На чтение: ≈ 11 мин.Побывать в Тарханах я мечтала давно, с тех самых пор, как в 1987 году судьба привела меня в Пушкинские Горы. Две недели, проведенные в Михайловском, Тригорском и Петровском – родовом поместье дедушки Пушкина Абрама Ганнибала, стали для меня, в то время студентки 2-го курса, настоящим открытием. Только там я впервые почувствовала сладость поэзии, по-настоящему оценила гений Пушкина. Несказанная красота русской усадьбы, сам воздух которой напоен поэзией, умиротворяющее действует на всякого человека, что говорить о филологах? Уже на второй день пребывания в заповедном месте неожиданно осознаешь, что лирические строки рождаются сами собой и рифмы льются подобно дождю: бери любую… Уже потом, гораздо позднее, я поняла: так волшебно влияет на душу пространство, организованное по законам гармонии. Среди хаоса стихи не пишутся, а если и возникает нечто подобное ритмической речи, – к поэзии отношения не имеет.
Поездка в Пушкиногорье словно открыла в моей душе дверь, о существовании которой я и не подозревала. С тех пор мне, как всякому человеку, которому показали рай, хотелось туда вернуться. Я потом еще приезжала в Михайловское, уже с детьми, и всякий раз ощущала ту же гармонию и ни с чем не сравнимую полноту бытия.
Конечно, после первой усадьбы в моей жизни были и другие: Болдино, Мелихово, Белая дача в Ялте, усадьба Аксаковых в Абрамцеве и Уфе, но до Спасского-Лутовинова, до Ясной поляны добраться Господь так и не привел. Надеюсь, все еще впереди. Тарханы я посетила лишь в этом году.
Поездка к Лермонтову стала неожиданным подарком к моим именинам – дню Веры, Надежды и Любви. Об этом, наверное, стоит рассказать, иначе будет непонятно. С моей подругой Надеждой мы отмечали день Ангела в Ермолинской обители. В честь праздника она привезла из дома разных вкусностей. Была среди прочего и коробка конфет «Тарханы» (в большой картонной упаковке четыре небольших с разными вкусами), которую ей подарили пензенские друзья. На каждой – виды усадьбы и стихи Лермонтова. Я смотрела на этот роскошный кондитерский презент не без горечи: столько лет мечтать о Тарханах и не иметь возможности там побывать – такое чувство, наверное, знакомо многим любителям путешествий. Так бедная учительница, прочитавшая множество книг с подробными описаниями площадей и улочек Венеции, Лондона и Парижа, смотрит на открытки, привезенные богатыми знакомыми из беглых европейских турне. Нет, это не зависть, скорее сожаление о несбывшемся, но возможном…
Думала ли я, заедая горькие мысли сладкими и действительно очень вкусными конфетами, что не пройдет и недели, как я окажусь в вожделенном месте! Меня попросили поехать в Пензу по заданию редакции.
…Итак, Тарханы. Дорога туда очень красивая в это время года. 100 километров осенних пейзажей, щемящих душу. Едешь, и легко представляешь себе Лермонтова, заезжающего к бабушке из Петербурга по дороге на Кавказ. Наверное, именно в одну из таких поездок он написал свои знаменитые «Люблю дымок спаленной жнивы, вдали кочующий обоз и на холме средь желтой нивы чету белеющих берез». Потому что всего этого нельзя не любить и этим всем нельзя не восхищаться.
Усадьба появилась как-то вдруг, почти неожиданно. С трассы мы свернули влево, и нашему взору открылся пейзаж 19 века – ровные сжатые поля с пасущимися на них конями и крылатая мельница. Как красиво! Мы прошли мимо живописных прудов с плакучими ивами и не менее плакучими березами прямо к усадьбе. В отличие от Болдина, в котором (так получилось) я была ровно неделю назад, Тарханы поражают равнинностью, ровностью, гладкостью. В Болдине более романтичный парк, местность холмиста и более разнообразный ландшафт. Здесь все симметричнее, и вообще царит другой какой-то дух. Не лермонтовский, скорее столыпинский, ведь бабушка – столбовая дворянка из рода Столыпиных, и это чувствуется во всем. Вообще, музей интересен именно этим – столыпинско-арсеньевским духом (Арсеньевой она стала, когда вышла замуж). Образ бабушки раскрывается в усадьбе гораздо больше, чем образ прославленного внука.
