На чтение: ≈ 11 мин.Было очень рано и холодно. Странное время года, когда осень еще пытается цепляться за день парой теплых часов, но ночная изморозь и сырой утренний ветер уже говорят о близкой зиме. Левое окно на четвертом этаже всегда зажигалось первым и гасло последним. Свет, льющийся оттуда, и расписание уроков, в котором биология была самым первым предметом, отбивали всякое желание идти в школу. Пройдя через одиннадцать лет школы и пять лет вуза, я все равно свяжу свою жизнь со школьной партой.
Мне очень повезло с большинством педагогов, которые встречались в моей жизни. Это были любящие свое дело, свой предмет и свою аудиторию профессионалы. От каждого из них я взяла частичку педагогической этики, модель решения конфликтных ситуаций, чувство долга перед миссией учителя.
Большую часть времени я смотрела на них снизу вверх, но они никогда не были далеки от меня. Я слушала их с открытым ртом, а они хотели, чтобы я говорила.
Предоставить ребенку слово, дать ему время сформулировать свою мысль и придать ей значимость аргументами или контраргументами – это показатель уровня и понимания одной простой мысли: у педагога нет монополии на образовательный процесс.
Удивительно было слышать, как опытные учителя говорили, что из моего доклада или проекта они узнали много нового. Как они могут узнать новое? Несколько столетий каждому ученику давали понять, что он не может быть умнее педагога. Не может – и точка.
Помню, как впервые услышала от какого-то учителя: «Ты что, думаешь, умнее меня?» Я не помню, как звали этого человека, но хорошо помню имена тех, кто просил меня оставить написанный от руки доклад, потому что он очень понравился. Так я сформулировала одно из своих правил: добро не всегда вознаграждается, но зло всегда наказывается. Сегодня, слыша от самого маленького и застенчивого ребенка «А вы знаете, что…», я всегда отвечаю: «Не знаю. Расскажи, пожалуйста».
Теплая и душная атмосфера раздевалки, горы толстых зимних курток, напоминающие густые заросли самшита, переносили в тропики, где можно спрятаться и не подниматься к свету, чтобы не стать обожженным мотыльком. Противная песня первого звонка, призывающего идти дорогами жизни. Сейчас есть только одна дорога – в кабинет на четвертом этаже.
Что есть мелочи в работе учителя, а что – принципиальные компоненты педагогической деятельности? Несколько тысяч лет назад один умный плотник сказал, что самое важное скрыто в деталях. И я с ним полностью согласна.
Образовательный процесс – это процесс воспитания и обучения, а не просто научения. Нельзя искусственно остановить воспитательный процесс и только вкладывать чистую информацию в чистый разум. Положение тела, осанка, запах и одежда педагога – все это несет в себе либо притягивающий, либо отталкивающий эффект.
– Ты стала одеваться как учительница, – услышала я от друзей. – Одежда не отвлекает внимание от твоих объяснений.
Но главное здесь не одежда. Главное – это поступки педагога. Учитель не может пройти мимо, не заметив, как творится несправедливость или гадость. Отворачиваясь с мыслью о том, что это не его дело и не его дети, он одобряет то, что происходит.
А разве могут быть «не его дети»? Я не знаю ни одного коллегу, который не слышал о Януше Корчаке и его великом подвиге. Но, видимо, мы так же можем забыть о том, что чужих детей не бывает, как люди в белых халатах могут забыть клятву Гиппократа.
У учителей есть замечательная профессиональная деформация: мы смотрим на любой детский коллектив очень внимательно и не боимся детей. «Хватит быть учителем», – часто говорила я своей маме, учителю начальных классов. Тогда я не понимала, что она не может смотреть, как дети, потерявшие контроль со стороны взрослых и решившие, что им можно все, сходят с ума. Дети должны быть при деле. Дети должны быть под присмотром.
