Год от года «Русские марши» в Москве все многочисленнее, все организованнее и от того… страшнее, ибо намечают новый раскол в обществе. В этой многотысячной московской толпе 4 ноября 2011-го года было не так много синеглазых блондинов или сероглазых русоволосых парней, то есть истинно русских, чувствующих себя ущемленными и обделенными. Шли черноглазые, зеленоглазые, загорелые, смуглые, черноволосые, с различным говором, с различными лицами, манерами одеваться и вести себя. Шла смешанная колонна, растянувшаяся на большое расстояние, но ратующая за одну идею – русскую.
Идею, понимаемую каждым по-своему. Они были такими разными, участники русского марша: одни матерились – другие резко одергивали сквернословящих, одни так и норовили втянуться в драку, другие останавливали их, объясняя, что русские те, кто может вести себя пристойно, одни кидались на журналистов и давали им тумаков, другие объясняли, что СМИ – друзья, рассказывающие об отстаивании прав. Словом, трудно было понять, как объединились в этот марш эти внешне не объединяемые.
За многие годы нашей истории уже нет «чистоты»: в русско-украинских, русско-белорусских и других смешанных семьях выросли миллионы граждан великой страны, которые до поры до времени и думать не думали об исключительности какого-то народа в условиях, как теперь принято говорить, «советско-партийной диктатуры». Может быть, потому, что эта «диктатура» настойчиво продвигала тезис о равноправии народов. Но вот настала свобода от той былой диктатуры и все изменилось вмиг. Нет, мы продолжали думать о том, как бы не ущемить права всех национальностей, в новой России возникали любые национальные школы – татарские, еврейские, грузинские, азербайджанские. Но был один парадокс: создавали все школы, кроме русских. Я очень хорошо помню дискуссии о школе в 90-е годы и позже. Будучи сторонницей русской национальной школы, я неизменно попадала в трудные ситуации: одни обвиняли меня в национализме, другие утверждали, что у нас все школы и так русские. Никто даже не прогнозировал, что, когда те же самые страны СНГ будут вытеснять из сферы образования русские школы, нам нечего будет предъявить им как модель не идеологической русской национальной школы, пропагандирующей лучшие традиции отечественного образования. Да и мы сами вводили в нашу школу все, что угодно, копировали английские и американские, немецкие и французские школы, пиная при этом те советские, а по сути, русские школы, которые были когда-то самыми лучшими в мире. Мы сводили русскость школы исключительно к народным песням-пляскам (на всякий случай ставили галочку), а вовсе не к углубленному изучению родного и государственного русского языка, русской классической литературы, русской истории, всего того, что могло воспитывать уважение к ним не только у русских, но и всех других народов. (Дело дошло до того, что в проекте новых стандартов старшей школы иностранный и русский языки стоят на равных и можно даже выбирать между ними). Теперь наши дети не могут правильно говорить и писать по-русски, они относятся к английскому куда лучше, чем к русскому языку, дескать, на нем говорят в мире все. В начале 90-х в Москве и вывески-то все были на английском языке, словно он, а не русский стал в нашей стране главным. Теперь мы забываем русскую классику и переиначиваем ее на современный манер, чего стоит одна только постановка «Руслана и Людмилы» в Большом театре, которая стала откровенным издевательством над Пушкиным и Глинкой, над русским оперным искусством. Да что там искусство и литература, мы спокойно сносим оголтелую критику нашей техники, технологии, мы не видим ничего страшного, что в нашей стране исчезает промышленность вместе с гордостью за космос, авиацию, станкостроение и иное. Между тем истинный патриотизм заключается не только в лозунгах, но и в отечественных брендах. Недавно я попала на территорию ЗИЛа. Наверное, так выглядела территория, покинутая беженцами во время войны. Мы не думаем о том, во имя чего сегодня можно призвать молодых на доблестный труд, на общее благо, у нас теперь нет героев труда, мы провозглашаем как главную идею исключительно личный успех, но при этом лично каждый начинает думать, что ему государство должно обеспечить защиту, а не он государству. Сегодня, как никогда раньше, видны прорехи в воспитании нескольких поколений, не случайно родители нынешних учеников прагматичны, относятся к образованию исключительно как сфере услуг, высокие мотивы им неведомы.
Нечего и думать, что молодое поколение не видит всего этого, нечего и рассчитывать, что ностальгия взрослых по прежним временам, где каждый человек был важен и дорог государству, а государство – каждому человеку, не сформирует такую же ностальгию у молодых. В этом смысле «Русский марш» вовсе не был националистическим в прямом смысле слова, он был маршем недовольных, хотя все атрибуты национализма присутствовали: и лозунги («Москва – русская столица русского государства», «Русские люди – за русскую империю!»), и руки, вскинутые в характерном нацприветствии, и многое другое.
Молодых было очень много, но было много и взрослых: казаков, священников, родителей с детьми, пенсионеров. И все это люди, которые пришли на марш по своей воле – хоть и были организаторы у этой акции, собрать столько тысяч человек по команде или по приказу сегодня невозможно. Мне кажется, что в прошлом году на марше людей было меньше, нынешнее увеличение, честно говоря, настораживает, ведь помимо благородной темы борьбы за права русского народа, было еще несколько тем чисто политического свойства. Нынче русскую тему активно используют все политики, видимо, все другие лозунги уже исчерпали себя по причине не реализуемости обещанного после выборов. Оппозиция, например, КП РФ, требует вернуть в паспорт графу «национальность», а ЛДПР говорит, что она идет на выборы: «За русских!». (Может быть, большинство вышедших на улицы 4 ноября в Москве и были сторонниками ЛДПР? Кстати, В Петербурге лозунг ЛДПР был еще интереснее: \”Россия и для русских тоже\”). Удивляет, что ничто в истории нас не учит: идеологи оппозиции, видимо, не принимают во внимание, что все беспорядки в странах СНГ, Азии начинались вот с таких небольших акций, а потом стали неуправляемыми и сметающими государственную власть.
