<>

Но вот парадокс: только на дворе воцарились перестройка и гласность, имя Бестужева-Лады со страниц газет и журналов исчезло. Поэтому наша беседа началась с причин его затянувшегося молчания.

Свернута и другая важная часть моей жизни – выступления. Дело в том, что людям и так тяжело, а я ничем не могу их порадовать, утешить. Ничего хорошего впереди не вижу.

– В чем, на ваш взгляд, причина того печального положения, в котором оказалось наше общество?

– Нынешняя ситуация имеет глубокие исторические корни. Была сделана попытка реализовать утопию, сказку сделать былью.

Согласно марксистскому учению идеальным является бесклассовое общество, где все равны. А ведь люди всегда были, есть и будут разными.

Затем – упразднили рынок. Деньги были приговорены.

После того как большевики все это осуществили, они и получили <>, всеобщую народную ненависть, восстание крестьянства.

– Однако победа большевиков говорит и о привлекательности их идей для многих.

– Народ сначала пошел за демагогическими лозунгами. <>, <> – разве это плохо? Но триумфальное шествие Советской власти, когда 9 из 10 были за новую власть, можно считать законченным к марту 18-го, когда большевики сели в Кремле и стали наводить в стране свои порядки.

Истребили родовую аристократию, носителей культуры. Истребили буржуазию и самый дух предпринимательства вышибли из людей. И, наконец, уничтожили крестьянство.

И тогда начались восстания. Бастовали практически все: рабочие, крестьяне, армия.

– Если, как вы говорите, восстала вся страна, то как же большевикам удалось победить?

– Заработал механизм подавления.

Все завалили трупами. В моем родном селе Лада расстреляли за неповиновение 20 человек, и Лада больше не бастовала. Тамбовская губерния попробовала восстать, так были пущены в ход все средства – орудия, отравляющие газы, армия Тухачевского. Двести тысяч женщин и детей были безжалостно уничтожены. И тамбовцев поставили на колени, сила сломила солому.

– Но были же у этой силы и идеалы, а не только принудиловка?

– Конечно, были.

Однако после кровавой гражданской войны Ленин коренным образом изменил взгляд на социализм. Как бы для него самого это ни было трагично, происходящее убеждало в тупиковости выбранного пути. И была предпринята первая попытка перестройки – НЭП.

Но, как и в наше время, впереди замаячила Беловежская пуща. То есть номенклатура почувствовала, что окажется лишней. И тогда страна получила гэкачепистов в лице Сталина.

Дальше известно. С 29-го года сформировано общество, которое на Западе зовут тоталитарным, я же называю его – реализованная утопия казарменного социализма. В нем и живем до сих пор.

– Каковы его отличительные черты?

– Первое и главное – принудительный труд. Мы не предлагаем свой труд на рынке, а трудоустраиваемся. Это нас и доконало, потому что принудительный труд непроизводителен.

Кроме того, в России на 72 миллиона работающих 29 миллионов лишних ртов, без которых можно обойтись. И это не сплошь служащие, как принято считать. Уволить безболезненно можно, например, каждого четвертого рабочего. Эта гиря тянет нас на дно, но сделать тут мы ничего не можем. Если всех сразу выгнать на улицу, неизбежен социальный взрыв.

Второе. Пока был террор, лишние вопросы снимались легко. Ну а когда режим устрашения пошатнулся, мы оказались вообще без идеологии.

И третье – социальные отношения. Они бывают трех типов. Патриархальные – устойчивы, но хорошего мало, так как предполагают беспрекословное подчинение нижних чинов высшим.

Рыночные подразумевают права и обязанности, оговоренные обязательным контрактом.

У нас же воплотился третий тип – казарменные социальные отношения, они же камерные. В результате полная деморализация общества.

– Вы нарисовали действительно безрадостную картину нашего прошлого. Но сейчас многое изменилось, пошли реформы…

– Повторяю, и сейчас все осталось по-прежнему. Подлинного рынка труда нет. Для меня, например, оклад в 100 тысяч рублей, который я получаю, служа в Российской академии образования, важнее, чем гонорары. Я, как и все, привык к казарменной стабильности. И так большинство: живут в нищете, вместо того чтобы сделать шаг в сторону и заработать.

