А потом наступали дожди…

Мария ВАТУТИНА родилась в Москве. Окончила Московский юридический институт и Литературный институт им. Горького. Автор семи поэтических сборников. Лауреат Волошинского конкурса, премии «Заблудившийся трамвай», премии им. А.А.Ахматовой, специальной премии «Московский счет», Бунинской премии. Победитель первого Всероссийского конкурса «Красная площадь. Время поэтов».

Плачут лилии лепестками,Словно слезами красными.Поджигали Москву, лепетали:«Гори-гори, ясная».Полицейские хлопали полами,Поджигали избы, изнутри полые,Крестились, «прости и помилуй» ухали,Макали в солому факелы, нюхали,Поддували руками-лопатами,Отбегали галками лохматыми,Не смотрели друг на друга, не верили,Что и третий Рим похерили.Вижу красные лилии,Вспоминаю, как тебя спалили, и Думаю взять на вооружениеСамосожжение.Звучен черненым вечеромШинный шоссейный бег.Мрамором, Богом меченным, Выглядит человек.Белым, блестящим, искристым,Видимым внутрь, как дым,Ветром, как жизнь, порывистым,Отполированным.Словно вблизи обители Сам оглянулся Лот -Там, где вчера строителиСтарый снесли завод.Нет кирпича мясистого,Белых костей в стене – Только пустыня чистогоПрошлого, вид извне. Светит фонарь на золото Радостей и утратВозле Серпа и Молота,Где Владимирский тракт.Медленно, словно маятник,Плавает свет дневной. Столб освещает, памятник…Мраморный, соляной…Когда ты спросишь, Петербург,Чем мне милей седая,Я вспомню дам, что, увядая,Знаменовали светский круг.Не перепутать имена.Все характерно в звуках книжных:Где Марью Дмитриевну слышно,Где Анна Павловна слышна.Салоны, выезды, балы…Те выспренни, те громогласны,И Марьи Дмитриевны страстны,И Анны Павловны милы…И что мне в имени чужом,Когда б не страсти роковые,Когда б не пляски огневыеЛет на сто выше этажом.* * *. Никитские ворота.Прогуливающийся ПляттВыходит из-за поворотаИ на дитя бросает взгляд,И озорно глядит, покудаНе разминемся, и, дитя,Я жадно постигаю чудо,В его глазах любовь прочтя.Прогуливает даму Яншин.Раневская! Восторга вздох!Да было ль это настоящим Когда-нибудь, мой детский Бог.Ах, память, добрая сорока,Жила ли я когда-то там,Где тени Горького и БлокаЗа мной ходили по пятам,Где Михаилом и МаринойУже проторены пути?На этот променаж старинныйСмогу ли силы обрести,На этот путь к самосожженью,На этот сладостный обрядИ на Большое Вознесенье,Где царские венцы горят? * * *Ба-ба-ба. Бакунинская, Бауманская.Баба Маня, баба Ира, баба Валя.Детская софа, кровать германская.Мама по субботам. Нет, едва ли.Саночки со спинкой алюминиевой, С желтыми и красными под попойПланками. Баб Валя, не отлынивайОт прогулки с юной Пенелопой. Снег пушистый варежкой приглаживаю,Варежкой удмуртской на подкладке.Баба Валя с мягкою поклажеюПо двору сайгачит без оглядки.Баба Маня – щи, котлетки, курочку.Баба Ира – оперы, культурочку.Спящую меня принцессу, дурочку,Феи тешат, водят на прогулочку.Я расту и варежки изнашиваю.Пальца не колю, котлеты лопаю. Феи все зовут меня Маняшею.Мама называет Пенелопою. * * *Глядя на советские обноски,«Стыд и срам», – твердили мне упрямоМамина подруга из «Березки»,Мамина подруга из «Ядрана».У одной квартира на Солянке,И другой не солоно, а сладко,Мамины подружки – спекулянтки,Мама? Мама тоже спекулянтка.Могут с ходу угораздить в клетку.Им еще не сшили сумки в клетку.Их еще не дразнят челноками.Все покуда числимся совками.В их квартирах шмоток выше крыши.Чай, примерка, фирмы, кнопки, лейблы.Тетя Зоя цыкает: «Потише»,Тетя Зина молит: «Поскорей бы».Деньги возвращает им с получки.От долгов подругам закадычнымМать моя уже дошла до ручки,Потому что бредит заграничным.Говорит, что за бугром вольнее,Хочет укусить меня больнее, Токарева в уши мне вонзает,Возит к спекулянткам, соблазняет. Я, конечно, девочка не сахар,Из меня конфетку сделать сложно.Но хочу, чтоб девки стали ахать!Верю: невозможное возможно. Вот я, в польской кофточке, куда там! Шепчутся Маринка, Олька, Светка:«Машка обладает страшным блатом,У нее и мать – товароведка».