«И виждь, и внемли»

После трех терминологических вопросов идут три вопроса по смыслу стихотворения. Беру два из них: «В каком произведении отечественной или зарубежной поэзии представление о возвышенном и прекрасном связано с женским образом и в чем это произведение можно сопоставить со стихотворением «Незнакомка»?». Итак, в стихотворении Блока изображен прекрасный женский образ, который нужно сравнить с другим возвышенным и прекрасным женским образом. Ну, скажем, со стихотворением «Я помню чудное мгновенье…» Пушкина.

Обратимся к двум стихотворениям.

Погасло дневное светило;

На море синее вечерний пал туман.

Шуми, шуми, послушное ветрило,

Волнуйся подо мной, угрюмый океан.

Я вижу берег отдаленный,

Земли полуденной волшебные края;

С волненьем и тоской туда стремлюсь я,

Воспоминаньем упоенный…

И чувствую: в очах родились слезы вновь;

Душа кипит и замирает;

Мечта знакомая вокруг меня летает;

Я вспомнил прежних лет безумную любовь,

И все, чем я страдал, и все, что сердцу мило,

Желаний и надежд томительный обман…

К***

Я помню чудное мгновенье:

Передо мной явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты.

<…>

В глуши, во мраке заточенья

Тянулись тихо дни мои

Без божества, без вдохновенья,

Без слез, без жизни, без любви.

Душе настало пробужденье:

И вот опять явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты.

И сердце бьется в упоенье,

И для него воскресли вновь

И божество, и вдохновенье,

И жизнь, и слезы, и любовь.

Но вот в чем вопрос. А где эта самая женщина в стихотворении Блока? «Иль это только снится мне?» Почему «очи синие, бездонные цветут на дальнем берегу»? Почему «странной близостью закованный… вижу очарованную даль»? И разве не сказано, что, для того чтобы увидеть эту очарованную даль, нужно, чтобы «все души моей излучины пронзило терпкое вино»? Короче: а существует ли эта прекрасная женщина, которую нужно и можно сравнить с другой прекрасной женщиной? Там «прежних сердца ран, глубоких ран души, ничто не излечило». Здесь «для меня воскресли вновь и божество, и вдохновенье, и жизнь, и слезы, и любовь».

По «Незнакомке» школьное пособие предлагает ответить на один вопрос: «Как изменяется эмоциональное состояние лирического героя от начала к концу стихотворения «Незнакомка»?» И вот как отвечает на этот вопрос автор книги «Ключи к Серебряному веку» Олег Лекманов:

«Счистить бы «плесень» собственной «души» – о большем герой стихо­творения Блока и не мечтает.

В этой перспективе две начальные строки тринадцатой, последней, строфы «Незнакомки» воспринимаются как победная реляция об освобождении внутреннего мира от скверны внешнего:

В моей душе лежит сокровище,

И ключ поручен только мне!

Однако завершается «Незнакомка» далеко не так радужно: обращение к «пьяному чудовищу» (уж не к себе ли самому?) и признание его правоты возвращают героя во внешний мир:

Ты право, пьяное чудовище!

Я знаю: истина в вине!

Рыцарь как бы примиряется с драконом… и грустно признает, что победа над всепроникающей пошлостью может быть достигнута им только в иллюзорном мире. Волшебным средством, помогающим попасть в этот мир, но одновременно и зельем, превращающим лирического героя в «чудовище» из внешнего мира (в одного из трактирных пьяниц), становится вино.

В сочетании с «кренделем булочной» на фоне «детского плача» «вино»… причащает героя к «глухим тайнам» незнакомки. Но эти тайны, увы, являются порождением его собственного «смиренного» и «оглушенного» внешним миром сознания.

Мы не смогли ответить на два вопроса, обещавших высокие ставки: 6 и 8 баллов. Что же делать? Только одно: написать хорошее нормальное сочинение по литературе.

