Валерий КУЗНЕЦОВ. Я не стремлюсь сделать из подростков омоновцев

Педагогических методов и методик – множество, но лучшие из них сходятся в одном: воспитание должно развить у ребенка глубокий ум, здоровое тело и добрую душу. Однако время не терпит – слишком уж привычно в России стало звучать определение «потерянное поколение», причем, в растерянности уже не одно поколение, а несколько: те, кому за сорок, те, кому за тридцать, те, кому вот-вот исполнится двадцать. Молодые – в наихудшем положении. Если не дать им «точку опоры», ресурс генетической силы нации иссякнет на глазах. Значит, в подобных условиях нужны некие экстремальные методы вывода молодых из деструктивного состояния «потерянности». Возможно, достаточно воспитать сильных лидеров, которые потом смогут сами стать для кого-то Учителями… Знакомьтесь: Валерий Кузнецов, основатель и бессменный руководитель детского военно-патриотического клуба «Честь» (город Пущино, ДЮЦ «Радуга»). В прошлом – профессиональный военный, участник боевых действий, майор милиции, юрист. В настоящем – Учитель с большой буквы. Свое педагогическое призвание Валерий нашел, пройдя в буквальном смысле «огонь, воду и медные трубы».

– Почему вы занялись вопросами воспитания молодежи? Как вы вообще к этому пришли?

– Причина проста. Мне не безразлично, в каком мире мы живем. Я вышел в запас в 2005 году, увидел объявление: «Проводится набор в военно-патритический кружок», название уже не помню Пришел в ДЮЦ чтобы познакомиться с преподавателем и оказалось, что «кружок» ориентирован на проведение коллективных историко-патриотических мероприятий и не пользуется популярностью среди подростков. Директор Центра предложила мне самому попробовать организовать клуб, так, как я это вижу. Провели несколько пробных встреч, а затем я набрал ребят «с улицы», разработал проект учебной программы и все «закрутилось». С этого начался клуб «Честь». Со временем создали внушительную материально-техническую базу, оборудовали спортзал, музей. Я стал «профессиональным педагогом», пройдя соответствующую аттестацию. Клуб – своего рода хобби, материальная составляющая меня здесь мало интересует, да и заработная плата у педагогов дополнительного образования мизерная, поэтому я принимаю значительное участие в финансировании клуба, вся моя зарплата уходит на приобретение материальной базы. Моя работа с детьми мотивирована простыми желаниями: держать в форме себя и других, и постараться, что бы каждый из ребят стал Человеком, поскольку это звучит гордо.

– И все же, давайте «отмотаем» лет двадцать вашей биографии. Как это было?

– Сначала военное авиационно-техническое училище, там, будучи курсантом, получил звание «старшина» и фактически выполнял административно-командные функции командира роты в его отсутствие. На последнем курсе женился, выбрал профессию сотрудника правоохранительных органов. В 1993-м стал работать в Серпуховском УВД участковым инспектором, район достался тяжелый – «Заборье». В 1995-м перевелся в Подольский отряд милиции особого назначения, через некоторое время занял должность командира роты, в которой и прослужил 5 лет до перевода в СОБР ГУБОП. Везде – работа с людьми. Привык к работе в команде, всюду старался находить общий язык и конструктивно решать поставленные задачи. В 2005-м принял окончательное решение из правоохранительных органов уйти.

Мне моя работа нравилась даже когда увольнялся. Но реформирование правоохранительной системы лично для меня, с учетом моего боевого опыта и отношения к службе, выбора не оставляло. Отношение к боевым офицерам менялось в худшую сторону быстро и бесповоротно (в основном со стороны тех, кто все время прятался за нашими спинами, отсиживаясь на базах и в кабинетах, они и выходили «на первый план»). Сначала возглавлял службу безопасности, затем возглавил фирму по переработке сырья. Но желание «скакать и бегать» осталось… Еще в 2004-м собрал группу шестнадцатилетних ребят, которым была интересна военная подготовка. И начал с ними тренировки просто на общественных началах. Затем мы оказались в детско-юношеском Центре Пущино. В группу при наборе приходило до шести десятков подростков (на выпускном полевом выходе оставалась примерно половина ребят), моего образования (высшее юридическое) хватало, чтобы стать педагогом в системе дополнительного образования. Так и пошло.