Вот я, исключение из правил!Лучик света в темной атмосфере!Даже длинный Сашка рот раззявил,Хоть и был неделю в гэдээре.* * *Усмиренье в жизни – ближе к середине.И покамест русский люд совсем не вымер,Поскорей бы вырос князюшка Владимир, -Неумело Малка молится о сыне.Перебесится, да так, что пыхнет серой,Набивая брюхо, тешась медовухой,Молодуху пробуя за молодухойДа чужую веру пробуя за верой.Позабудет рабские свои излуки,Распластав Рогнеду: гордая, гляди, мол.Поскорей бы вырос князюшка Владимир, -Прозорливо Ольга молится о внуке.Перебесится, костры устроив тыщам,Понатыкав идолов над городищем,Принеся им в жертвы пленников и брата,И возьмет других богов для Киев-града. Сколько от тебя безвинных пострадает,Сыне ты мой, сыне, пока кровь играет?Как же ты отмолишь то, что прожил в раже? Поскорей бы вырос князюшкамойкняже.* * *Там, где гора хурмы, потом предгорья сливы,Бакинских огурцов и самаркандских груш,Есть маленький салон армянского разлива,Полтавских мастеров, киргизских маникюрш.А это за стеклом сижу и я такая:- Затылок надо вверх, виски наоборот…Хозяйка мельтешит, чай-кофе предлагая,Суля роскошный вид и маленький расход.Она проста душой, но в бизнесе – акула:Качает головой и цокает опять:- У вас морщин полно, кутикулу раздуло,А волос тонок так, что надо подпитать.Она решит мои проблемы самомненья:На волосы – колор, на руки-ноги – спа.А день-то золотой, как дынное варенье,Как ереванский мед, как сытная шурпа.Мне вспомнился Союз с тоскою, право слово,И весь потом его разрушивший процесс,Пока гремел ТВ о бунте в Бирюлево, И что по рынкам вновь зачистки ФМС.* * *А потом наступали дожди, словно немцы.Покидали столицу вожди и младенцы.А потом наступали снега, как татары.Покидали столицу стада и отары.А потом наступали ручьи, как бомжи, иПокидали столицу ничьи и чужие.А потом наступала жара-дьяволица.Тут и мне наступала пора отступиться.Наплывала армада огня по газону,Но держала столица меня, как икону.Выставляла вперед напоказ, прижимала.И столица опять в этот раз Выживала.Потому что всеправедный, как ополченец,Возлежал у меня на руках Мой младенец.Помню, взяла коробку, ссыпала все в пакет. Она лежала, как лежала, ничего не сказала вслед. И было лето, и Таганка скатывалась к Москве-реке колобком.Комом в горле моем, сваренным голубком.В нумизматике все маразматики, кто не шпана.Дали мне половину моей зарплаты за ее ордена.И я купила еды ей: палочку колбасы,мяса и молока.Девяностый холст. Краснохолмский мост. Река.Так и дожили до зарплаты, съели суп, закусили хлебом.Только мне все никак не рассчитаться с небом,В которое я глядела тогда, свесившись над рекой,В которое я кричала: «Душу мою упокой».Зачем ты выбрало, небо, меня в семействе старшой? Что ты делаешь, время, с бессмертной моей душой?!Голодной моей старухой застишь мне белый свет,Эй, товарищ, нет сигарет?Все из реликвий распродано, осталась только она,Ненавидящая все, что про «войну», моя война:Кино про войну, песни военные, ветеранов своих стариков.В старости память острее осколков, обступает со всех боков.Вот ей и больно. Девятого не включает хронику никогда.Иногда она ворчит: ордена-медали мои, ордена-меда…Не приемлет ласку, задушевности спускает на тормоза.Помнит каждую цацку, машет рукой, закрывает глаза.Сегодня в ночь в Немецкой слободеВ Елохове, в пятиэтажном домеНе быть беде, не быть, не быть беде,И ничему не совершаться, кромеПостукиванья ветки о стекло,Свеченья ночника и дребезжаньяПосуды в горке. Крестной ремесло ревнивое, слепое обожаньеЧетырехлетней крестницы. РодняИ рада сбагрить девочку, покудаДежурства и разводы, и грызня,Тем более у девочки простуда, – Наверно, от нехватки теплоты…О, нежность нерастраченная, ты лиДрожишь в улыбке нянюшки! В могилеЕе младенец, но из мерзлотыДавно не ропщет Витенька. Стеная о материнстве, прерванном войной,Одна лишь Богородица стеннаяДа склонились надо мной.Легка и горяча ее ладонь,Которую и вечность не остудит.Ребенок спит. Горит вдали огоньБогоявленский. И беды не будет.