На чтение: ≈ 24 мин.Мы встретились впервые, но казалось, что знакомы всю жизнь. Писатель и журналист Александр Андреевич Проханов, сидевший на небольшом низеньком диване, казался каким-то искрящимся камнем, переливавшимся различными оттенками. Всклокоченный и подвижный, он будто бы только что закончил новую книгу, передовицу для одиозной газеты «Завтра», сокрушил идейного врага в телевизионном шоу или же придумал новый мир – божественно одухотворенный и одновременно еще более ужасающе несправедливый.
В редакции возглавляемой им газеты, расположенной в жилом доме на Фрунзенской набережной, здесь и там висят иконы, картины современных художников. Я тайком заглядывал в окна, пока дожидался условленного часа и, кажется, увидел на одной из стен огромный портрет генералиссимуса Сталина. В руках у меня бумажный пакет – в нем, как говорил в одном из своих интервью сам Проханов, несмотря на изменившееся время, лучший подарок – книга, ну и пара бутылок коньяка.- Не знаю, пьете ли вы, – на всякий случай уточняю, передавая пакет.- Когда же я не пил? – сокрушается он и продолжает. – Что там, коньяк? Мне иногда кажется, что в груди моей матери был именно дагестанский коньяк.Следуя его приглашению, я сажусь напротив и, сверившись со списком вопросов, начинаю интервью.– Александр Андреевич, в посвященной вашей жизни книге Лев Данилкин говорит, что ваша мама называла то сложное, тяжелое и очень опасное время, в которое жила, – великой эпохой. А как вы можете охарактеризовать наше время? Правильно ли называть его эпохой безвременья?– Не совсем. Я дорожу нашим временем и вообще дорожу тем, что мне достался переход от одной эпохи к другой. Я застал величие предшествующей страны. Замечал ее дряхление, симптомы ее увядания. Я был вместе с ней, когда она умирала и разрушалась. Я закрыл ей глаза. Когда она умерла, и я осиротел, я стал замечать, что появилась другая страна. И эта другая страна на моих глазах и с моею, может быть, помощью, взрастала и взрастает. Поэтому сегодняшний день – эпоха взрастания нового государства российского. И к этому процессу я отношусь религиозно и молитвенно. Я видел, как это древо в виде крохотного росточка, черенка, саженца было посажено в жестокую почву русской истории и как это древо на моих глазах пускало побеги, на нем появлялись бутоны, первые цветы. Поэтому я чрезвычайно благодарен Господу, что он продлил мои дни до появления вот этой новой страны.– Вы сравнили нынешнюю Россию с древом, и вообще символ дерева в вашем творчестве неслучаен, он кочует из одной книги в другую. С каким именно деревом вы бы сравнили нашу страну?– Я бы сравнил ее с древом познания добра и зла. С древом, которое корнями уходит в небо, а его кроны спускаются к нам, грешным. И мы, вкушая его плоды, одновременно питаемся соками очень высоких русских небес. Это дерево распространяется на весь лес русских времен, в котором я мечтаю как-нибудь заблудиться и исчезнуть бесследно.– Вы, думаю, как никто знаете о лесе, ведь в нем прошла значительная часть вашей жизни. Весь ваш путь, начиная с юношеского побега из Москвы выглядит поиском сперва себя, затем своего места в мире, а теперь непосредственно нового мира. Вы пытаетесь описать его, возвестить о нем. Куда, в какое светлое будущее вы нас зовете?– Во-первых, я не хочу занимать ничье место. Если я вижу, что я занимаю слишком большое пространство, уверяю вас, я потеснюсь. И на этой скамье, где я сижу, найдется место Эдуарду Лимонову, а также Александру Дугину. Не сомневаюсь, что на этой скамье нашлось бы место, да и находилось место Гейдару Джемалю. И даже Сергею Кургиняну. А также Федору Михайловичу Достоевскому. И уж конечно, старцу Филофею. И уж разумеется Матфеюшке Болящему. И Василию Блаженному. И вообще всем праведникам, а также безумцам, а также бандитам и благоразумным разбойникам, к числу которых я и вас отношу. Так что я зову вас усесться на эту скамейку, и повторяю, если на ней будет мало места, ткните меня локтем в бок – я потеснюсь.– Признаюсь, довольно лестно… Мы с вами встречаемся накануне вашего юбилея. Как вы вообще относитесь к дню рождения и будете ли праздновать эту круглую дату? Планируете ли подводить предварительные итоги?