Михаил Кушнир, Москва: Родители как карта военных действий

Революция в образовании, о которой в 1984 году «говорили большевики», следует логике их песен: «Есть у революции начало – нет у революции конца». Сначала удар общества приняли на себя министры-реформаторы, потом досталось учителям…

Заодно досталось и директорам: ведь, их уволить – раз плюнуть. Привыкшие к уважительному пиетету со стороны родителей учителя не преминули дать родителям «ответку». Дети оказались на линии перекрестного огня и не преминули применить для самозащиты оружие, подчас настоящее: о стрельбе и резне в школе раньше мы слышали только из «загнивающей Америки».

О системном кризисе образования еще в середине 20 века заговорили отдельные маргиналы типа Ивана Иллича. Дальше больше. Педагоги-новаторы 80-х подарили парад новых подходов без, казалось бы, подрыва вековых традиций. Но критика классно-урочной системы с тех пор глубоко проникла в учительские массы. В наше время изящно и с юмором о том же говорит Кен Робинсон и многие другие…

Обвал Советского Союза оставил школы без средств к существованию. Если в столице зарплату учителям платили аккуратно, то в регионах после длительного голодного пайка даже лояльные педагоги начали забастовки. Зато их оставили в покое – и начался парад авторских школ, результаты творчества которых осмысляются до сих пор. С появлением денег, вопреки новому закону «Об образовании», вернулись авторитарные практики руководства школами. В результате вольница образовательного творчества прекратила существование волной увольнения строптивых директоров школ.

Внедрение компьютеров в школу постепенно сместило акцент на управление – вместо облегчения рутинных учетных задач школу обложили цифровым контролем. В итоге уровень контроля за школой и учителем существенно вырос, а никаких особенных преимуществ учителю цифра не принесла. Учитель вжился в итальянскую забастовку против цифры и старательно избегает всего, чего можно избежать. В итоге от цифры в школе больше всех выиграл тот, кто был около финансовых потоков.

Раз всем стало хуже в новых условиях, консервативное сознание предлагает самый простой ответ на вопрос, как сделать лучше: вернуться назад. Для такой логики источником современных проблем в образовании являются неправильные реформы. Логика неубиенная: сколько веков жили – и все было прекрасно; как начали эти «западные» идеи внедрять – все стало плохо. Да, еще и массированная пропаганда злобного к России запада с цитатами Даллеса, Гиммлера и прочих. Ясное дело – их происки. Вернем все назад – и всё исправится.

Память не держит зла – все ожесточенные дискуссии 70-80-х о проблемах на экзаменах, на уроках, в учебниках забыты. Если напомнить, они кажутся мелочью на фоне современных дискуссий. Понимание, что тех условий больше нет и что реформы в 1984 году начали не от хорошей жизни и совсем не Даллес, а ЦК КПСС, – это все слишком сложная логика. Скорее назад в доброе советское детство: «Мама, роди меня обратно».

Всеобщие красные звездочки с курчавым Вовочкой, переходящие в столь же всеобщие красные галстуки со скучными линейками и политинформациями, потом столь же всеобщие комсомольские значки с не менее скучными сидениями после занятий. В том замечательном советском прошлом все знают, что, где, когда и кому нужно говорить, что нельзя говорить, что можно и что не стоит говорить, а чем несоблюдение этого знания может для кого закончиться. Это не значит, что всё было плохо – многое приятно вспомнить, чего в доблестном капитализме уже нет. Но и многого исчезнувшего в том старом детстве совсем не жаль – об этом тоже нельзя забывать.

К «аттестату зрелости» нужно было определиться с «призванием», потому что все дороги открыты только после школы. Потом дороги разойдутся, как радиусы из центра круга, а работа предстоит на всю жизнь. Начнется она с 90 р/месяц, 13-й зарплаты и изредка, если все хорошо, премиями по 5-10 р. Лишь бы не было войны, а ДНД, овощебазы и сбор картошки по осени всем миром переживем. В очереди на квартиру лет 30 постоим. Потом еще лет 5 в очереди на установку проводного телефона с наборным кругом (дети, если вы вдруг сюда попали, сотовых телефонов и ТВ-плазмы тогда еще не было, хотя каменный век уже успели пройти). Все про нашу жизнь было известно наперед. За редкими мелкими исключениями.