– Ваши подопечные выглядят как милитаризированный отряд не только на полевых выходах: военная форма, автоматы за плечами…

– Оружие – это обычный инвентарь, автоматы не бутафорские – массогабаритные макеты, идентичные настоящим и по виду, и по весу. На них отрабатывается разборка-сборка, подростки привыкают к оружию как к неотъемлемой части военного дела. С подростками старшего возраста выезжаем на полигон для стрельб из настоящего оружия.

– Что входит в программу клуба?

– Из самого определения статуса военно-патриотического клуба следует, что мы уделяем главное внимание теории, физической подготовке и факультативным занятиям по самообороне. Теория направлена на профилактику преступности среди несовершеннолетних, наша работа плотно связана с правоохранительными органами, педагогами и с инспекцией по делам несовершеннолетних. Кроме того, мы принимаем участие во всех городских и зональных спортивных мероприятиях, которые как-то касаются программы клуба. Это и военное многоборье, и конкурсы юных друзей милиции, юных пожарных, спасателей и так далее. На последнем таком конкурсе мы выиграли зональный этап и заняли третье место по Московской области. Призовой фонд приятно удивил, мы пополнили свой инвентарь на зональном конкурсе палатками и вещмешками, ребята не остались без индивидуальных призов на «области».

– Занятия по самообороне посещают и девушки?

– Девушки в клубе есть всегда, обычно в набор ежегодно приходит шесть – семь, к выпуску остается две-три. Девушки украшают мужскую компанию, наравне с парнями принимая участие в мероприятиях и соревнованиях. Программа самообороны для девушек у меня специфическая, не по спортивным правилам рукопашного боя. Классическая самооборона к спорту не имеет отношения. Реально противостоять нападающему, превосходящему физической силой и массой, можно только используя специфические приемы. У девушек самооборона в основном направлена на поражение болевых точек противника. К концу учебного года все ребята, и девушки и юноши, становятся закаленными в трудностях близкими друзьями, думаю, эта дружба на всю жизнь.

– А с какими именно трудностями сталкиваются клубные «новобранцы»?

– Поверьте, их хватает. В клуб приходят из любопытства, а остаются лишь те, кто готов к работе над собой. К примеру, наши полевые выходы происходят не только летом, но и зимой. Так ребята отрабатывают знания, которые получили в теории. Дети, когда они отрываются от родителей, им бы побеситься. А на полевом выходе зимой холодно, летом сыро, есть нечего (в смысле – готовить надо самим), занятия и тренировки идут одно за другим, личного времени – минимум. Приходится заниматься самообеспечением, вместо их привычных представлений о школьных походах.

Вот вам первая трудность – организация автономного существования. Но я не делаю из них военных или омоновцев, на «выходе» я ожидаю получить от них, наравне с высоким уровнем интеллекта, высокий уровень личной ответственности. Многие из ребят, занимавшихся у меня по несколько лет, поступили на бюджетные места ведущих российских вузов и успешно учатся там. На занятиях в клубе они касаются «школы жизни», которая обывателю неизвестна. А такую подготовку нужно бы иметь каждому, ведь произойти может все что угодно… Первый психологически трудный шаг – выделить себя из толпы, надеть форму, отказаться от популярного в среде подростков потребительского образа жизни, вредных привычек и пр. Этот барьер преодолеть куда труднее. Потому что нужно оторваться от мнения сверстников, обрести независимость действий и суждений.

– Но для подростков в этом и кроется привлекательная сторона.

– Ребятам важна внутренняя уверенность, что они на порядок выше тех, кто тратит время на выпивку и безделье.

– А как мотивируете?

– Тут может быть лишь один стимул: личный пример. Когда ребята начинают общаться со мной и другими преподавателями-офицерами, они на все начинают смотреть иными глазами. Для них происходит переоценка ценностей. Кроме того, гражданская жизнь ушедшего в запас военного, как правило, более стабильна, мы более надежны, практичны, правильны, чем те люди, с кем подростки сталкиваются ежедневно в своей среде. Ведь школьные педагоги часто неискренни, а ребенок острее чувствует ложь, чем взрослый человек.

– Вы перековываете характер и наклонности?

