Научим всех, лишь бы захотели. На вопросы отвечает доктор филологических наук, профессор МГУ имени М.В.Ломоносова Галина КИТАЙГОРОДСКАЯ

– Галина Александровна, зачем людям нужно знать чужой язык? – Чтобы быть духовно богаче, потому что человек, познающий другую жизнь, получает огромное количество возможностей для приобщения к другому знанию, к литературе, к поэзии, к другой культуре, к другим людям, он может узнавать гораздо больше, расширять кругозор. Его мир обогащается, так как человек познает лучше всего мир в сопоставлениях, сравнениях. Когда сталкиваются разные вещи, возникают новые мысли, это очень полезный процесс.

– А я замечаю, что люди, изучающие английский язык, очень часто начинают говорить по-русски с другой интонацией, по-другому строить фразы, копируют чужой образ жизни. Вам не кажется, что это не обогащает, а обедняет мир человека?

– Я скажу, когда это происходит. Когда, изучая иностранный язык, человек попадает в среду надолго. Когда его окружает другой мир, другой язык, другие нравы, он меняется, даже не замечая, до какой степени это на него влияет. Но если он живет в родной среде, этого не должно происходить. Честно говоря, катастрофических изменений личности при изучении иностранного языка я до сих пор не наблюдала.

– Но мы знаем, что англичанин всегда англичанин, приедет он в Индию, в Россию или в другую страну. Его модель, его типаж всегда остаются неизменными. От чего это зависит? От того, что его так воспитали, от того, что такова английская культура?

– Думаю, что и наш человек, приезжающий в Англию и не владеющий английским языком, и англичанин, приезжающий к нам, но не владеющий русским языком, – это, по сути, люди, попадающие в одну и ту же ситуацию. Англичанин выделяется, но и русский тоже заметен в любой стране, так же как и любой другой иностранец в любой другой стране. Мы сохраняем свою манеру, свои привычки, исторические традиции, стиль поведения, общения. Но когда человек начинает учить другой язык, он невольно входит в культурное пространство. Если мы блестяще владеем языком страны, куда приезжаем, знаем ее культуру, нравы, психологию, то, может быть, стараемся быть немножко похожими на них, это нормально, внешне это дань вежливости, внутренне – желание адаптироваться, не выделяться, как чужеродное тело. Это происходит. Если мы не знаем языка, культуры, обычаев и всего другого, то мы и ведем себя как русские люди. И тут возникает проблема адаптации. Эту проблему мы сегодня часто наблюдаем, когда речь идет о мигрантах – людях, приехавших на работу в Россию, в Москву из бывших республик СССР. Без знания русского языка они не могут адаптироваться в нашей стране, в нашем городе.

– Сегодня многие семьи стараются начать обучение детей иностранному языку в детсадовском возрасте. Не опасно это для ребенка?

– Никакой опасности тут нет до тех пор, пока он окружен русскоязычной средой. Пока он в этой среде, ему ничего не грозит. Но не всегда изучение иностранного языка в детском возрасте эффективно. Человек очень легко берет с малых лет язык в естественной среде, недаром когда люди уезжают за границу и берут с собой маленьких детей, то годами сами не могут выучить язык страны, даже если находятся там долго, а их детей буквально через два месяца не отличишь от носителей языка. Психологией доказано, что речевая способность человека, то есть готовность использовать язык в любой ситуации так, как он должен использоваться согласно правилам страны и его носителей, эта речевая способность у человека одна, независимо от языка, у всех, кто рождается как человек. Мы все начинаем одинаково: сначала мы агукаем с нашими детьми, потом они начинают говорить какие-то смешные вещи, потом, как писал Корней Чуковский, они начинают создавать свою грамматику, задавать вечные «Почему?». То есть совершенно четкий, наукой проверенный алгоритм овладения языком. Но мы же обучаем детей иностранному в стране родного языка, при этом нарушая ту природную последовательность, которая дана человеку от рождения. Мы начинаем с того, что уже должно быть финишем, мы начинаем с анализа, с грамматики, с фонетики, а надо начинать с интонации, с понимания смысла. Когда мы хотим научить языку детей, то нужно еще более внимательно относиться к этому важному делу. Если дети не способны в юном возрасте к тому, чтобы овладеть языком как системой, можно погрузить их в язык, что очень полезно. Но весь вопрос, что это будет за погружение, если занятия будут два раза в неделю по одному часу или вообще по полчаса?

– К нам приезжают мигранты с детьми. Хотим мы или нет, но эти дети, чтобы не быть изгоями, вынуждены учить язык независимо от того, могут или не могут. Но ведь полного погружения у них не происходит, так как в семье-то говорят на национальном языке. Что делать? На этот вопрос отвечает Ресурсный центр «Двуязычный ребенок». Педагоги РЦ не правы, делая это?

