На чтение: ≈ 19 мин.О культуре много говорят, но денег от этого не прибавляется
Искусство никогда не было прибыльным делом. Оно требует огромных средств, возвращая все сторицей, но не материальными благами, а внутренней наполненностью и душевной теплотой, “чувствами добрыми” и очищением. Сейчас часто вспоминают, что испокон веков наше искусство существовало благодаря поддержке меценатов. И мы ждем, что вот-вот и у нас появится какой-нибудь новый Дягилев. Да и действительно, пора бы уже. Тем более что совсем скоро – 31 марта – 125-летие Сергея Павловича ДЯГИЛЕВА.
Вокруг биографии С.Дягилева огромное множество домыслов и легенд. Коренной уралец, он оказался гораздо больше прославлен на Западе, нежели у себя на родине. В Париже одна из центральных площадей, примыкающая к Grand Opera, еще в 1979 году была названа его именем. А в Монте-Карло красуется единственный памятник Сергею Павловичу – монументальный бронзовый бюст.
Когда Дягилева спрашивали о его жизни, он отвечал, что интересны его дела, а не жизнь. И действительно, ничем, казалось бы, не примечательная биография. Мать скончалась от родов, отец – офицер, певец-любитель, слывший “душою общества” провинциальных аристократов, – после смерти жены женился на Елене Панаевой, ставшей мальчику настоящей воспитательницей. Традиционное юридическое образование Сергей Павлович совместил с занятиями в консерватории у Н.А.Римского-Корсакова. Видимо, это, помимо природной чуткости к красоте, к искусству, повлияло на то, что именно Дягилев оказался у истоков обьединения “Мир искусства” и редактором одноименного журнала. Но главное его дело – популяризация русского искусства за границей. А началось все в 1906 году: выставки в Париже, Берлине, Монте-Карло, Венеции. Затем знаменитые “Русские сезоны”. Сергей Павлович писал А.Бенуа: “Я хочу выхолить русскую живопись, вычистить ее и, главное, поднести ее Западу, возвеличить ее на Западе…” Благодаря его стремлению “доказать, что русское искусство существует, что оно свежо, оригинально и может внести много нового в историю искусства”, произведения Рериха, Бенуа, Юона, Бакста и др. не только получили всемирное признание, но и произвели на Западе настоящий переворот.
Еще больший фурор произвели пять “Исторических концертов”, прошедших в парижской Grand Opera в 1907 году, в которых по приглашению Дягилева участвовали Римский-Корсаков, Глазунов, Скрябин, Рахманинов, Шаляпин…
Но самая важная глава этой увлекательной жизни – создание труппы “Русский балет С.П.Дягилева”, труппы, чьи балетные спектакли поразили воображение современников и произвели настоящую революцию в балетном театре. Дягилев, обладая далеко не самым простым и уживчивым характером, собрал вокруг себя удивительных, самобытных актеров: Павлову, Нижинского, Карсавину, Лифаря, Фокина. Его дар создавать вокруг себя “романтическую атмосферу” не только привлекал к нему людей творческих, но и заставлял их создавать нечто совершенно новое. Так, на свет появились спектакли с музыкой Стравинского, Прокофьева, Равеля. Кстати, по свидетельству современников, Дягилев, будучи целеустремленным тружеником, мог всю ночь провести в типографии, выпуская очередной номер журнала, вмешиваясь в каждую мелочь. Или, сняв пиджак, наравне с рабочими таскать картины и раскупоривать ящики.
Ирина ГРИГОРЬЕВА
У лицедеев нет души
День театра – не только праздник, но и еще один повод встретиться с любимыми актерами и поговорить о, возможно, наболевшем. Александр ФИЛИППЕНКО – мастер слова, интонации, жеста, взгляда. Магии его подчиняется и совсем маленький, и огромный зал.
Переводить разговор с Александром Георгиевичем на бумагу – занятие кропотливое и затягивающее, как раскладывание многослойного карточного пасьянса. Он не излагает, а обозначает словами и междометиями верхушки мысленных айсбергов, и ты следишь не за прямым смыслом речей, а за нервом беседы, который бьется в неровной интонации, в мягком поигрывании звуками, прячась в паузах за скользящей улыбкой.
– Александр Георгиевич, вы все время оглядываетесь на шестидесятые. Это привычка или своего рода защита от нынешних бурь?