– В дни рождения, особенно в часы рождения человек становится беззащитным. У него оживает пуповина, которой он когда-то был связан с матерью, а до этого со всей остальной природой и миром. И поэтому в эти дни я бываю крайне осторожен. Я боюсь потревожить эту пуповину. Именно по этой причине несколько своих дней рождения я отмечал в Афганистане, одно рождение на войне в Чечне, другое – в Сирии, а это я даже не знаю. Как раз думаю, не улететь ли мне на военно-воздушную базу Хмеймим в Сирии. И там, в тишине среди тихих кротких людей, в окружении мирных садов встретить мое восьмидесятилетие. Это было бы правильно, потому что кто-то назвал меня «певцом боевых колесниц», а ведь колесницы бывают разные. Вот я и раздумываю, не встретить ли мне там свое рождение. Мне так тихо и безопасно. А то знаете ли, пупок-то вещь дорогая очень для человека. Не всякому покажешь.– Кстати, Александр Андреевич, я был на авиабазе Хмеймим в феврале прошлого года. Пересек ливано-сирийскую границу и явился туда фактически пешком, постучался в запертые изнутри ворота. Но давайте перейдем к вашей литературной деятельности…- Так вот сразу – от пуповины к литературе?- Думаю, в вашем случае их можно смело связать. Складывается мнение, что у вас много книг, но мало читателей. Как вы живете с этим и что заставляет вас продолжать заниматься творчеством с такой неистовой активностью?– Цель моей литературы – это свести число моих читателей до нуля. Я охочусь за своими читателями и уничтожаю их своими книгами. Я успокоюсь только тогда, когда исчезнет последний мой читатель. Тогда я совершу обряд погребения, и, может быть, на этом я оставлю свое литературное дело. Но что касается менее возвышенных целей, чем та, о которой я вам поведал, то скорее всего я являюсь жертвой, которая за какие-нибудь мои грехи побудила природу вселять в меня вот эти вот непрерывные мечтания, грезы, ожидания и фантазии. Я не могу от них отвязаться. Я отталкиваю их от себя пятками, даже отстреливаюсь от них пистолетом, а они все равно лезут на меня и заставляют писать жизнь, которая кипит, бушует, рвется, взрывается, стенает и молится вокруг меня. Поэтому не я пишу мои книги, а они пишут меня. Причем они не дают мне покоя. Одна книга, казалось бы, вот напишет меня, и я думаю, все, я остановлюсь. Нет. Вторая книга тут же возникает и дописывает меня, дописывает. Я сам какая-то странная книга, чьи страницы, по-видимому, не разрезаны. Не знаю, прочитает ли кто-нибудь эту книжку, да и нужно ли это делать. Во всяком случае, мне кажется, что костяной нож для разрезания страниц этой книги уже припасен у какого-то убийцы – слава и хвала ему.– То есть все-таки вы считаете, что в перспективе ваши произведения будут прочитаны и в должной степени оценены?– Я считаю, что в перспективе смерть неизбежна.– Наибольший резонанс получила ваша книга «Господин Гексоген», став в уже далеком 2002-м победителем премии «Национальный бестселлер». Какую свою книгу вы сами считаете главной в своем творческом наследии?- То, что касается «Господина Гексогена», то это одна из, как вы правильно заметили, многих моих книг и далеко не самая лучшая. Победа в премии – это стечение обстоятельств. Просто так сошлись звезды, такая была погода, так кончался век Ельцина и начинался век Путина. В это же время взорвалось несколько домов в Москве. Появилось издательство AdMarginem, которое решило ее выпустить. Но это далеко не самая любимая моя книга, а любимая – «Иду в путь мой». Она является книгой моего завета, в ней я написал все, что знал о мире. А дальше – просто переписывал ее на разные лады. Так что, именно «Иду в путь мой» – книга моего счастья, моей веры, моей молитвы и моей любви. И, одновременно с этим, она является могильной плитой, на которой русским языком написано мое имя.- Предисловие для этой книги написал классик советской литературы Юрий Валентинович Трифонов. Он же, к слову, открыл вам дверь в большую литературу, дверь, в которую вы на протяжении нескольких лет до этого упорно стучали. Можете ли вы назвать Трифонова своим учителем и шире – кто ваши учителя в литературе и жизни?- Трудно сказать. Сейчас, когда прожита такая жизнь, когда прочитано такое количество великолепных русских книг и пропето столько божественных русских народных песен – все это сливается в один неразрывный псалом и неизвестно, кто в нем лидирует. Баратынский или Гумилев. Тексты старца Филофея или Николая Федорова. Набокова или Бунина. Я не знаю. Для меня русская литературы является моим огромным учителем и огромным спасителем, и я, когда бывает уж очень худо, накрываюсь этой Епитрахилью и там, под этим покровом, спасаюсь, живу и учусь по сей день.