– Нет. За восемь лет работы я убедился, что у меня не лагерь трудового перевоспитания. Если подросток состоит на учете в инспекции, это часто показатель внутренней «гнилости». Я не гарантирую, что такой ребенок придет в наш клуб и его дурные привычки будут искоренены. Есть такие, кому проще катиться по наклонной, ему проще пойти выпить, чем приобретать знания и тренироваться, подниматься над собой – это же трудно. Но бывает, что наша программа втягивает, и судьба человека становится иной: он поступает в вуз, приобретает профессию, а главное – способность принимать решение в сложные моменты жизни и нести за них ответственность. С самыми сложными проблемами (и бедами) человек всегда остается один на один. Никто за тебя не примет в такой ситуации решение и нести ответственность за это решение будешь только ты сам. К этому надо быть готовым.

– Ваши подопечные слишком сильно отличаются от толпы своих сверстников. В школах до драк не доходит?

– Нет, они фору быстро приобретают, они ведь уже «с кулаками». К тому же у нас в программу входит и морально-психологическая подготовка. Так что ребята адекватные, до драки не доведут, словами заглушат любую  агрессию. К тому же, «наши» в конфликтных ситуациях помогают друг  другу. Программа клуба рассчитана на несколько лет занятий и те, кто занимается не один год – это сплоченный коллектив. Встречаются чудаковатые родители. Не понимают, противятся тому, чтобы ребенок учился свободно ориентироваться в ночном лесу, разводить костер, готовить, метко стрелять, драться, знать азы инженерной подготовки и так далее. Как будто забыли, что это все входило в программу НВП в СССР и частично входит в ОБЖ сейчас.

– И как вы разрешаете возникающие противоречия?

– Никак, родители против – значит, так тому и быть. А вообще, проводим перед началом учебного года общее собрание, рассказываем  о программе, показываем пособия, у нас их огромное количество, учебные фильмы. Ребенок, получая необычную для него информацию, на первых порах перевозбужден, старается поделиться впечатлениями со всеми, первые три месяца на каждом углу кричит, что в ОМОН ездит, стреляет (из пневматической винтовки), взахлеб рассказывает про мины и гранаты, фотографии с собой таскает со спецоружием. В общем, показывает всем, какой он крутой. А потом это проходит. Наступает период повседневности, тяжелых тренировок и занятий, серьезности, осмысления.

Поэтому на второй год обучения мы, преподаватели, начинаем программу «заново», повторяя все, что рассказывали ранее, только восприятие у «слушателя» уже другое и можно рассказывать и объяснять более детально. Ведь то о чем мы говорим, требует профессиональных навыков и знаний в самых разнообразных областях. Реальность такова, что даже во время ведения боевых действий она на 90% сложена из трудной ежедневной работы, направленной на самообеспечение подразделения. И 10% остается на реализацию. При этом все 100% должны обеспечивать выполнение боевой задачи.

– С чего начинаете обучение?

– Первое – это инженерно-техническая подготовка, отдельный блок посвящен российским трагическим событиям последних лет, я имею в виду террористические акты, взрывы в местах массового скопления людей. Мы подробно разбираем конкретные случаи, например, захват школы в Беслане. Изучаем боеприпасы, штатные и самодельные взрывные устройства, которые используются террористами, механизм и зону их действия, поражающие факторы, используем для этого наглядные учебные пособия, видеосюжеты. Когда рассказываешь по плакату о мине ОЗМ-72 (изображение ее было в учебниках НВП СССР), они начинают зевать, а когда показываешь фотографию, на которой видно, что эта мина привязана к баскетбольному кольцу в спортзале Бесланской школы, имеет зону сплошного поражения тридцать метров, то есть всю площадь спортзала, ребята «просыпаются» моментально.

Мы не форсируем подготовку, не требуем быстрых результатов, присматриваемся к каждому подростку, следим, чтобы шло воспитание коллективом, одновременно вовремя вмешиваемся, чтобы коллектив не равнял личность как бульдозер. Результат виден на полевых выходах. Мы, педагоги, только консультируем, если нужно. А ребята сами распределяют нагрузку, кто за дрова отвечает, кто за воду, кто моет. Распределяют ночные дежурства, поддерживают порядок. Все это на фоне активных учебных занятий. Коллектив – это единый организм, каждый работает автономно, но все трудности преодолеваются общими усилиями.

