​Виктор ФЕРТМАН, директор государственной столичной гимназии: Перемены – двигатель модернизации

В среднем общем образовании каждый год что-то меняется, потому что система не может замереть, она развивается. Но последние годы действительно дали много, например, появились федеральные государственные стандарты начального образования, это очень серьезная вещь, потому что наличие федеральных стандартов – это наличие единого образовательного пространства, а наличие единого образовательного пространства – это наличие Российской Федерации как единого государства.

Мало что объединяет страну так, как единая система обучения. Другое дело, что стандарты у нас пока только в начальной школе, и мы хотим получить их и на уровне общей, средней и старшей школы. Понятно, что это дело сложное и не все воспринимают эту идею с энтузиазмом, но я всегда относился к той категории работников образования, которые заявляли всегда одно и то же: «Дайте нам государственный заказ, и мы постараемся его соответствующим образом выполнить!» Но наличие государственного заказа без государственного стандарта звучит странно. Многое в образовании меняется, но при всем этом это самая стабильная школьная структура, потому что после окончания 4-го класса ребенок не выходит за пределы школы, он остается в ней. Когда дети заканчивают 9-й класс, 11-й класс, они выходят в некий другой мир, другой социум. Школа – это отдельный социум, как его ни социализируй, ни размывай, это все равно совершенно отдельный мир. А после окончания начальной школы они все равно остаются в школе. И здесь не надо ждать ничего пугающего, просто после принятия стандартов начальной школы многие вещи встали на свои места, появилась некая, условно говоря, технология, которая позволяет всех детей, которые пойдут на следующий год учиться в школу, учить по одним и тем же государственным программам, и это очень и очень серьезное достижение. Собственно, всегда программы были одни и те же, но никогда не было зафиксировано на выходе то, что ребенок должен знать, что он должен уметь, что должен понимать. Сейчас это зафиксировано пока через стандарты начальной школы. Выход из старшей школы – это отдельная тема, гораздо более сложная, потому что она упирается в ЕГЭ, который только ленивый не пинал. Я – тоже, но сейчас пинать не буду, потому что ЕГЭ на сегодняшний день данность, единственный показатель уровня подготовки выпускника школы (очень жаль, что единственный!). Но раз показатель существует, раз он наиболее объективный из всех тех, которые существуют сегодня, значит, надо с ним работать и не пугать ни родителей, ни детей этим государственным экзаменом. Тем более, как мне кажется, никто его нынче не боится. Когда мы говорим, что ЕГЭ приводит к стрессам, в том числе к суициду, мне кажется, это все сильно преувеличено, потому что если не ставить ЕГЭ в центр вселенной, то таких проблем, с ним связанных, просто не будет. Я могу судить прежде всего по своим выпускникам, сколько лет тотально существует государственный экзамен, столько они его довольно успешно сдают, не испытывая в связи с этим никакого напряжения. Напряжение испытываем мы, преподаватели, так как в известной степени ЕГЭ – показатель эффективности нашей работы, но ЕГЭ сужает ту сферу, в которой мы работаем. Так или иначе, но самый творческий, самый эффективный преподаватель будет думать о том, как будет оценен его труд и, самое главное, насколько успешен будет его ученик. Тут поневоле сужается материал, с которым он работает, и это некая проблема, которую, с моей точки зрения, можно решить только одним способом – сделать ЕГЭ одним из измерителей того, чего добился ребенок за 11 лет, чего добилась школа. Роль школы велика, но дело в том, что школа только часть социума, но школа никогда не спасет от семьи, как семья никогда никого не спасет от школы. Если нет взаимодействия, нет взаимопонимания, ничего хорошего, доброго никогда не получается. Сегодня финансовая свобода позволяет в нынешнем образовании преподавателям и директорам школ так или иначе определять какие-то векторы развития школы. На самом деле финансовая самостоятельность пришла в школу в какой-то степени в 1991 году. Был знаменитый 45-й приказ, о котором уже никто не помнит, но этот приказ дал возможность в 1991 году тем школам, которые хотели этого, завести собственные бухгалтерии и получать от государства некие средства, тратить их, как предполагалось, по собственному разумению. Я был среди тех, кто выходил тогда на финансовую самостоятельность, один из первых в Москве. Мы достаточно эффективно работали, потом начались сложности по всей стране, и эта тема потихоньку ушла. Сейчас она снова возвращается. Просто раньше это не имело законной базы, общепринятых правил игры. На сегодняшний день это укладывается в то, что сейчас