – на кухне, под гитару… Эти стихи, наверно, переживут наши фильмы, потому что фильмы связаны с материальной реальностью – мода, вещи… А стихи абстрактны. С годами стихи Шпаликова обретают все большую мощь. Их не так много. Но они такое большое место занимают в нашей общей душе, что без Шпаликова современный мир представить невозможно. Я считаю, что в большей степени переход от коммунизма в нашем сознании – не в политике – был подготовлен тремя именами: Окуджавой, Высоцким и Шпаликовым. Они окрашивали время, а сами, может быть, и не задумывались об этом. Гена был, как Моцарт. Прозрачность его души обладает огромной силой – большей, чем мощь государства. Если вы купите книгу, вы словно причаститесь.

Евгений СТЕБЛОВ

* * *

У лошади была грудная жаба,

Но лошади – послушное зверье,

И лошадь на парады выезжала

И маршалу молчала про нее.

А маршала сразила

скарлатина,

Она его сразила наповал,

Но маршал был выносливый

мужчина

И лошади об этом не сказал.

* * *

Обожал я снегопад,

Разговоры невпопад,

Тары-бары-растабары

И знакомства наугад.

Вот хороший человек,

Я не знаю имя рек,

Но у рек же нет названья –

Их придумал человек.

Нет названья у воды,

Нет названья у беды,

У мостов обвороженных,

Где на лавочках следы.

* * *

Тебе со мною скучно,

А мне с тобою – нет.

Как человек – ты штучна,

Таких на свете нет.

Вас где-то выпускают

Не более пяти,

Как спутник запускают

В неведомой степи.

Юлику, на память *

Я люблю актеров и актрис; я долгое время с ними общался, танцевал твист; откуда-то вечером возвращался; на шее вис у актрис; прощался, а потом скис. Я заметил: во мне есть много таких мелочей, речей, когда я сам становлюсь ничей, сам теряюсь, размышляя, стесняюсь сказать, где я, где то, о чем идет речь – гора с плеч, заснуть и лечь, хотя и наоборот – надо лечь, лежать, веки зажать крепко; дедка за бабку, бабка за репку, крепко; раз, два, три, четыре, пять, потом опять – сон идет, он послан свыше, свыше крыши, неба выше; сон летит, он осеняет, льстит; он тем хорош, что самая сладкая ложь – ясна во сне – не останавливаясь, летит, льстит, – сон, и если я люблю старые самолеты, их взлеты, когда они, развернувшись, еще стоят на хвосте, а их пилоты – не самые лучшие пилоты, не те, говорят, не те, а по мне – наравне с другими – подумаешь – имя – сочинение, подчинение – бог с ним – и я вижу, как, развернувшись, вернувшись ночью, я вижу воочию огни Шереметьева, если ночью, а днем – березы Шереметьева, летящие за окном, стрелки указателей, фанерных стюардесс и лес.

* * *

Не смотри на будущее хмуро,

Горестно кивая головой…

Я сегодня стал литературой

Самой средней, очень рядовой.

Пусть моя строка другой

заслонится,

Но благодарю судьбу свою

Я за право творческой

бессонницы

И за счастье рядовых в строю.

Москва, лето 1955 года

* * *

Может, я не доживу

До того момента,

Как увижу наяву

Цель эксперимента?

Может, я не дотяну

В будущее ногу,

Мне полеты на Луну

Лично не помогут.

Риторический вопрос

И отчасти глупый:

Для чего я жил и рос?

Не рассмотришь в лупу.

Или, скажем, в телескоп

Из обсерваторий.

Отчего в цвету укроп

И зелено море?

Говорят о чем киты,

Воробьи, синицы?

Отчего мне ты да ты

Продолжаешь сниться?..