Вся учебная информация – в учебнике и в голове всезнающего педагога. Хорошие книги – дефицит, особенно словари. Все стены в домах интеллигенции заставлены книжными шкафами, набитыми до отказа. Шопинг по книжному сродни садомазохизму: невозможно отказаться от хорошей книги, а потом ее некуда поставить/положить. Шариковая ручка – предмет дискуссий об уместности и вредности ее для учебного процесса.

Вы серьезно думаете, что в условиях клубка современных проблем, где разваливается понятие «профессия», где бушуют торнадо новых технологий и цунами информации, большинство которой в медиаформате на карманном смартфоне, мы можем вернуться в старую модель школы?

Всем этим мы долго били по голове учителя. Прежде всего, очевидным тезисом, что он больше не в силах конкурировать как источник информации. Он не может не сменить ориентиров в работе на фильтрацию информационного потока, на построение картины мира как инструмента фильтрации. Но он стойко стоял на своем – хотел той же всеобщей любви и уважения, которые когда-то он и его родители дарили своим учителям. Многие ради этого и пошли в школу, хотя не всегда осознавали это.

Самые сообразительные и более гибкие пришли к неизбежности новых задач и подходов. Кто-то ушел от всего этого прочь из школы. Кто-то начал присматриваться к новым способам организации урока, пробовать и развивать. А куда деваться, если традиционные уроки дети уже сносят, ибо не воспринимают? Нельзя сказать, что в учительской среде перелом уже произошел и что учитель массово начал осваивать новые подходы, но число готовых и желающих работать в новых схемах с новыми инструментами уже стало заметным.

Зато теперь мы столкнулись с новым препятствием – родители не готовы к новым подходам. Есть примеры, когда родители стали причиной отката учителей на традиционные модели обучения. А я вспоминаю плач знакомой учительницы в началке лет 5 назад о том, что она не может удержать родителей своего класса от выполнения творческих заданий, предназначенных именно для детей. Знакомые классные руководители виноватят родителей за гиперопеку, объясняя ее реакцией на проблемное детство 90-х.

И если учителей к осознанию необходимости новых подходов подталкивали беснующиеся на уроке дети, то у родителей над головой ничего не капает – они могут сколь угодно долго жить в плену у своих детских страхов и/или иллюзий, объяснять все неприятности в жизни школы нерадивостью учителей. Благо, вся пресса и соцсети их топчут – кто ярче и громче.

И тут мы оказываемся в тупике. Против школьных стереотипов родителей, поддерживаемых наиболее патерналистски рассуждающими депутатами, можно бороться только просвещением. Сможет ли профильное министерство оправдать свое название, перенеся часть ресурсов на деликатное просвещение родителей? Это облегчит школе задачу развития по всем параметрам, включая развитие эмоционального интеллекта чиновников: дрессированные родителями чиновники по инерции будут деликатнее со школами.

А пока, суть да дело, если депутаты и чиновники не ритуально завывают про «прорыв», а действительно его хотят, срочно нужно так выстраивать управление системой образования, чтобы те учителя, кто может работать по-новому, могли принять тех родителей, которые готовы отдать своих детей в эти руки. А тот, кто предпочитает не рисковать и учить своего ребенка проверенными традиционными технологиями, мог отдать их учителям с традиционными подходами. Такая новая школьная логистика встречи учителя и ученика со сходными ценностями образования, признающими существование разных стратегий образования, должна стать основой прорыва. А выбор и ответственность за него – новой максимой современного образования. Цифра в новой логистике – идеальный помощник, если голова на месте при постановке задачи разработчикам.

P.S. Я намеренно не затрагивал новое нарастающее движение альтернативного образования, ибо оно пока малочисленное и заслуживает отдельного рассмотрения. Важный процесс, но пока не определяющий.