называется новой системой оплаты труда и правом школы на расходование бюджетных средств при переходе на нормативно-подушевое финансирование. Я не восторженный сторонник этого перехода, но то, что произошло, обсуждать уже бессмысленно. В логике этой новой системы оплаты труда, новой системы финансирования школ получается следующее: в школе учится энное количество детей, в зависимости от того, сколько детей учится в школе, туда приходит столько-то денег и в рамках этих средств директор школы, управляющий совет, попечительский совет могут распределять эти деньги в зависимости от тех целей, интересов, которые преследует школа. Есть защищенные статьи, связанные с зарплатой учителей, с питанием, все остальное очень небольшие суммы, потому что основная часть средств уходит на зарплату. Кроме того, школа всегда могла зарабатывать деньги, оказывая дополнительные платные услуги, не в ущерб основным занятиям и не взамен того, что прописано в стандартах, программах: подготовка к школе, какие-то кружки платные, курсы языковые. Сейчас мы вполне официально можем маневрировать внутри этих средств, направляя основную массу денег тем учителям, которые наиболее эффективно работают, в те места, которые мы считаем необходимым поддерживать, если нас соответственно поддержат родители, потому что это абсолютно необходимое условие существования новой системы. Пожалуй, самое сложное, что есть в новой системе финансирования, в системе оплаты труда, – это все, что связано с реальной базой. Самый простой критерий – это ЕГЭ, но он по многим причинам абсолютно не всеобъемлющий. Во-первых, далеко не все преподаватели выпускают детей в 11-м классе, есть предметы, по которым вообще нет ЕГЭ, – физкультура, рисование, есть преподаватели начальной школы. Во-вторых, все критерии оценки независимые, их не выставляла сама школа. Когда ЕГЭ, то это не мы оценили так детей, когда ГИА в 9-м классе, это не мы оценили наших детей, когда к нам приходят и проводят у нас внешнюю диагностику, то есть некую независимую некую экспертизу, и говорят, что в 7-м классе достигнуты такие-то результаты, в 9-м – такие-то, в 6-м – такие-то, это не наши оценки, это все внешняя экспертиза, основа основ. Но есть и непростой институт родительской оценки, потому что уровень «нравится/не нравится» не может быть критерием, ибо это эмоциональная оценка. Чаще не нравится эмоционально, нравится, как правило, более осознанно, но есть система анкетирования, которую мы проводим среди родителей. У нас был только один большой опыт такой работы. В декабре 2011 года мы среди прочих школ выиграли грант мэра Москвы и получили достаточно значительную сумму. Возникла классическая ситуация: как делить будем? Пошли простым путем: во-первых, посмотрели, по каким критериям нам этот грант попал, и взяли их за основу, кроме того, предложили родителям (с большим трудом, кстати, предложили, то есть предлагали легко, они делали с большим трудом) высказать свою точку зрения относительно того, на что должны быть потрачены деньги, кому и за что. Родители сразу были озабочены тем, что в этот ранжир не попадут преподаватели, которые не имеют таких выпускных классов – 9-х, 11-х, 5-х. Так у нас образовался некий реестр, больше 150 критериев, с которым работать было невозможно, поэтому мы сделали реестр из 12 критериев. Судя по тому, как это все прошло, притом что разница в премиальных выплатах была в разы, видимо, это было достаточно грамотно, бунтов не было. Новая система оплата труда в столичной гимназии будет вводиться только с лета, по многим причинам мы не могли войти в этот процесс раньше. Но я смотрю на это совершенно спокойно. Единственное, что надо четко понимать, что это не единственное лекарство, что этим одним ничего не сделаешь. Существует устав образовательного учреждения, существует закон об образовании, и высший орган управления в зависимости от уставов, или собрание родителей, или, как у нас, управляющий совет, куда входят представители от всех 11 параллелей (родители, представители от старшей школы, 9-10-11-классники и учителя). Дети-старшеклассники туда входят, они вполне достойно себя ведут, мне все это очень понравилось. Это был первый мой опыт работы со старшеклассниками по очень серьезным вопросам. Они крайне позитивны. Они обсуждают очень много вопросов – от программы развития школы до вопросов финансирования. Есть вопросы, которые родители не могут обсуждать, это вопросы, допустим, внутренней учительской дисциплины. Что касается финансирования, то мы утверждаем у них график финансирования, что касается каких-то других вопросов, связанных с жизнью школы, то это вообще их решение. Мы, например, с 1 сентября вводим школьную форму, причем тотально – с 1-го по 11-й класс. Это решение спровоцировано мной, в итоге его приняли сто процентов родителей.