– Вы, говоря о руководстве клуба, постоянно упоминаете «мы». У вас есть помощники?

– Аттестованный педагог в клубе только один – я. Остальные подключаются по моим просьбам, это ветераны локальных войн, мои сослуживцы в отставке, друзья-офицеры. А уж офицеры как никто умеют работать с личным составом. Физическую форму поддерживают все, вместе занимаемся в спортзале, выезжаем на мероприятия.

– А как помогают, если помогают, административные городские структуры?

– Несмотря на то, что в России, как правило, городские комитеты по работе с молодежью предпочитают не заниматься общественной деятельностью, а находиться при ней, в Пущино положение иное. Городской отдел образования и принял нас легко, и помощь оказывает посильную и своевременно. Это объективно. К сожалению, Пущинское отделение ветеранской организации «Боевого братства» от сотрудничества с клубом самоустраняется, хотя руководитель этой организации в Пущино имеет должность заместителя Главы города по безопасности. При этом ветераны из соседних муниципальных образований: Серпухов, Серпуховский район, Протвино активно принимают участие в работе нашего клуба.  Но вообще, для моей деятельности потребности в какой-то общественной или политической организации, которая бы добавляла статуса и «бонусов» клубу, нет. Я делаю своё дело, работаю не на свой или чей-то имидж, а для подростков, я вне политики.

– Современных детей часто обвиняют в инфантилизме. Это проблема эпохи, на ваш взгляд, или навет на поколение?

– Я не понимаю, почему их называют инфантильными. Если вопрос в том, что они чего-то не умеют – то это дело наживное, сейчас не умеют, через час умеют. И разве у нас есть какая-то эпоха? Даже  эпохой не назовешь происходящее, так, временной промежуток. Современные молодые люди не инфантильные, они качественно другие. У них другое информационное поле. Нас выращивали на четко спланированной идеологии, все было расписано, как в инкубаторе: нормы ГТО, армия, образование в зависимости от интеллекта, общественная польза и целесообразность. Сейчас в отсутствие идеологии подростки ориентируются на собственные интересы. А в их интересы общественные задачи не вписываются, в этом вся проблема. Слова государственных мужей расходятся с делом, и подросток, видя кругом ложь, становится циничным, и ориентированным только на удовлетворение собственных потребностей.

На помощь от государства никто уже не рассчитывает, социальная защита населения в стране – вопрос спорный. В школе идет внушение абстрактных светлых истин, а реальность толкует, что «человек человеку волк». Государство учит выплывать самостоятельно. Никто никому не нужен и нигде никого не ждут. И у выпускников школ поневоле возникает страшная растерянность, как адаптироваться к реалиям? Взрослому тяжело, что говорить о детях. Вот и получается, что у подростка в голове выстраивается порочное представление о жизни, основанное на достижении материальных благ какими-то фантастическими или криминальными способами. А так, отбросив шелуху, подростки такие же, как мы в юности. Просто в силу отсутствия идеологии и спланированной работы с подрастающим поколением, которое раньше, после школы продолжалось в училище, техникуме, вузе, а затем и в трудовом коллективе, они предоставлены сами себе. В нашем клубе ребенок может не просто получить ответы на какие-то важные вопросы, но и научиться жить без реакций юношеского максимализма.

– Но ведь в таком случае вы берете на себя огромную ответственность за дальнейшие судьбы этих детей. Они могут уже не встретить такого к себе отношения, и всегда будут тянуться именно к вам.

– Естественно, с каждым из ребят возникают личные человеческие отношения. И моральный долг возникает, и тянутся – с проблемами, за помощью и советом. Я и в любое время суток для этой помощи готов, насколько в моих силах. Но в том-то и дело, что наша клубная «идеология» направлена на понимание подростком того, что на 99% их судьба зависит от них самих. Они перенимают некую систему взглядов, которая помогает им твердо встать на ноги.

– Как вы сами оцениваете ваш, безусловно, нестандартный педагогический поход?

– Я для ребят, прежде всего, друг – «старший товарищ». Вообще, считаю ошибочным относиться к подросткам как к маленьким детям. Они с четырнадцати лет все взрослые, им можно сказать почти все, по их поведению можно с большой точностью прогнозировать их будущее. Единственное, что их отличает – отсутствие опыта и неинформированность. А наше дело – это исправить. Будешь врать – к тебе интерес иссякнет, перестанешь быть интересен как личность. Те, кто пришел заниматься в клуб и «удержался» – сильные духом люди. Они имеют похожие взгляды на жизнь и круг интересов, в котором наш клуб – центральная точка. Понятие «клуб» подразумевает добровольное объединение людей «по интересам». Прочие не удерживаются.

