​Противоядие. Я так думаю

…Вот уже и на уроках из ученических уст начинает звучать слово «пропаганда». Возникает оно, правда, в связи с выступлением девочки, которая представляет современную версию образов Гойи через рисованные картинки из Сети, популярные у готов, эмо и им подобных субкультур. Желание автора работы воздействовать на своих зрителей ее одноклассница называет пропагандой. И мы начинаем спорить, что ей является, а что нет.

На мой взгляд, пример абсолютно пропагандистской речи явил не так давно телеведущий государственного канала, яростно доказывавший, что шайба, не засчитанная российским хоккеистам в матче с американцами, не спортивная, а политическая, что это не просто ошибка, но принципиальное указание играть «по американским правилам». Пять минут такого потока «политической установки», с которым я, родившийся в 1985-м, знаком был до этого лишь по рассказам о времени прошедшем. Что же мы сами-то своими руками из праздника, смысл которого был в том, чтобы примирить на время его всех и вся – ради объединения, делаем повод для «войны»?..Слава богу, молодые могут видеть мир вне этого конфликтного восприятия. И когда мы с 7-классниками ищем героя современной «античной трагедии» (человека, чей поступок может оцениваться негативно, а может быть понят как героический – в соответствии с его внутренними принципами), героем таким делают Эдварда Сноудена. И, выбирая персонажей для эпизодов-диалогов, выводят на площадку и Владимира Путина, и Барака Обаму. Каждый из них садится за длинный переговорный стол по парам: Путин – Сноуден, Обама – Сноуден, Путин – Обама. И с каждым следующим эпизодом 12-летние дети развивают тему того, что Сноуден – пешка в большой игре, изначальное следование принципам приводит его в тупик, из которого остается только один выход: их Сноуден, оставшийся сидеть за огромным столом в белом свете фонаря маленькой точкой, встает и выходит в окно. И не возвращается… Мне кажется важным, что они эту реальность, окружающую их, могут осмыслять, могут смотреть на нее с разных позиций, что они не боятся это делать.А девушка, десятиклассница, в своем монологе современной ученицы говорит так: «Америка! Куда угодно поеду из англоязычных стран, но не туда. Эти черти нас за людей-то не считают, а половина России относится к ним как к богам». Вы только послушайте, какая риторика… На вопрос, почему ей кажется, что за людей не считают, теряется, не может сказать что-то, кроме того что так оно и есть. «А ты когда-нибудь общалась с американцами?» – «Нет, никогда»… Но тоже важно, что говорит, формулирует честно то, что думает.Культура есть поименование вещей, называние их своими именами. В последнее время я, как учитель, начинаю ловить себя на том, что то, о чем раньше говорил не задумываясь, теперь начинает вызывать внутренний вопрос: а может, я сейчас что-то нарушаю, говоря об этом? И все же говорю. И очень хочу, чтобы говорили они. Через образы прошлого – о себе нынешних, о том времени, в котором нам с ними доводится прожить эту жизнь. Точно так же делали духовно свободные Микеланджело, Рембрандт, Вагнер, Эсхил, Караваджо…И сегодняшний Христос в версии-инсталляции моих учеников по мотивам караваджевского «Призвания апостола Матфея» (там действие происходило в натурально выписанной итальянской таверне) является лучом света в современном «притоне». И звенит в воздухе вопрос, который так волновал бунтаря-итальянца: а что это значит, если он являет себя именно здесь?..