А не оглянуться ли назад? В те дни, когда инспектор по делам несовершеннолетних мог сделать многое

В 40-м номере “Учительской газеты” за 25 сентября, в теме “Трудное детство. Кто и как его защищает?” речь шла о том, что в России появилась новая должность: специалист по защите прав ребенка. Продолжаем разговор об этом.

Октябрьский район Екатеринбурга был хорошо известен в Свердловской области, да и в России еще с доперестроечных времен: именно здесь родился социально-педагогический комплекс (СПК).
Главная идея того новшества – ни один ребенок не должен остаться без внимания взрослых. За создание СПК, строительство материальной базы для работы с детьми по месту жительства, за организацию детских и подростковых клубов, спортивных секций и площадок отвечали первые лица – секретари горкомов и райкомов партии, председатели исполкомов.
Какие меры государство сегодня предпринимает для защиты маленького гражданина? Об этом хотелось поговорить с рядовым инспектором, который хорошо знает свою систему изнутри.
Раиса Колотова, специалист по охране прав детей Комитета по социальной политике администрации Октябрьского района города Екатеринбурга, – одна из них. Более 30 лет проработала она инспектором. Хорошо знает всю систему работы с брошенными детьми. О ней отзываются как о человеке, который беззаветно и преданно служит своим подопечным, болеет за судьбу каждого ребенка. Оглянувшись назад, она имеет возможность сравнить положение детей вчера и сегодня, предложить свой вариант спасения трудного детства.
– Раиса Федоровна, у вас богатейший опыт работы с детьми, Октябрьский район долгие годы был признанным лидером в работе с несовершеннолетними.
– К сожалению, в администрации я больше не работаю – совсем недавно мою должность сократили, у меня возраст пенсионный… И хоть могла еще года два поработать с пользой, человек я не слабый, здоровье и энергия еще есть, да, видно, у руководства другие соображения: понадобилась ставка и сочли, что защита детей – сегодня не самая актуальная проблема. Впрочем, мысль об уходе во мне зародилась уже давно. Причина – чувство безысходности. Не могу спокойно смотреть на голодных попрошаек на улицах. Мне, специалисту, трудно понять и смириться с тем, что эти ребята никому не нужны: ни родителям, ни государству.
Вот уже сколько времени не можем найти шестерых детей из двух семей. Обе матери – алкоголички и живут неизвестно где. Жилья нет – все пропили. Для детей из одной семьи мы все-таки нашли жилье, но и оно стоит бесхозным. Некому искать ребятишек. Надо иметь железное сердце, чтобы каждый день сталкиваться с несчастьем ребенка и понимать, что ты ничего не можешь для него сделать.
– Разве ничего не изменилось с тех пор, как осознали, что лишение родительских прав – не панацея от всех бед?
– Сколько уж реорганизаций и реформ пережили за эти десять лет, а положение все хуже и хуже… Согласна, лишение родительских прав крайняя, но все же для некоторых женщин необходимая мера. Раньше шли на нее, не особенно задумываясь о последствиях, но хотя бы создали систему: как и что делать с ребенком. Пусть с трудом, но я всегда могла договориться и найти место, куда пристроить малыша. Одних – в детдом, других – во вспомогательную школу, на третьих оформляли опекунство, помогали людям взять заботу о детях на себя.
– Но ребята все равно сбегали и из детских домов, из интернатов…
– А мы находили и возвращали. Раньше мы работали вместе со школой; там у нас были общественные инспектора. Каждый ребенок был на строгом учете. Я это знаю не понаслышке. Сама оформляла дела в суд на лишение родительских прав, сама защищала там ребенка. Сама искала, куда его определить, после детдома устраивала на учебу – в ПТУ или техникум, а то и в институт. Следила, чтобы был одет, сыт. После окончания устраивала на работу – с тем чтобы обеспечили общежитием. Впрочем, так же работали другие инспектора. Это была система. Сегодня она разрушена.
– Получается, что вы, Раиса Федоровна, склонны к тому, чтобы вернуться…
– К прежней системе! Она была продуманной и практически более подготовленной. Сегодня мне некуда пристроить выброшенного из семьи ребенка, хотя на первый взгляд появилось множество новых учреждений: приютов, реабилитационных центров, семейных и обычных детских домов. В каждом районе – свой. Но беда в том, что они рассчитаны на очень небольшое число детей – от 30 до 60 мест в каждом. А количество нуждающихся несравнимо с прошлыми годами. Да и каждый новый детский дом стремится укомплектоваться в первый же год существования так, что для других детей там мест просто не остается. К тому же приюты могут взять ребенка лишь на небольшой срок. А куда его деть дальше – снова на улицу? Именно так и получается…
– Но ведь столько полезных законов, программ по защите прав ребенка принимается сегодня на всех уровнях власти. Разве не помогли они вам?
– Сколько уже и реорганизаций, и реформ пережили мы за последние десять лет… Раньше были в системе роно, потом перешли в управление соцзащиты, теперь – в комитет по социальной политике при администрации. А положение с детьми все хуже и хуже.
– Но разве не было причин для такой реорганизации? Знаю, как в отделе соцзащиты вашего же района переживали во время приватизации за каждую квартиру для ребенка, которую пьяницы-родители пытались продать. К вашему юристу чуть ли не с ножом приходили…
– Да, так грамотно и так храбро могли отстаивать права ребенка только такие, как наша Галина Андреевна Широкова – раньше она работала прокурором. Мы, инспектора, так бы не сумели. Но разве обязательно надо было ломать хоть и не идеальную, но все же хорошо отлаженную систему? Ведь можно было, к примеру, взять и ввести в нее должность юриста. Но у нас вместо того, чтобы усовершенствовать хорошо отлаженный механизм, сломали всю машину. В частности, в нашем районе пошли на новый эксперимент: укомплектуют наш отдел из одних юристов. Боюсь, что такой подход – не самый удачный. Ведь работать-то приходится с детьми. А с ними диалог с помощью юридических терминов вряд ли получится. Правда, таким специалистам легче отстаивать права ребенка в суде – к сожалению, сегодня их приходится решать только там. Хотя в других районах Екатеринбурга в отделах по защите прав ребенка все же сохранили и педагогов, и психологов, и социальных педагогов, и юристов. К тому же специалистов по защите прав ребенка никто не обучает. За последние годы всего один семинар в Москве, да и то платный.
– Раиса Федоровна, в разговоре мы слегка коснулись проблемы опекунской семьи – ведь именно в ней раньше искали выход из положения… А что сегодня?
– Сегодня наставили рогаток для зарубежных усыновителей, чтобы не отдавать детей “чужим”, а наши – особенно богатые – не спешат усыновлять сирот. Небогатых, желающих усыновить, становится все меньше и меньше – государство урезает размеры своей помощи и тут. Мало того, ребенок живет в опекунской семье до 16 лет, а что с ним делать дальше? Об этом почему-то законодатель стыдливо умолчал. Вот и приводят к нам 16-летних и говорят: давайте следующих малышей, мы свои обязательства перед государством выполнили. А кто будет выполнять свои обязательства перед 16-летними, но все еще детьми?

Людмила ДОРОХОВА
Екатеринбург