Сегодня мы говорим о демократическом государстве. А что происходит на деле? Как стоял во главе каждого подразделения хозяин, так и остался.

Появилось много партий. Но не может быть партии без программы. Где эта программа, по которой мы живем, кто за нее голосовал? Кучка временщиков дерется, чтобы занять местечко повыше.

Нужен ясный политический курс, который экономически надежно подкреплен. Должна быть четко обозначена цена, которую придется людям платить. Граждане имеют право знать, куда и зачем их ведут.

– А нынешняя власть плохо это обьясняет?

– Нам говорят: или заморозим зарплату и буханка хлеба будет стоить две тысячи рублей, или зарплата поднимется и за хлеб придется платить 5 тысяч, потом 10 и так далее.

Потом необходимо подлинное разделение властей. Нужна настоящая оппозиция, что еще важнее. Именно она не дает правительству делать глупости, заставляет его крутиться, все время наступает на пятки, контролирует каждый шаг.

– С чего бы вы начали переустройство нашей жизни, если бы оказались у власти?

– Я не политик, на митинг не пойду и в Думу не рвусь. Мое дело – разработка социальных программ.

Начинать надо с решения проблемы безработицы, это неизбежно.

Я вижу несколько возможных каналов. Есть множество вакансий, которые можно будет заполнить после соответствующей переподготовки работников. Кому-то придется по-настоящему переучиваться.

Потом женщины не должны быть так загружены, им следует предоставлять выбор: работать или вести дом, воспитывать детей. Это не значит, что появится слишком много профессиональных домохозяек. Пока одна работает, другая сидит дома. Но вот у первой дети подросли, а вторая только родила – и они меняются местами.

Но основной канал – частное производство, способное поглотить до половины всех безработных. Один, к примеру, выпускает дефицитный товар – печет пирожки, выращивает петрушку с укропом. Другой обеспечивает его сырьем, вспомогательными материалами, чтобы сам производитель не тратил силы на их добывание. Организует сбыт третий, причем отнюдь не перекупщик-спекулянт. Четвертый станет охранять их от рэкета, грабежа. Пятый будет защищать от бюрократического рэкета, то есть имея юридическую подготовку, зная законы, именно он решит все вопросы с административными органами.

– Чтобы ваши идеи осуществились, придется с нуля создавать целую налаженную систему.

– Безусловно, трудоустройство должно получить характер социальной организации.

Так же организованно следует подходить к решению жилищного вопроса, который, как писали Ильф и Петров, испортил человечество. Государству предстоит построить около двухсот городов – для беженцев, для военнослужащих.

– Вряд ли кто не согласится с вами, что работа и жилье для любого – основа нормальной жизни.

– Это базис. Над ним надстройка. Прежде всего семья. У нас же до 25 лет две трети людей не имеют ни настоящей работы, ни жилья, ни семьи. До 35 – треть. Значит, нет мировоззрения нормального, ни устоев, ни ответственности. Государство должно помочь молодому человеку встать на ноги, превратиться из недоросля в гражданина, обеспечив ему условия для построения семьи.

Большая беда у нас с образованием. Наукой установлено, что четверть людей не может по своей природе выйти на низший уровень абстрактности, то есть прибавить, к примеру, к половине одну треть. Кстати, я к ним тоже отношусь, в моей голове это не укладывается. А две трети людей не в состоянии достичь высшего уровня абстрактности, где обитают такие понятия, как синус, косинус и так далее. Эти люди могут мыслить только конкретно.

Но всех загнали в десятилетку. Институты же могли принять только четвертую часть выпускников школ. И в нашей стране накопилось впятеро больше инженеров, чем нужно, в два раза больше врачей. А те, кто не получил диплома, оказались деморализованы. На них стояла печать второго сорта.

Считаю, каждый пусть учится согласно общественным потребностям и своим способностям. А общественная потребность сейчас такая: шофер зарабатывает в 5-6 раз больше врача.

– Вы говорите, так сказать, о хлебе насущном. Но не хлебом единым жив человек. Немало людей не чувствуют себя счастливыми, имея и жилье, и работу.

– Вы правы. В самых тяжелых условиях человеку помогала выживать культура, а она переживает трагедию.

Еще в древности было замечено наркотическое воздействие произведений искусства.