Но не хочу ввязываться в политическую дискуссию. Наша политика – политика образования. Меня удивляет, что после тех или иных акций система образования не проводит никакого анализа и не делает никаких выводов, а ведь молодые, выходящие на улицы, суть продукт этой системы. Даже беглый взгляд показывает, что этих людей плохо учили, они не знают истории, иначе, например, не использовали бы атрибутику нацистской Германии, не стояли за возвращение свастики. Возникает вопрос, зачем в школах столько музеев Великой Отечественной войны, если молодые не относятся с уважением к победам своих дедов и прадедов? Но беглый взгляд позволяет увидеть и другое – цену реформ в образовании. Реформаторы думают обо всем – об экономии бюджета, о сокращении сельских школ и вузов, об оптимизации системы профессионального образования. Там, наверху, вполне благополучные менеджеры строят некий дом, вот только жить в том доме прекрасном, видимо, не придется, как говорится, ни мне, ни тебе. Уже сегодня дети состоятельных людей, причем, в их числе и власть имущих от образования, учатся не в России, а за границей. На улицу не выходят не дети олигархов, они всем довольны. В это 4 ноября стало понятно, что на улицы выходит необразованная публика и выходит она не потому, что уж слишком близко к сердцу принимает идеи национализма, а потому что не устроена в этой жизни. У нее нет хорошего образования, у нее нет хорошей профессии, у нее нет хорошо оплачиваемой работы. Это те, чьи интересы не принимают во внимание авторы реформ, это те, кого можно назвать издержками реформирования образования. У них нет культуры, потому что молодежной среде навязывает свое скудоумие щоу-бизнес, потому что никто не вызывает у молодых высоких чувств высоким искусством, скажем, песни, которые им предлагают, невозможно спеть, кстати, сегодня почти утрачено традиционное русское бытовое хоровое пение и это характерный симптом. На киноэкране распрекрасная заокеанская жизнь или холодные преступления, которые можно взять за образец в обыденной жизни. С телеэкрана молодежь сознательно подталкивают к к определенному стилю жизни и поведения, далекому от наших традиций и обычаев. (Впрочем, кто их теперь знает те традиции и обычаи?!). В результате возникает не просто Иван, не помнящий родства, но и Иван, готовый попирать все и вся, потому что ему ничто не дорого, выходить с ножом и наганом не только на большую дорогу.
Сегодня одни реформаторы стоят за платные образовательные услуги, другие – за элитарное образование, третьи – за ликвидацию начального профессионального образования как вида, четвертые – за сокращение вузов, пятые не просто стоят, но уже и массово сокращают сельские школы. Идут с серпом реформ по образовательному полю, не думая о последствиях. Причем, все ратуют за повышение качества образования, по сути дела, не отдавая себе отчета, что же такое сегодня качество, в чем оно заключается. Нам кричат: «Долой региональные вузы, долой филиалы, долой педвузы!» Что за этими «долой»? Ликвидация возможности повышения образовательного уровня населения, ликвидация серости и неграмотности, способствующей вот таким маршам. А качество мы получим не в результате сокращений, а в результате приумножений усилий для того, чтобы каждый ребенок был должным образом обучен и воспитан. Это может сделать только благополучный учитель, человек, к которому прислушается молодежь. У нас сегодня некие силы направлены на безудержное развенчание образа учителя. Понятно, почему это происходит. Когда-то главному редактору «Учительской газеты» Владимиру Матвееву в ЦК КПСС сказали: «Школу критиковать можно как угодно!», в самом деле, не партию и правительство и иже с ними тогда можно было критиковать. Сегодня та же картина: проще критиковать учителя, проще сажать в тюрьму директора, чем критиковать чиновника и разбирать историю обогащения олигарха. Но кто же тогда будет тем человеком, к которому прислушаются дети, которого они возьмут за образец, если мы низведем учителя до уровня: «Чего изволите? Пожалуйте, ручку поцеловать!».
Первый звоночек будущего прозвенел 4 ноября. Прозвенел, но не протрезвил, хотя более всего походил даже не на звонок, а на набат. И тут все равно, что пьянит: жажда власти или жажда денег. Важно, что восприятие действительно нечеткое. Учителя, не поддерживающие реформы или поддерживающие их по приказу, настоящих граждан великой страны не воспитают. Но ведь учителей нынче не слышат, их доводы не воспринимают, считая, что сверху видно все правильнее. Но нельзя же год за годом, лакируя, рассказывать о том, что делается в образовании тем, кто это действительно знает на практике и оценивает лучше, реальнее, честнее, у кого, кстати, взгляд, никогда не бывает замыленным. Все ли понимают, что сверху ситуация представляется одной, снизу видится другой? Все ли отдают себе отчет, к чему это может привести? Ведь пока будет такое расхождение между представлениями о том, каким должно стать российское образование, и будут продолжаться марши, становясь все многочисленнее.
Комментарии