– Шестидесятые – то время, откуда я вышел. Естественно, постоянно возвращаюсь туда и подпитываюсь, находя там нужные лично мне вещи. Иногда это мешает… Мы недавно с Дарьей Михайловой сыграли премьеру спектакля “Фальбала”, это театральная фантазия Анны Родионовой по роману Федора Достоевского “Бедные люди”. Наш режиссер, Михаил Мокеев, предлагал в процессе репетиций некоторые решения – и в первый момент во мне возникал театр шестидесятых “с указанием на предмет”, как тогда бывало, чтоб точно сказать, кто белый, кто красный, кто плохой, кто хороший… и аллюзий подпустить, аллюзий… Два года назад начинали мы с Романом Виктюком моноспектакль по роману Виктора Ерофеева “Попугайчик”. Я физически ощущал, что текстовая структура “не вскрывается” моими обычными приемами. Вот тебе реальное различие между шестидесятыми и девяностыми годами на театре, между критическим реализмом и постмодернизмом или чем-то там еще…
– Для обычного зрителя Филиппенко – это Зощенко, Славкин, Булгаков. Трагифарс или, так сказать, инфернальный балаган вроде “Мертвых душ”. И вдруг – Достоевский, “Бедные люди”…
– Конечно, здесь есть неожиданность – чего мне и хочется, естественно. Уверен, что публика от театра Филиппенко будет ждать чего-то, а именно – некоторой иронии… Она должна смеяться на этом спектакле… Но в финале… нет, об этом не будем. Заманить… заманить зрителя надо – и обмануть. Трагифарс – мой любимый жанр.
– Вы обмолвились раз, что в вас сидит некая достоевщина. Что имелось в виду?
– Все герои Достоевского одержимы какой-то идеей. Я был одержим идеей работы. Сейчас это идея создания своего театра. Двадцать лет в Театре Вахтангова отработал – а сейчас вне театра. О причинах говорить не будем, но я сейчас безработный практически.
– Вы много времени проводите на гастролях. Есть разница между публикой московской и провинциальной?
– Малая. Я стараюсь выступать в провинции в помещении городских театров, туда публика приходит специальная все-таки. А уж такие театральные города, как Омск, Новосибирск, Иркутск… Я думаю, что провинциальная публика добрее и лучше московской, благодарнее. Здесь она как бы насытилась, хотя разговоры о смерти театра преждевременны – ведь то здесь, то там какие-то театральные проекты возникают, крутятся.
– А что собой представляет Александр Филиппенко – человек, а не актер?
– Все, как в гороскопе написано… Дева и Обезьяна. Я в это очень верю. Дева любит порядок в мелочах и деталях. Из них, говорят, хорошие администраторы получаются. Сейчас, открывая свой театр, вынужден быть его директором. И хорошо себя ощущаю в этой роли.
– А какая музыка вам нравится?
– На радио, когда интервью берут в прямом эфире, всегда спрашивают: “Какую отбивку сделать, что вам поставить?” Я прошу, чтоб бэнд был большой, рэг-тайм какой-нибудь сыграл бы, где контрабас живой, настоящий, чтоб трубы дали класс, ну и скрипочка может быть… скрипочка в ре миноре может, ох прихватить может…
– Дурацкий детский вопрос: что такое счастье?
– Заниматься тем, чем хочешь. Внутри у тебя чтоб не было дискомфорта. И потом – все мы игроки, и счастье – выиграть. Всем желаю, чтоб не было “двадцати двух”. А двадцать одно – это “очко”. (Ты в “очко” играла когда-нибудь?) Можно, правда, и блефануть, можно и на пятнадцати банк снять…
– Один ваш герой, булгаковский Коровьев из фильма Юрия Кары “Мастер и Маргарита”, который никак не выйдет в свет, придумал не совсем удачный каламбур о свете и тьме. В результате, как мы помним, ему пришлось шутить несколько дольше, чем хотелось. Не боитесь того же?
– А чего бояться? Я столько нечисти сыграл – ну что мне грозит?.. Максимум – вырастет хвост. Быстро тебе обьясняю: всегда лицедеев хоронили за оградой, нет у них души – у них маски. Другое дело, чтоб маска не приросла к лицу, не “заиграться”… На свою дорогу я давно вышел. И пусть все идет как идет… Есть данность. Вот и все.
Беседу вела Алена КОМАРОВА
Прощание со слезами на глазах
В конце февраля закончился первый этап прощального концертного турне Иосифа КОБЗОНА “Я песне отдал все сполна”
25 городов (от Таллина до Элисты) за один месяц. Концерты, длящиеся по 4 – 6 часов (причем сам Кобзон признался, что этого времени ему все равно не хватает и он мог бы петь по 10 – 15 часов), переезды, на сон оставалось меньше 5 часов. И везде – аншлаги, и всегда – “живой звук”, несмотря на болезнь (в тур Кобзон отправился с воспалением легких). Менялись оркестры (а их было четыре: Академический оркестр народных инструментов под руководством Н.Некрасова, Академический московский камерный хор под руководством В.Минина, Академический ансамбль песни и пляски внутренних войск МВД России под руководством В.Елисеева и Московский еврейский камерный хор под руководством М.Турецкого), сменяли друг друга города, неизменными оставались лишь Кобзон и огромная любовь, которую испытывают к нему его поклонники.