В пособии 2023 года два фрагмента из «Вишневого сада» Чехова. После них идут вопросы. Но все они частные, вырванные из контекста: факты, приемы, термины – все разрозненно. Так сочинение не сваришь. О Раневской есть лишь одно сведение: она едет в Париж. О Лопахине: сначала, что он купец, а потом – что он покупает имение. И более серьезные вещи смешаны, запутаны, не прояснены.

То «сквозь слезы» нужно только для того, чтобы показать, что такое ремарка. То для того, чтобы мы поняли: Чехов показывает нам, что «смешное и грустное в жизни часто соседствуют». От нас требуют сопоставить Лопахина «с одним из представителей уходящих эпох». Или по-другому: «В каком из произведений русских или зарубежных писателей изображен герой-предприниматель и в чем этого героя можно сопоставить с чеховским Лопахиным?». А с Чичиковым можно? А со Штольцем? А с Артамоновыми? А с Гордеевыми? И что мешает считать Лопахина героем, близким автору? Почему радость Лопахина смешана со слезами?

Так все ЕГЭ построено: вопросы, вопросики, термины, изобразительные средства, факты, фактики. А человека нет как нет.

Предлагаю за несколько дней до сочинения записать вот такой текст: «Лопахин богат («За все могу заплатить!»), по словам Вари, он «богат и занят делом». Весной он «посеял маку тысячу десятин и заработал сорок тысяч чистыми». А сейчас он купил имение, «где дед и отец его были рабами», где их не пускали даже на кухню. Теперь он вырубит вишневый сад и землю на реке разобьет на дачные участки и будет иметь самое малое 25 тысяч в год».

Мы впервые писали сочинение на эту тему в год столетия «Вишневого сада» (сам я видел десять спектаклей по этой пьесе Чехова): Почему же именно в эти минуты своего творчества («Музыка, играй отчетливо! Пускай все, как я желаю!») Лопахин скажет «со слезами»: «О скорее бы все это прошло, скорее бы изменилась как-нибудь наша нескладная, несчастная жизнь?».

В начале 1942 года я вернулся из детского дома. Когда мама предложила мне заниматься, чтобы нагнать пропущенное в школе (в школу мы ходили, но я, как и многие другие, слишком многое пропускал), я отказался. Я пошел работать на завод. Мне еще не было тринадцати лет. Но рабочая карточка (650 граммов хлеба в день) оказалась сильнее, чем моя иждивенческая карточка (450 граммов хлеба в день). 1 сентября я пошел в школу. Но каждое лето работал помощником вожатого в пионерлагерях. Мне ничего не платили, но меня кормили, а карточки оставались дома, как и тогда, когда однажды я работал в грибном лагере (4 килограмма грибов в день). А осенью и зимой я растапливал нашу чугунную печурку, труба из которой выходила через форточку.

Мы окончили школу в 1948 году. Но продолжали встречаться до 2005 года. Но были у каждого и друзья на всю жизнь. В 1953 году празднование моего дня рождения совпадало с днем смерти Сталина. Я отменил приглашения ко мне. Потом собрался в Колонный зал, чтобы проститься с вождем. Ко мне прибежал Володя Павлов из нашего класса. Он жил в Коптельском переулке, туда выходил задний двор института имени Склифосовского. И машины уже привози­ли раздавленных. Погибла и девочка из нашего двора. А потом, через несколько лет, моей дочери понадобилось лекарство, которого не было в Советском Союзе. Я позвонил Володе Павлову, который уже стал заместителем министра внешней торговли. На другой день лекарство было в Москве.

Так и жили. Наши врачи нас лечили и консультировали. Я помогал детям наших одноклассников подготовиться к сочинению при поступлении в вуз. Но жизнь, герои литературных произведений, как и мы сами, стремительно менялись.

В советской школе на протяжении десятилетий Лопахин трактовался в свете слов Пети о хищнике, который нужен для обмена веществ. И вот Лопахин стал переосмысливаться.

В «Московском комсомольце» появилась статья о Лопахине как о подлинном герое нашего времени, нашей современной жизни. В ней утверждалась мысль, что именно Лопахины сейчас нужны позарез. И тщетно я пытался доказать автору статьи, что Лопахин у Чехова гораздо сложнее, объемнее, не прямолинеен и не так однозначен.