– Я им аплодирую, так как они пытаются решить очень сложную задачу. Сложную, но крайне необходимую.

– По сути дела, ребенок мигрантов воспитывается вместе с русскими детьми. Так начинается изучение русского языка.

– Только не изучение, а погружение в языковую среду, среду языка нашей страны, где они живут в течение того или иного временного отрезка. С ребенком нужно жить в детском саду, с ним нужно играть, объяснять всем детям, какая это игра, ничего другого им объяснять не надо, а детей разной национальности нужно объединять в общие группы.

– Ребенок в детском саду учится говорить по-русски, но живет он в семье, которая говорит на своем языке. Не возникнет ли тут некоего дисбаланса?

– Это будет затруднять, удлинять его продвижение в русском языке, но это непринципиально. Я специально эту проблему не изучала, но сталкивалась с такой ситуацией, когда, скажем, во Франции, в Канаде семьи вывозили своих детей туда, и дети молниеносно адаптировались к новой среде, а родители очень долго в нее вписывались, поэтому дома они говорили на родном языке, и ребенок волей-неволей должен говорить с ними на этом языке. Но тем не менее ребенок находится с родителями не весь день, а какую-то его часть. Домашние разговоры ему мешают, удлиняют освоение языка страны, в которой они начали жить, но это не страшно, потому что он все равно возьмет тот же русский язык в детском саду и будет в конце концов готов к обучению в школе на этом языке. Если там правильно построят обучающее общение, то все будет совершенно блистательно.

– Я в многонациональной Индии наблюдала, как ранним утром школьный автобус вез трехлетних малышей на занятия по хинди и английскому языку, потому что это государственные языки, на которых идет обучение в школе. То есть у них это норма, даже если семья говорит на пенджаби или бенгали.

– Правильно, но другое дело в естественной среде – среде того языка, которым ты овладеваешь с малых лет, ты это делаешь быстро и абсолютно естественно, потому что общение сливается с бучением. Это единый процесс – обучающее общение. Так называется и моя система. Если правильно выстроить процесс, то все получится. Например, раньше гувернантки в дворянских семьях какое-то время говорили с ребенком по-французски, какое-то время – по-английски и так далее. Если день ребенка разбить на такие куски, то общающиеся на родном языке дети будут осваивать русский язык, если взрослые будут подсказывать им слова, фразы. Также в процессе обучающего общения они смогут изучать английский, немецкий и любой другой язык. Ведь, скажем, для русских детей двуязычие будет означать знание русского и иностранного языков, когда воспитатель станет говорить с ребенком только по-английски или по-французски (только где найти таких воспитателей?), играть с ним – так постепенно ребенок овладеет общением на языке, и когда у них по возрасту начнутся аналитические процессы (анализ начинается только после трех лет, и то медленно), то к 6-7 годам они будут хорошо говорить и учиться в школе, как и все дети.

– Русская культура – очень мощная культура, оказывающая сильное влияние на любого ребенка. Не получится ли так, что, изучая русский язык, приобщаясь к русской культуре, ребенок-таджик, ребенок-узбек или армянин постепенно отойдет от культуры своих народов, потеряет интерес к ней?

– Нет, он не потеряет интерес к родной для него культуре. Я не знаю, как это объяснить – я научно этим вопросом никогда не занималась, но корни, какая-то генетическая эстафета приводят к тому, что срабатывает в какой-то момент принадлежность к той культуре, к тому языку, который для них родной изначально. Это заложено в каждом. Это останется где-то в глубинах сознания и в какой-то ситуации скажется, что этот человек – представитель той или иной культуры, может быть, и другой религии. Тут всякое может быть.

– То есть родителям на этот счет беспокоиться не стоит?

– Если ребенок живет с родителями, он никогда не потеряет свих истоков.

– Вы между делом спросили, где найти воспитателей, говорящих на иностранном языке. Как вообще можно их готовить, какие требования предъявлять? Ведь часто в детские сады приходят учителя иностранных языков из школ.

– Без ложной скромности скажу, что ответ на этот вопрос я искала, как на никакой другой. Я еще в своей докторской посвятила этому раздел, разрабатывая систему подготовки педагогических кадров по иностранному языку. Я знаю, я умею это делать, у меня есть модель, предписывающая, какие ступени нужно проходить, в какой последовательности двигаться в достижении тех качеств, свойств, тех умений, компетенций, то есть той способности реализовать то, что я поняла и знаю. Мои коллективы и в МГУ, и в школе Китайгородской это могут делать. Я скажу, что обучала весь Советский Союз, и только Москва осталась за бортом. Предлагаю свои услуги, но, вероятно, в столице не очень понимают, что я со своим коллективом могу обучать учителей очень быстро и эффективно.

