12-й клаcc

Выбор

Учитель, записывающий за собой и за временем, вольно или невольно рисует портрет целого педагогического поколения. Вспомним: Макаренко, Сухомлинский. Да, таланты, звезды, личности, но в их работах выкристаллизовалось и сказалось общее и созвучное десяткам тысяч учительских сердец.

А теперь два современных автопортрета в стиле модерн. Молодые учителя, создающие собственную книгу судеб. Так совпало, что оба подписали свои работы псевдонимами. Случайно? Закономерно? Стесняются?

Боятся? Учительские откровения явно просятся на скандал – дерзкие. Но, может быть, он давно уже нужен, этот скандал, чтобы понять, какая смена идет в школы? Отравлена она или вдохновлена временем? Духовность, “вечные ценности”, любовь, наконец… И две позиции – “абсурдопедагогика” и “антипедагогика”. Чего здесь больше – эпатажа, ошибок молодости или все-таки правды? Приглашаем к разговору всех учителей. Слово должно быть опровергнуто или укреплено Делом.

АБСУРДОПЕДАГОГИКА

“С улицы слышен противный крик мальчишек. Я лежу и выдумываю им казни. Больше всего мне нравится напустить на них столбняк, чтобы они вдруг перестали двигаться. Родители растаскивают их по домам. Они лежат в своих кроватках и не могут даже есть, потому что у них не открываются рты. Их питают искусственно. Через неделю столбняк проходит, но дети так слабы, что еще целый месяц должны пролежать в постелях. Потом они начинают постепенно выздоравливать, но я напускаю на них второй столбняк, и они все околевают”.

Даниил ха╡╝с, “Старуха”

Эти строки не для закоренелых в своей любви к детям педагогов. Ведь, по их мнению, такое может написать только человек, далекий от школы настолько, насколько это возможно. Тот, кто призван нести в детские души разумное, доброе, вечное, просто не может и не должен не любить своих подопечных и уж тем более говорить о них всякие гадости. Иначе, как сказано в уставе одной педагогической семьи, “прохожий, уйди из школы!”. Представим на минутку, что приведенный выше отрывок был бы написан кем-нибудь из выдающихся педагогов современности. Стали бы они таковыми с подобными крамольными мыслями? Маяковскому до сих пор не простили фразы “я люблю смотреть, как умирают дети”. А Хармс, Джером К. Джером, Марк Твен, допустившие “проявления детской мизантропии”, принимаются с оговоркой: “Ну это же не педагоги, не учителя, а писатели, к тому же знаменитые, им можно простить такие вольности”.

Это пример классического учительского ханжества. Истинные христиане среди педагогов, готовые простить всем оболтусам и хамам их гадости, стремящиеся думать о других только хорошо и говорить, что думают, смиренно принимающие все невзгоды и отвечающие добром на зло, так же редки, как и одиноки. Все знают, КАК НУЖНО и КАК НЕ НУЖНО говорить и поступать, но те, кто установил эти “нужно” и “не нужно”, всегда ли на практике следовали правильной теории?

И вот из тех, кого мы имеем на нынешний момент в школе и вузе, кто является более лицемерным: тот, кто, думая плохо, говорит хорошо, или тот, кто позволяет себе выплескивать эмоции хотя бы в виде написания юморно-панковских эксцентрических произведений типа “Старухи” Хармса. Если ученик туп, как пробка, да еще и нахален; если он в грош не ставит авторитет учителя и хамит ему в лицо; если он не дает учиться другим, то как его ни называй “запущенным подростком” и “бедным ребенком, не нашедшим понимания”, в глубине души каждый называет все своими именами, но почему-то возмущается, если кто-либо произнесет это вслух. Да и как же иначе, ведь закон жизни “от любви до ненависти один шаг” менее всего применим в учительской среде, где о ненависти не может быть и речи. “Любите ли вы детей?” – такой провокационный вопрос любят задавать молодым педагогам, студентам педвузов, воспитателям старые работники народного просвещения. Провокационный он потому, что предполагает только утвердительный ответ, иначе “вы не по адресу”. Абсурд заключается в том, что никому не взбредет в голову задавать подобные вопросы детям: “Любите ли вы учителей?”. Это равно как осведомиться: “Любишь ли ты погоду?”. Или же: “Любишь ли ты цвет, музыку, запах и т.д.?”. Ответ ВСЕГДА будет поясняющий – “смотря кого, смотря что, в зависимости от характера, обстоятельств, настроения”.