Всем известно, что бабушка с самого детства пыталась окружить Мишеньку любовью и заботой в собственном понимании этого слова, всегда хотела оградить, уберечь, сохранить. Но у нее были очень непростые отношения с Богом, потому что она во всем была лютой собственницей. На каждого, кто, как казалось ей, покушался на ее собственность, она смотрела враждебно и готова была дать отпор. Она хотела управлять всем, в том числе Божьим промыслом, но ничего не вышло, и старость она встретила в одиночестве. Никто не знает, примирилась ли она с Богом перед смертью. Бедный Мишенька! Вся драма его жизни – и после поездки в Тарханы я могу сказать об этом с уверенностью – была обусловлена характером слепо любящей бабушки и ее странными поступками. Здесь, в усадьбе это чувствуется особенно остро: роскошь и комфорт (потребность удивлять людей, пускать пыль в глаза) соседствует с желанием быть угодным Богу – во что бы то ни стало добиться его расположения. И все это на средства, добываемые не смирением, не кротостью и сердечностью, а жестокой эксплуатацией… Лучшие доктора, лучшие учителя и книги, лучшая комната и мебель, но главного – счастья и гармонии – Елизавета Алексеевна внуку дать не смогла. Только постоянную и неутолимую потребность в них.
Больше всего дух Лермонтова чувствуется в фамильной часовне, у могил – самого Михаила Юрьевича, его матери и дедушки. Неподалеку могила бабушки, а за пределами часовни, но рядом с ней – могила бедного отца Лермонтова, Юрия Петровича, которого Елизавета Алексеевна шантажом принудила отказаться от прав на Мишеньку. Глубоко верующий человек, настоящий христианин, Юрий Петрович смирился перед несокрушимой силой бабушки – он не стал ни судиться с нею, ни упрекать ее, хотя всю жизнь страдал от невозможности исполнить свой отцовский долг. Его могилу перенесли в Тарханы уже после войны, когда стало известно, что кладбище, где он был похоронен, собираются сносить. Между могилой отца и фамильной часовней, возведенной бабушкой над дорогими ей надгробиями перед собственной смертью, растет огромный дуб, при виде которого всякий вспоминает «Дубовый листок оторвался от ветки родимой…». Дубок посадил один из поклонников Лермонтова лет 50 назад, и он вырос мощным и раскидистым, дав начало целой дубраве…
Храмы в Тарханах красивые. Один, в честь Михаила Архангела, стоит возле господского дома, второй – на кладбище. В нем есть иконы подлинные, которым молились бабушка с внуком. И в самом доме есть фамильная икона Столыпиных, которой благословляли молодых супругов Арсеньевых – нерукотворный образ Спасителя. Он уцелел чудом – и это история вполне в духе бабушки. Когда Елизавета Алексеевна узнала о гибели возлюбленного внука, она велела вынести образ из дома, сказав в сердцах: «Уж я ли не молилась тебе о Мишеньке!»
Одна из женщин сохранила образ у себя в избе. Вскоре после смерти бабушки, которая пережила внука всего на 4 года, мезонин – второй этаж, где находилась икона – полностью выгорел, а попавший в немилость и «сосланный» образ остался невредимым. Наследники женщины, взявшей ее в свой дом, бережно хранили его, и когда в Тарханах начали восстанавливать усадьбу и создавать музей, передали икону Спасителя в коллекцию. Теперь она на своем месте, и каждый может перед этим образом помолиться…
Мы возвращались в Пензу молчаливые, притихшие. За два с небольшим часа, проведенные в гостях у Лермонтова, мы стали как-то ближе, мягче друг к другу. Вся лжезначительность, к которой у журналистов профессиональная склонность, слетела, взоры стали яснее, лица – прекраснее. Каждый думал о своём. О своих детях и родителях, о своих отношениях с создателем и самим собой.
Фото автора
Выбор читателей
Комментарии