А в начале девяностых мне рассказывали учителя литературы, что на их уроках все сильнее стали звучать голоса в защиту чеховского Лопахина: «Такие, как Лопахин, нужны России. Это настоящие, честные и трудолюбивые хозяева»; «Нечего сентиментальничать и пускать слюни по поводу не приносящего доход вишневого сада, нужно вот так, как Лопахин, хватить топором по вишневому саду, чтобы толк был»; «Уж лучше, как Лопахин, безжалостно вырубить вишневый сад, чем, как Гаев, по-идиотски лобызать книжный шкаф»; «Вот так и надо жить».

Итак, вишневый сад и антоновские яблоки сопоставлены по своему идиотизму как нечто порочное. Между тем они явления одного ряда и одной взаимосвязи, одной культуры.

Хранили многие страницы

Отметку резкую ногтей;

Глаза внимательной девицы

Устремлены на них живей.

Татьяна видит с трепетаньем,

Какою мыслью, замечаньем

Бывал Онегин поражен,

В чем молча соглашался он.

На их полях она встречает

Черты его карандаша.

Везде Онегина душа

Себя невольно выражает

То кратким словом, то крестом.

То вопросительным крючком.

Начнем с антоновских яблок и вишневых садов – доберемся и до книжных шкафов. И наоборот.

В юбилейном 2004 году – сто лет со дня премьеры «Вишневого сада» – спектакль поставил и Российский академический молодежный театр, режиссер Алексей Бородин. И вот мы прочли в рецензии: «Перед нами не торгаш, не барыга, который «из грязи в князи», напротив, интеллигентный молодой человек, этакий Ломоносов от купечества. Лопахин – молодой предприниматель, дитя сотрудников развалившегося НИИ в лихих 90‑х, бросивший университет ради собственного кооперативного киоска, «белый воротничок» – «топ-менеджер» (статья называлась «Топ-менеджер Лопахин»).

В ногу со временем шагает и передовая педагогическая мысль. Не судите за обширную выписку, но ведь она из «допущенного» министерством учебника, уже четырежды переизданного:

«Становится понятным, почему вдохновенные речи Пети Трофимова о прекрасном будущем, к которому неудержимо идет человечество, так очаровывают и увлекают дочь Раневской Аню. И точно так же понятна и по-человечески легко объяснима и искренняя радость Лопахина, купившего на аукционе вишневый сад и мечтающего как можно скорее начать вырубать его, чтобы на освободившейся территории построить дачи для людей нового поколения, пришедших, по его словам, на смену «господам и мужикам». Мечты Ани и Пети, желающих «насадить новый сад», и мечты Лопахина о «новой жизни» для «наших внуков и правнуков», которые будут не только отдыхать на дачах, но и займутся наконец «хозяйством», то есть будут работать, – все это мечты о новых, более открытых формах существования, которые должны заменить собой прошлое, отжившее и сковывающее человека.

И когда в финале пьесы зритель слышит, как топор ударяет по деревьям вишневого сада, который уже начали вырубать по распоряжению Лопахина, вполне закономерным кажется появление на сцене старого лакея Фирса. Этот обобщенный образ прошлого, которое должно уйти и уже уходит».

Сад рубят. Так ведь новая жизнь начинается. И это трогательное единение Пети, Ани и Лопахина. И это сочетание казалось бы несочетаемого: традиционного советского методического клише и нового клише, где Петя, Аня идут заре навстречу. И только-только светлое будущее Лопахина. Это многого стоит.

И пошло-поехало. Один методист спрашивает: «Какое будущее у Лопахина? – и отвечает: – Наверное, еще больше разбогатеет в оставшиеся перед революцией годы. Он будет способствовать экономическому процветанию России, станет меценатом». Другой провозглашает: «Философия Лопахина: труд – основа жизни. Он способен чувствовать красоту, восхищаться картиной цветущего мака». Как все просто и как все однозначно! И как все это конъюнктурно! Но какое отношение все это имеет к Чехову? Вот и попробую провести Лопахина через испытание торгами.

Лев Айзерман