Не существует абсолютной любви, впрочем, как и нет абсолютного добра и зла, все это всегда относительно. Недаром психологи говорят: “Нельзя понравиться всем без исключения”. И если уж так много говорят об индивидуальном подходе, то в преломлении этой идеи его можно толковать и так: “Я люблю то,что мне нравится, и тех, кто мне нравится, исходя из каких-то внутренних расположений или собственных соображений. И коль скоро кто-либо внушает мне антипатию, значит, он не вписывается в мои представления о симпатиях. Следовательно, это вполне нормально и обьяснимо”. И не стоит ставить вопрос о своей профнепригодности, если вдруг почувствуешь радость из-за отсутствия на уроке какой-нибудь личности. Наверное, никто из всемирно известных педагогов не наберется смелости заявить, что его НИКОГДА не выводили из себя.

Доктор ФРАУС

Антипедагогика

Как я веду уроки

– Пацаны! Короче, я ваш новый препод. Меня зовут Петя. Зовите меня на “ты” (это когда в классе нет посторонних).

Раздельные классы (у меня – одни пацаны), в которых от 2 (это – вообще Божья благодать) до 15 человек, а также то, что от моих оценок зависит отчасти их спокойствие, облегчает мне проведение такого неслыханного (чтоб не сказать чудовищного) эксперимента; эксперимента, о котором я мечтаю уже два года, с моей первой школьной практики.

– Зачем я это делаю? Во-первых, затем, что вы не обязаны мне верить и во всем со мной соглашаться. Я хочу научить вас думать самим и иметь свое мнение. То, что я говорю, – не святое писание. Не надо думать, что если учитель сказал, то так оно и есть. Во-вторых, я такой же пацан, как вы, и если я на пару лет старше и где-то там в Москве учусь, – еще ничего не значит: я точно так же, как вы, могу ошибаться. Больше того, я буду ошибаться специально и порой (не все время, конечно) нести чушь, а вы должны не бояться меня оборвать: “Петя, ты несешь чушь!” За это я буду ставить высокие оценки там, где это действительно будет чушь.

Все, что я сказал детям, конечно, правда, и уроки с чушью у меня тоже будут, но есть, однако же, “в-третьих”, о котором я стыдливо умолчал. В-третьих, я хочу вернуться в детство, а для этого мне нужно на равных общаться с детьми. Да, в-четвертых. Такое “достижение” сталинской педагогики, как страх детей перед учителем, я хотел бы оставить в прошлом. Я не черт рогатый, и бояться меня незачем. Возникает, конечно, вопрос: как я достигну в таком случае успеваемости? Рисковая штука, конечно. Но мне не впервой рисковать. Я чувствую все-таки, что я возьму свое: избавлю детей постсоветской эры от страха перед учителем. Для этого я готов даже принести себя (О, Боже! Куда меня занесло?!) в качестве искупительной жертвы.

– Но не думайте, что если я ставлю вас на одну доску с собой, значит, на моих уроках можно поспать. Работать вы у меня будете – это я вам обещаю: оценки в журнал ставлю все-таки я.

Добазарились так: я учу их русской литературе и языку, а они меня – новому блатному жаргону (мой, говорят они, безнадежно устарел: я уже “не шарю по понятиям”).

– Ну а теперь иди, братишка (это уже сознательно), к доске и запиши предложение.

– Петя! Какой к доске? Ты знаешь, когда я что-то писал? Обьяснительные в милиции.

– Ништяк. Тебе надо потренироваться. А то если опять, не дай Бог, попадешь, то и этого написать не сможешь.