Тридцать семь ступенек лестницы – как тридцать семь ударов судьи молотком. Чем ближе был конечный пункт, тем больше ребенок становился Акакием Акакиевичем перед генералом. Такие кабинеты должны находиться на десятом этаже, чтобы к моменту, когда ты до них дошел, уже ничего не хотелось. Чтобы все мысли оставались на лестнице.
Я помню две оценки: двойку и четверку. Такие разные и такие запоминающиеся.
Двойку я получила, когда не просто не сделала домашнее задание, а соврала, пытаясь прикрыться. Мой папа хотел идти ругаться, и, скорее всего, он смог бы добиться того, чтобы двойку убрали. Но я категорично ответила, что заслужила ее справедливо и не разрешу ему ругаться с любимым учителем. За мой поступок это было самое малое наказание. Я обманула любимого педагога. Как мне теперь смотреть ему в глаза?
А с четверкой все было иначе. Мой ответ был идеален. Но любой идеал (особенно если он детский) легко разбивается о ледяную душу взрослого: «На «пять» не знает даже автор учебника». Сколько трудов стоило мне вывести поселившуюся в моей душе неуверенность!
Черчилль говорил, что учителя обладают властью, о которой премьер-министры даже не мечтают. А любая власть несет за собой ответственность. Учитель может одним взглядом, одним движением дать ребенку крылья и полететь вместе с ним в мир бесконечных возможностей. Но усмешка или пренебрежение закапывают в землю мечты даже самого уверенного в себе юнца. И долго на этом месте ничего не растет, кроме сорняков.
Третий ряд, вторая парта, место у окна. Подъем. Кивок головой. Садитесь! Все в этом кабинете противно и неприятно. Лучший кабинет биологии в округе, окутывающий длинными лианами и закрывающий свет широкими пальмами. Бултыхающаяся гидра и немые рыбы похожи на триптих Босха – талантливый и ужасный.
Я была любимицей многих учителей. Русая девчонка с заливистым смехом. Иногда ребята меня отправляли к учителю, чтобы попросить перенести контрольную работу, потому что они тоже знали, что я любимчик. В этом месте высокие идеи педагогики ломаются о человеческую природу, мы в первую очередь люди. А людям свойственно любить и не любить, симпатизировать и сторониться.
Должен ли и может ли учитель, как Христос, любить людей без деления их на страты? Общество давно ответило на этот вопрос. Последней точкой в этой дилемме была Вторая мировая война. Любить – нет, но уважать – обязательно. Именно права ребенка и уважение к этим правам должны стоять в центре всего, что происходит в школе.
Соседка получила «три». Три части лица, разделенные слезами. Маленькие посетители, подобно ползающему над учительским столом хамелеону, овладели навыком маскировки. Дети становятся пейзажем. Стрелка часов доходит до бабочки брамеи европейской. Весь класс знает эту чешуекрылую. Она вестник хороших новостей: через минуту закончится этот «стэндфордский эксперимент».
Тютчев, написавший бессмертные стихи, так рано изучаемые и так же рано забываемые, говорил о сочувствии как благодати. Проявить это чувство несложно, но эффект от его присутствия в отношениях между взрослым и ребенком сопоставим с силой сверхновой звезды. Сегодня сочувствие является первым критерием профессиональной пригодности педагога.
Переступив через порог класса, ребенок освобождается от кандалов пренебрежения. Он словно путник, увидевший в пустыне мираж. Маленькие ножки бегут совсем в другую сторону. В той стороне есть много воды, заливные луга, радуга и мягкие руки ему подобного. Как бабочка, прошедшая через грязь и холод гусеницы, ребенок, прошедший через «железо и твердь» безразличного взрослого, взмывает ввысь, когда его ближайший педагог опускает руку на плечо и с улыбкой тысячи солнц говорит: «Как урок прошел, хулиганка?»
Валерия БОРОДИНЦЕВА, учитель физической культуры школы №1415 «Останкино», лауреат конкурса «Педагогический старт»-2021
Выбор читателей
Комментарии