- Вы упомянули о пении. Известно, что у вас два хобби – коллекционирование бабочек и как раз то самое хоровое пение. Бабочек вы, насколько мне известно, продолжаете собирать, а вот поете ли?- Конечно! Стоит мне поймать какую-нибудь бабочку, я запеваю песню. Я ведь не просто ловец бабочек, но и их певец. Поэтому иногда, если можно наблюдать мои прогулки по русским лугам и восхитительным дорогам, где расцветают цветы – сначала красные, потом белые, потом золотые, вдруг слышится мое пение. И люди уже знают – Проханов поймал бабочку. Поэтому эти две страсти по-прежнему преследуют меня, сопутствуют мне, они нераздельны.- Речь прежде всего о народных песнях?- Да, это народные песни про бабочек. Кстати, знаете такую песню? (Напевает). «Пой ты бабочка моя, бабочка залетная». Слыхали?- Кажется, слышал по радио, пока ехал к вам.- (Смеется) Да-да-да, на «Эхо Москвы».- Сейчас отовсюду нас атакует реклама выборов президента. Вы знакомы, кажется, со всеми зарегистрированными кандидатами, некоторые из них становились прототипами героев ваших произведений. Интересно ли вам наблюдать за предвыборной гонкой? Планируете ли сходить на избирательный участок?- Я еще не решил, но эта гонка – это же очень интересно. Вы никогда не увлекались тараканьими бегами?- Постольку-поскольку, да.– Надо очень не любить тараканов, чтобы не увлекаться их бегами. Я с увлечением смотрю за этой гонкой, за их состязанием. И даже есть один, на которого я сделал ставку у букмекеров. Кто этот таракан – я вам не скажу, но некоторые его отличительные черты назвать все-таки смогу. Он огромного роста. Он не имеет никакого отношения к возвращению Крыма в Россию. Он ни разу не был в Кремле, он не дружен с Рамзаном Кадыровым. И он никогда со мной не встречался.– Будем его искать.– Ищите, ищите.– Вы возглавляете так называемый Изборский клуб экспертов, у которого есть отделения едва ли не по всей стране. Выполняет ли он те задачи, которые ставил перед собой в момент создания? Нет ли в самой его идее некой подмены знаменитого Южинского кружка, члены которого собирались, чтобы побеседовать обо всем на свете, помечтать о светлом будущем и так далее?– Подмены или продолжения? То есть, вы спрашиваете, не являются ли наши изборские посиделки имитацией тех мамлеевских?– Именно. Южинский кружок, как ни крути, все-таки дал глобальный выхлоп. Во всяком случае, это отразилось на судьбах тех, кто в него входил. Дает ли что-то подобное Изборский клуб?– Мамлеевский кружок и результаты его деятельности интересны прежде всего тем, что все, кто в него входил, состояли на учете в психдиспансерах. И в этом смысле это многих объединяло. Это, видимо, и был главный результат, который вносил в нашу достаточно разумную рациональную советскую жизнь элемент этой психиатрии. Что касается Изборского клуба, то за ним практически нет никаких достижений кроме, может быть, самых мелких. Таких как, например, присоединение Крыма к России, восстание на Донбассе. Ну а больше нам, пожалуй, и нечем похвастаться.– Вы считаете, что это заслуга, прежде всего, этого клуба?- Я считаю, что да, это, конечно, наши клубные дела.- Не могу в этой связи не спросить – решили ли вы будущее ДНР и ЛНР?- Мы сейчас решаем, в каком виде они войдут в состав России. В том ли, в каком они сейчас существуют или же они будут представлены всем Донбассом, включая Мариуполь. Или же вся Новороссия, которая распространяется на Харьков, Одессу, Днепропетровск, Запорожье. Именно это сейчас является для нас интеллектуальной проблематикой. А то, что они непременно войдут в состав России, мы уже решили на наших заседаниях.– Вы нередко бываете в КНДР и ваше заявление о том, что режим Ким Чен Ына является обществом будущего, наделало немало шума. Вы правда считаете, что это государство – пример для подражания и некий идеал, к которому стоит стремиться?- В своих оценках я исхожу из того, что весь сегодняшний мир задыхается и умирает. Мы живем в огромной газовой камере, в которой задыхаются народы, великие цивилизации. Все наполнено стенанием, все наполнено ожиданием чуда, чуда спасения. Мир умирает, меняет кожу. Он делает ее с помощью крылатых ракет, чудовищных информационных возгонок, и поэтому этот мир обречен. Так уж устроена история. Она впереди себя посылает гонцов – смерти цивилизации. А что придет на смену этого мира?