– Вам есть, что рассказать ребятам о войне и о мире. Насколько вы откровенны с ними и понимают ли они то, что вам довелось пережить на боевых операциях? Ведь это зачастую шокирующая информация, переворачивающая сознание.

– А они за этим к нам и идут. Хотят, чтобы их сознание перевернули. Потому что невозможно жить в мире лживых контрастов, когда по телевизору одно, в жизни – другое.  Ни я, ни моя программа – мы не врем. Но информация, по учебной программе, поступает дозировано, при этом постепенно приходит осмысленное восприятие реальности. До откровенного разговора о войне они должны дозреть, конечно. Но им интересно и они все понимают. Из этого формируется мировоззрение.

– А вы сами на войне самообману не поддавались?

– Мне было чуть больше двадцати, когда пришел в спецподразделение. Я служил родине, особо не задумываясь, и ориентировался только на выполнение тех боевых задач, которые перед нами тогда ставили. Момент тогда был сложный – последнее десятилетие старого века, разгул организованной преступности, так называемые «локальные» войны. Наши подразделения сдерживали криминальные структуры, нашими руками власти сломали хребет организованной преступности, мы наравне с армейскими подразделениями принимали участие в вооруженном конфликте на Кавказе, теряли боевых друзей. А после того как свою задачу выполнили, в том виде в котором были, оказались не нужны. Начались «реформы». Подразделения УБОП были расформированы, для ОМОН задачи кардинально поменялись. Наступило другое – еще более смутное время. Власть исполнительная вышла на главенствующие роли,  криминалитет ушел глубоко в тень, опустился до обычного уголовного уровня как в советские времена. А сейчас, когда наша страна превратилась в империю чиновников, уже трудно сказать, что лучше. Криминалитет живет по «понятиям», а у бюрократа вообще никаких понятий нет.

– Может, дело в утрате национальных корней? Это и мешает нам видеть перспективу.

– Мы, русские – обладатели самобытной культуры, и эта самобытность никуда не ушла, она осталась в нас. Мы по своим культурным традициям отличаемся от других наций, а культура не бывает плохой или хорошей, ее не оценивают с точки зрения «цивилизованно» или «нецивилизованно». Культура – это часть национального самовыражения. Я считаю, что «русские» скорее – азиаты, чем европейцы. Все помнят о татаро-монгольском иге, но не многие обращают внимание на то, что потом Русь поглотила Орду, присоединив территории и включив в свой состав племена и народы. И, поскольку огромное количество людей живет вместе на такой большой территории, кроме веротерпимости, мы спокойно воспринимаем культуру любого другого народа, какой бы ни была. Мы оцениваем ее с позиций «нравится» – «не нравится», а не с точки зрения «цивилизованно» – «не цивилизованно», мы не пользуемся шаблонами.

И, тем не менее, молодежи нравится русский фолк, шансон, рок, это востребовано в среде не меньше чем  западная музыка – если говорить о музыке как одном из элементов культуры. Так что нельзя всерьез утверждать, что западные стандарты культуры, навязываемые нам через ТВ и интернет, как-то серьезно влияют на психику наших подростков. Национальных корней мы не теряем. Влияет другое: смещение личных интересов в сторону экономики, отсутствие спланированной патриотической идеологии, отсутствие  государственной поддержки и достойной оплаты труда тех, кто выбирает социально-значимые профессии. Отдельные примеры  «для пиара» не имеют значения, потому что Россия – это не Москва и города-«миллионщики», это вся территория – от Калининграда – до Владивостока. Государство создало возможности для самореализации личностям, направленным на достижение личного обогащения любой ценой. Подростки это понимают, а спектр их интересов и потребностей для самореализации гораздо шире, чем имеющийся выбор. Государство получает то отношение молодого поколения, которое заслуживает. Увы, но талантливые молодые люди больше склонны покинуть страну, оставаясь русскими в душе, они ищут стабильности для реализации своего потенциала.