И что ж вы думаете? “Братишка”, мордоворот чуть ли не вдвое выше меня, вышел к доске, написал предложение и разобрал, хоть и не очень гладко. А потом 11-й “Б” предложил свои услуги: “Если надо дать кому-то по шее, то ты скажи”. И у меня мелькнула даже подленькая мыслишка поставить их подежурить в подьезде Лялявского, но от нее тут же пришлось отказаться, поскольку: а) это непедагогично; б) сделают они это в обмен на неоправданно высокие оценки; в) не стоит пачкать их молодые руки.

Что бывало

Жертвой первого “цвая” в 9-м “Б” “пал” Дима Маненко. Он решил, что если меня можно звать на “ты”, то и на предмет мой можно плевать. Но он ошибся. Ошибся он, поверьте мне, ребята. Я сказал ему точь-в-точь как предписывает американская методика: “Дима, ты мне очень нравишься, но Фонвизина ты не читал и за урок получаешь “2”. Он, конечно, зарисовался, что ему это глубоко “равнобедренно”, но после того как я ему снизил из-за этого и четвертную, он две недели ходил за мной и все невпопад поскуливал: “Ну зачем ты мне тогда двойку поставил?”. На уроке я достаточно строг, и поспать у меня весьма проблематично.

Мои метаморфозы

Итак, в сутки со мной происходят 2 крупные метаморфозы (более мелкие чаще: перемена – урок – перемена – урок). Во второй половине дня и до поздней ночи я серьезный взрослый человек: я готовлюсь к урокам. Зато в первой половине, на уроках, я отвисаю. Каждый урок мне в радость, я даже – смешно сказать – не могу дождаться, когда кончатся эти унылые выходные. (Работа дураков любит). В школе, среди детей, ко мне, Холдену, возвращается детство (чего еще ждать от человека, который всем информационным программам предпочитает “Там-там-новости”?) А когда они резвятся, я еле-еле сдерживаюсь (куда как серьезный учитель!), чтобы не крикнуть: “Чур я ловлю” и пуститься взапуски. “Человек, не имевший детства, не может повзрослеть” (Фрейд). И когда-нибудь не сдержусь и крикну, и все увидят мое истинное лицо, и меня заберет “скорая”, и придет конец моей педагогической карьере.

Андрей ЛЬВИВ

Конкурс

В первые дни нового учебного года мы хотим поблагодарить всех наших читателей, принявших участие в конкурсе “После звонка” (условия опубликованы в 1-м номере “УГ”). Пришло время подводить итоги. Работа победителя – Валентины Миллер – перед вами. Вчитайтесь внимательно в строки ее письма – слова, как дыхание; и, конечно, такую мудрость, память и доброту никак нельзя награждать кофемолкой или тостером. В следующих выпусках “Двенадцатого класса” – не пропустите – и в нашей “Галерее” портрет победительницы Валентины Семеновны Миллер, преподавателя Опочецкого педагогического колледжа Псковской области.

Две Марии

i

Так уж случилось, что в нашем 5-м “Б” классе нас, Павловых, оказалось двое – Павлова Лира и я, Павлова Валя.

На уроке географии учительница Мария Ивановна вызывала отвечать к доске так: “Пойдет отвечать Павлова Лира”. Ответ Лиры был всегда слабый, но Мария Ивановна со снисходительной улыбкой сажала ее на место и ставила хорошую отметку. А меня она вызывала так: “Пойдет отвечать Павлова В.”

Когда она первый раз меня назвала по букве, я подумала, что это случайно, какое-то недоразумение. Стала готовиться к урокам так тщательно, что ответы были интересны даже моим одноклассникам. Но Марьяша (так я ее стала называть) продолжала меня называть по букве.

И от безликого такого, безыменного бытия в протест Марьяше я поклялась знать географию лучше нее.

И борьба началась! Я решила самоутвердиться на отрицании авторитета учителя. Девчонки (у нас тогда было раздельное обучение) были все на моей стороне.

А вот Марии Ивановне все труднее стало заходить к нам в класс.

Часто ученики конфликт с учителем переносят на предмет, перестают его учить, запускают материал. Со мной такого не случилось. Чтобы доказать своей учительнице, что я не буква, а у меня есть имя, я стала читать журналы “Вокруг света”, “Наука и жизнь”, “Знание – сила”, серию ЖЗЛ. Я тогда еще не знала, что в будущем выберу профессию педагога и будет время, когда я буду “благодарить” свою Марьяшу – после мне несколько лет пришлось самой вести уроки географии в 5-7-х классах. Что только я не придумывала, чтобы география была для учеников интересным предметом! Особенно увлекла всех игра “Путешествие вокруг света без билета”.