Этот мир умирает в том числе и потому, что он очень прожорлив, он съедает больше, чем насаждает. Он порождает потребности, этот гедонизм, который не в состоянии утолить земля. Будущее мира связано с жестким нормированием и с жестким распределением. Золотой миллиард – это вот те агнцы, которых человечеству придется заколоть. Они непременно будут зарезаны на алтаре будущего человечества. Перед этим, конечно, золотой миллиард будет обороняться и, может быть, сбросит на человечество, не знаю, 1000 ядерных бомб, чтобы уменьшить население, чтобы уменьшить количество ртов. Но нормирование, то есть гармонизация, то есть распределение кислорода, травы, воды, литературы, материнской любви, женской любви и вообще – все это должно быть распределено между людьми, чтобы никакая часть человечества не превратилась в скотов. И в этом будущем нормированном социалистическом мире корейский вариант очень пригодится, потому что Корея – это крохотная страна, маленький народ, которому удалось, как никакому другому народу, как ни одному другому народу сберечь свой суверенитет, свою независимость, свою национальную гордость.России это, к сожалению, не удалось. Мы были народом великанов, а превратились в народ лилипут. А корейцы – нет. Они не сдались.- И, похоже, не сдаются по сей день…- Именно! А что может быть важнее для человечества, чем гордость, чем его достоинство, чем ощущение его суверенности, его божественной неприкосновенности. Сытое брюхо, обилие злата – это тщета. Об этом пишут все священные тексты. Северная Корея сохранила это. Свою гордость, свое достоинство. Более того, Северная Корея создала не просто цивилизацию, связанную с высокими технологиями, с бомбами, с ракетами. Она создала свое уникальное мировоззрение. Идеи «чучхе» – удивительное миросознание, которое позволяет существовать народу многие десятилетия в условиях крайней мобилизации. Конечно, насилия там хоть отбавляй, спецслужбы не дремлют. Но невозможно удержать такое количество времени народ спецслужбами и насилием. Это есть мировоззрение, позволяющее выстоять и сотворить. Определенно это мистическое космогоническое мировоззрение. И поэтому, когда я бываю Северной Корее, я чувствую величие человечества. Не все оно, человечество, состоит из тварей дрожащих. Есть и право имеющие.– Сейчас многие молодые люди не могут найти себе адекватного применения – нет ни грандиозных идей, ни грандиозных проектов. Представьте, что мы с вами меняемся телами и, соответственно, возрастом. Так вот, окажись вы тридцатилетним мужчиной в сегодняшнем дне, чем бы вы занялись?– (Задумчиво) Я бы, наверное, поехал в Ливан и через долину Бекаа мотанул бы в Сирию. Побывал бы в замечательной мечети Омейядов, посмотрел бы, кстати, на тот минарет, откуда должен сойти во время второго пришествия Иисус. Да начнется новое человечество, новый мир! А потом сел бы на маршрутку и поехал на военную базу Хмеймим и стал бы ломиться в дверь. Попробовали бы они меня не пустить. Я вот в литературу ломился и прошел – что же я не пройду на военно-воздушную базу России? Вот этим бы я стал заниматься, если бы мне было столько, сколько вам.- И, Александр Андреевич, вероятно пришли бы взять интервью к моему восьмидесятилетию?– Конечно пришел бы вас немного помучить, старца такого. Но старец, он тоже такой, знаете, не лыком шитый, он тоже умеет молодежь-то дурить.Справка «УГ»Изборский клуб – сообщество экспертов, специализирующихся на изучении внешней и внутренней политики России. Создан в сентябре 2012 года в городе Изборск Псковской области. Инициаторами клуба выступили известные политики, мыслители и общественные деятели государственно-патриотической направленности. Председатель клуба – Александр Проханов.Южинский кружок (он же «мамлеевский кружок») – неформальный литературный и оккультный клуб, первоначально собиравшийся на квартире писателя Юрия Мамлеева, расположенной в доме по Южинскому переулку (ныне – Большой Палашевский). Считается, что собрания Южинского кружка оказали существенное влияние на идеологию и взгляды многих впоследствии известных российских гуманитариев.Фото Регины Кискачи
Выбор читателей
Комментарии