Иосиф Давыдович признался, что эта часть тура доказала: духовные связи между народами бывшего Советского Союза остались. На концертах, на границах и даже на таможнях – везде его встречали радостно и с огромным уважением. На артиста обрушился целый водопад подарков. Так, в Бресте ему преподнесли ковер с вытканным аистом, в Таллине – профиль певца, сделанный его горячим поклонником из дерева. Но всех превзошел президент Белоруссии Александр Лукашенко, подаривший И.Д.Кобзону голову зубра.
По словам самого Иосифа Давыдовича, во время концерта в Севастополе ему удалось сделать невозможное – помирить два флота: русский и украинский.
Уйти со сцены не просто трудно, а почти невозможно. Особенно тому, кто за многие годы “прирос” к ней. И чтобы по своей воле в разгар популярности отважиться на такой шаг, надо обладать мужеством и колоссальной силой воли. Сцена – это наркотик, причем сильнодействующий. Именно поэтому прощание с ней маэстро растянул на 9 месяцев, надеясь, что за это время привыкнет к мысли о расставании. Но даже сейчас, когда впереди еще 50 – 60 концертов, он не может сдерживать набегающие на глаза слезы. А вот что будет 11 сентября, когда состоится самый последний концерт…
Кстати, слухи о том, что Кобзона на сцене “сменит” Пугачева, полностью оправдались: как заявил сам Иосиф Давыдович, с его последним аккордом на сцену выйдет Алла Борисовна, и они дуэтом исполнят специально написанную Пугачевой для этого случая песню.
Ирина ГРИГОРЬЕВА
Ах, как она любила классические роли…
Александра Александровна Яблочкина… Одна из тех, кого называют “старухами” Малого театра. Около 80 лет она играла на его прославленной сцене. Начинала в грузинском, в Тбилиси, где отец был режиссером, познакомилась с Владимиром Ивановичем Немировичем-Данченко. Он увидел в ней не просто талант, но выдающиеся способности.
Сцены ей было мало, она, по завету своего отца, должна была заниматься общественной деятельностью. В 1915 году Александру Александровну Яблочкину избрали первой женщиной – председателем Всероссийского театрального общества. Случай небывалый…
Таких деятельных особ наш русский театр мало знал. А у нее было такое призвание – заботиться о других, о старых, немощных. Кстати сказать, ее именем назван Дом отдыха и творчества в Измайлове. Люди помнят о ней. И как об актрисе, и как о замечательном, добром, великодушном человеке.
Как она заботилась об артистах, не старых, молодых, кому нужна была помощь в материальном отношении! И знаете, что самое главное, – ее все любили. Все… Все, кому она помогала или могла помочь.
Валерий ЕРМОЛОВ
Язык мой – враг мой
Театр – это бесконечные репетиции, изматывающие спектакли и, конечно, огромное количество баек, рассказов о разного рода “накладках” и оговорках. Сегодня мы предлагаем вам несколько таких историй, рассказанных актером Российского академического молодежного театра Сергеем СЕРОВЫМ.
1 января. 10 часов утра. Спектакль “Сказки Пушкина”. На сцене царевна и богатыри, обращающиеся к ней. Пятый богатырь должен был сказать: “Будь нам милою сестрою”. Другой: “Что качаешь головою?” И все остальные хором: “Аль отказываешь нам?” Но вместо этого из уст пятого богатыря вырвалось: “Будь нами милою сестрицей…” Пытаясь как-то выйти из положения (рифму-то ломать нельзя!), следующий богатырь выдает: “Что качаешь… головицей?”
Спектакль “Сцены у пушкинского дома” – очень тонкий и трогательный. В очереди на Мойке собрались разные люди. Среди них старая миллионерша, рассказывающая свою жизнь стоящему рядом с булочкой в руках Мише Перевозчикову: “Алешенька умер еще младенцем, мой муж умер в концлагере…” Но вместо этого актриса произносит: “…мой муж умер в кунсткамере”. Актер, исполнявший роль Миши и обладавший прекрасно развитой фантазией, сразу представил себе мужа героини, заспиртованного в трехлитровой банке, почему-то в костюме и шляпе и, чтобы хоть как-то скрыть душивший его хохот, старательно начал грызть порядком зачерствевшую булочку.
“Капитанская дочка”. Капитан Миронов допрашивает башкирца, у которого нет языка, носа и ушей. Чтобы сделать такой грим, надо забинтовать все лицо, оставив только глаза. И вот капитан Миронов, глядя в эти самые глаза, должен сказать: “Видать, давно бунтуешь, раз тебе нос и уши отрезали”. Но это только на первый взглад кажется так просто сделать. Артист, игравший роль старого капитана, посмотрел на лицо башкирца и произнес: “Видать, давно бинтуешь, раж тебе нош и усы ображали”. Башкирец захлебнулся.
Выбор читателей
Комментарии