Но дело совсем не в этом, а в том, что с первых своих уроков и сейчас я называю учеников по имени, удивительно – имена запоминаю легко, а фамилию называю по необходимости.

Потом, уже во взрослой жизни, узнала, что в имени человека отражается его судьба, его предназначение, как и само рождение человека. Человек родится на Земле, чтобы светлее стала Вселенная.

ii

“Слишком много на свете людей, которым никто не помог пробудиться”.

А.Экзюпери

В педагогическое училище мне пришлось идти по настоянию мамы, а я хотела учиться дальше в школе. Открыто ослушаться маму я не могла, внешне согласилась, но сопротивление внутри осталось. Решила поступить, но учиться так, чтобы быстрее отчислили, и снова вернуться в школу. А ослушаться маму я не могла вот почему. Было очень трудное время, и на долю нашей матери выпало столько страданий и столько ей пришлось трудиться, чтобы вырастить нас, четверых ее детей, которые к тому времени были один меньше другого! В 1935 г. к нашему дому подьехала страшная машина, “черный ворон”, и навсегда увезла отца. Так мы в одночасье осиротели. Отец просил только об одном: “Наталья, все твое спасение и спасение наших детей будет, если ты выучишь детей, дашь им образование”. Мама выполнила наказ отца, но главное – она нам передала отцовскую страсть к знаниям. Все внуки и правнуки в нашей семье получили или уже получают высшее образование.

Итак, учиться в училище я не хотела, но чувство собственного достоинства не позволяло мне получать “2” и “3”, особенно “3”, кстати, самая противная отметка, и всю жизнь мне, учительнице, труднее всего ставить именно эту безликую, резиновую отметку. У меня были только две отметки – “5” и “1”. Единица – за демонстративный отказ идти отвечать. Химию и минералогию вела у нас Мария Антоновна, небольшого роста, хрупкая, симпатичная женщина, по ее предмету чаще всего и были мои взбрыкивания “5-1-5-1”. Мария Антоновна просто говорила: “Садитесь – “один”. И вот на очередной мой отказ идти отвечать Мария Антоновна все-таки попросила меня выйти к доске. Я вышла – высокая, спортивного вида, сильная, здоровая девушка. Она обошла вокруг меня, оглядела снизу вверх (она едва доходила мне до плеча), спокойно назвала свое обычное – “один” и посадила на место. А ее взгляд пронзил меня, я вдруг испугалась, что эта маленькая, хрупкая женщина может подумать, что я дура. Я была уже в таком возрасте, когда понимала, что отношение к себе определяет характер и способы самоутверждения и только из отношения к себе вырастает чувство собственного достоинства, которое определяется признанием окружающих. А потребность в признании – это огромная движущая сила человека. С полным правом можно сказать: мы столько добьемся в жизни, насколько в детстве научились уважать себя.

Один взгляд, и ни слова упрека, никакого вопроса, никакого назидания! Мудрость моей учительницы заключалась в том, что она поняла – со мной что-то творится, я живу в разладе с собой, мне нужно было самой разобраться и принять решение.

Я осталась в училище, успешно его закончила и навсегда осталась верна своей профессии. На одном из всесоюзных совещаний учителей, преподавателей педагогических училищ мы встретились с Марией Антоновной.

Мои признательность и откровения, ее удивление – все было в наших воспоминаниях. Мария Антоновна меня сразу узнала, через 15 лет вспомнила меня, назвала по имени, рассказала, как наблюдала за мной, ждала, чем закончатся мои шараханья, разглядела сильную личность и не стала “давить”, как сейчас модно говорить, а дала время самоопределиться.

Кажется, у Л.Н.Толстого есть описание пятидесяти взглядов человека, в моей юности мне хватило одного, чтобы пробудиться.

Учительская профессия в нашем роду задержалась надолго, общий стаж уже свыше 100 лет.