– Когда-то я убедилась в этом на личном опыте: после обучения на ваших курсах мой муж уже через четыре месяца мог читать лекции по технологии самолетостроения на английском языке. Но что-то я ни разу не видела, чтобы в школе применяли ваши технологии интенсивного овладения иностранным языком.

– Во всяком случае, я готова – дайте мне воспитателей детских садов, и они заговорят на иностранном языке, станут такими, какие нужны для того, чтобы работать с детьми с огромной эффективностью, продуктивностью, с хорошими результатами. А если они еще пройдут наши стажировки… Уже на второй неделе обучения у нас идет педагогическая практика, и люди показывают, как они подготовлены к занятиям по-новому. Моя методика обучения применима к обучению любым языкам.

– Вы возглавляете Большое жюри конкурса «Учитель года Москвы». В конкурсе каждый год принимают участие учителя иностранных языков – лучшие из тех, кто обучает детей, победившие в своих школах и в своих округах. Как вы оцениваете уровень их подготовки?

– За все 8 лет, что я возглавляю жюри, у меня было только два учителя иностранного языка, которые были действительно блистательны. Одна – учительница французского языка, другой – учитель английского языка. Она работает в школе, он живет, работает и учится за рубежом. Отдельный разговор о победительнице конкурса Татьяне Архиповой, которая стала директор школы и у которой отменное владение языком. Она была на моем первом конкурсе. А вообще на конкурс попадали разные учителя. Одни – с низким уровнем владения языком, другие – просто с нереализованным потенциалом. Потенциал есть, но как работать, не знают, поэтому показывают традиционные вещи, а когда якобы пытаются в модели уже применять что-то нетрадиционное, то делают это безграмотно, не знают как, не понимают, на каких позициях они должны стоять. Я наблюдаю невероятную психологическую безграмотность учительства, а как без этого они имеют право работать с детьми?! Если ты не знаешь элементарных вещей, ты никогда не получишь нужного результата в обучении детей иностранному языку. Это не значит, что нужно получать профессиональное психологическое образование (хотя в идеале это было бы замечательно), но нужно быть хорошо образованным на уровне знаний, чтобы использовать психологию в процессе обучения. Я это говорю к тому, что и лучшим учителям нужно учиться много и упорно. Та же Таня Архипова очень многому у нас училась, она очень много времени проводила с нами. И учителя могут проходить повышение квалификации и переподготовку в нашем Центре.

– Вы очень резко отзываетесь об учителях. Не кажется ли вам, что в некоторых случаях они предлагают нечто новое. Вы, приверженец собственной системы, не приемлете этого, это у вас вызывает отторжение, а между тем у предлагаемого есть большое будущее?

– Нет, совсем нет, у меня в этом смысле есть в характере такие черты, которые позволяют очень позитивно воспринимать новое. Я люблю, когда что-то предлагают, придумывают, но если это грамотно и интересно.

– А как вы относитесь к ЕГЭ по иностранному языку?

– Если даже убрать все то, что мы получили как следствие ЕГЭ, меня не устраивает разрастающаяся коррупция, связанная с единым госэкзаменом. Но самое главное заключается в том, что введение ЕГЭ по иностранному языку – безграмотное решение. Чему мы должны обучать? Мы должны обучать достижению новых целей, которые перед нами поставлены – формировать личность, определенные качества этой личности, эти качества мы должны формировать в процессе изучения каждого предмета, главное – умение применять все то, чему мы учим наших учащихся. А это мы проверяем с помощью ЕГЭ? Нет. Вот он, самый страшный безграмотный шаг по введению ЕГЭ: мы на результат выносим то, что не соответствует целям обучения. Мы устроили жутчайший раскардаш для учителей, которые должны учить одному, а для демонстрации результата готовить к другому. Цель и средство расходятся, от учителя требуют оценки того, что не стоит в целях. Это нонсенс. Творческая, самостоятельная, активная личность, получается, уже не нужна. Личностно ориентированное, гуманистическое обучение уже не требуется. Мы формируем в школе личность, а что смотрим на финише? Умения заполнять тесты. Мы выносим на ЕГЭ то, что никакого отношения к качествам, умениям не имеет. Тесты по-иностранному языку пытаются изменять, но ничто не меняется принципиально. В результате мы разрушаем наше образование, потому что учитель уже с начальной школы начинает готовить детей к тестированию. Остается надеяться, что ЕГЭ не придет в детский сад.