Существует теория, что наступил <>, последний в истории европо-центристской культуры. Это выливается в резкое усиление наркотического эффекта. Литература описывает то, от чего учащается сердцебиение и глаза лезут на лоб. Произведения живописи вызывают рвотный рефлекс. И театр, и архитектура, кино, музыка – везде апелляция к низшим инстинктам, подсознанию.

– По-вашему, спад культуры можно остановить?

– Я за то, чтобы до людей доходили шедевры. Есть музеи, картинные галереи, наконец, альбомы, слайды, видеофильмы.

– И вы надеетесь, что все так и бросятся читать Пушкина и Достоевского, вместо того чтобы смотреть американские боевики?

– Не думаю, что произойдут чудеса. Скорее, наступит расслоение: большинство молодых будет жить по-прежнему, но если даже треть из них почувствует страшную опасность деградации, они составят собственную шкалу ценностей. И, может быть, тогда появится новый Леонардо да Винчи.

– Чтобы воплотить в жизнь ваши идеи, их нужно популяризировать. Мы вновь возвращаемся к тому, что вы перестали публиковаться, выступать.

– Трудно говорить о том, что человечество через 60-80 лет должно скончаться, если кардинально не изменит подхода к решению проблем энергетики, демографии, культуры. Я устал повторять: чтобы по-человечески жить, мы прежде всего должны стать людьми. Чтобы через 10 лет <>, где среднемесячная заработная плата составляет 150 долларов, нужно стать поляками. Тогда лет через 30 мы <> и будем получать 300 долларов в месяц. Это до такой степени обидно и говорить, и слышать…

– А нельзя нам остаться Россией?

– Прежде чем воспарить в заоблачные выси, нам предстоит навести элементарный порядок. А у нас сейчас, как в тюрьме, где сломали замки, перебили охрану. Но какой рынок может быть у зеков, вырвавшихся за решетку?

– Как лично вы себя ощущаете в обстановке хаоса и разрухи?

– Лично я не совсем типичен. До начала пятидесятых представлял мужчину только в военной форме. Мечтал умереть, заслоняя грудью Сталина. Совершенно случайно попал в отдел военной истории Академии наук. И там мне очень осторожно старые историки из недострелянных стали обьяснять, что лозунг – это не наука, а газетный призыв – не всегда истина. Люди рисковали жизнью, ведь я мог донести на любого. Но не донес, зато и не застрелился после крутой перемены политического курса, а такое бывало.

Потом, как воинствующий утопист по воспитанию, моделировал будущее. Сначала посылал в помощь товарищу Сталину разработку перевода всех школ в школы-интернаты, чтобы воспитать миллионы Космодемьянских и Корчагиных.

Потом предлагал всех одеть в мундиры, чем были бы решены трудности экономики. Смешно, но мои интернаты и мундиры воплотились, хотя и иначе. А уже про белоснежные пятиэтажки, где жили идеальные герои моего научно-фантастического романа, можно не говорить!

Вообще все, что приходит мне в голову, обязательно сбывается.

– Вы, оказывается, певец казарменного социализма, да и провидец.

– Впоследствии я понял, что будущее может быть таким же предсказуемым, как и прошлое. И появилась теория технологического прогнозирования. Суть ее в следующем: не поддающееся управлению, например погоду, можно предсказать. Поддающееся, например экономику, можно просчитать, имея в виду возникающие в перспективе проблемы, цели. В результате появляются взвешенные последствия принимаемых решений. Этим я занимаюсь по сей день.

И появилась последняя утопия. Организовать при Политбюро комиссию по социальному прогнозированию. Когда эта идея рухнула, я окончательно понял, где живу.

Как человек, я ко многому за последнее время стал относиться с большим пониманием. Я понимаю тех, кто спивался и кончал с собой после двадцатого сьезда партии. Я понимаю тех, кто сегодня идет к Жириновскому.

– Вы говорите печально и жестоко. Как же, по-вашему, должен вести себя человек, чтобы не стать слепым орудием силы?

– Не нужно забывать старую истину: паны дерутся понарошку, а у холопов чубы трещат по-настоящему. Не давайте сделать из себя жертв политических фанатиков.

Беседу вела Елена ПЕРЕВЕДЕНЦЕВА