Игорь ГРИГОВИЧ. Мы ужасно относимся к детям

«95 процентов детей России могут быть отнесены к категории детей с синдромом жестокого обращения», – бьет тревогу профессор ПетрГУ, доктор медицинских наук, детский хирург Игорь Николаевич Григович. Последний из плеяды великих русских детских хирургов, как назвал его московский коллега, Григович первым в России стал изучать синдром жестокого обращения с детьми. Его книга лежит на столе у Павла Астахова, о чем тот упомянул во время своего визита в Петрозаводск.

– В своей книге «Синдром жестокого обращения с ребенком» вы писали, что в России нет закона об этом синдроме. Прошло несколько лет, а закона так и нет…

– Зачем нужен этот закон? Он повысит ответственность родителей, государственных организаций, медиков, социальных работников, библиотекарей и тех, кто делает вид, что такого явления, как жестокое обращение с ребенком, нет. Недавно принятый в Карелии указ о порядке регистрации синдрома жестокого обращения с детьми по непонятной причине не включает работников образования в перечень тех, кто должен сообщать о таких случаях!

По американскому закону люди 24 специальностей несут ответственность в случае, если они не сообщили о синдроме жестокого обращения с ребенком, подозрении на него. Если в США семейный врач пользует семью, видит неблагополучие с детьми и не сообщает об этом, его, когда дело раскрывается, лишают лицензии. В американском законе прописаны меры помощи семье, если там трудная ситуация. Могут, допустим, увеличить ей социальное пособие. Был в США период, когда курящих беременных женщин заключали в тюрьму. Теперь пытаются вылечить.

Знаете, сколько в США стоит работа по синдрому жестокого обращения с детьми? 124 миллиарда долларов в год. Сюда входят выявление случаев, помощь семьям, создание приютов и многое другое, на что существуют специальные службы. Когда поступает обращение, а в год их бывает свыше 3 миллионов, оно должно быть разобрано в течение 72 часов, а у нас рассматривают месяцами, а то и годами. В Петрозаводске как-то обратили внимание на одну асоциальную семью – ребенок ползал по полу, весь в испражнениях, синяках… Суд не разрешил забрать его из семьи, вынес решение, что с ней надо работать. Какая работа, ребенка надо было срочно забирать! Малыш умер…

Если брать еще и образовательную запущенность и психологическое насилие, то, с моей точки зрения, 95 процентов детей России могут быть отнесены к категории детей с синдромом жестокого обращения. И что мы получим в следующем поколении?! Не понимает этого руководство страны, все живут одним днем. Проект закона о синдроме жестокого обращения с ребенком в нашей Госдуме лежит уже очень давно. Мне объясняют, что он слишком затратный.

– Гуляет много страшилок о ювенальной юстиции. Собираются обращения против ее введения, людей пугают историями, будто детей начнут массово изымать из семей по малейшей жалобе. Хотя опыт введения ювенальных судов в некоторых регионах России доказывает, что они идут во благо несовершеннолетним правонарушителям, которых судят специально подготовленные судьи, и такая жесткая мера, как лишение свободы, избирается в крайнем случае. В Петрозаводске на фестивале «Сталкер» показали фильм Светланы Свистуновой «На перепутье» об опыте ювенальных технологий в Ростовской области. Подростков не лишают свободы, с ними работают психологи, семьи в трудной ситуации не бросают. И вот результат – рецидивы практически сведены к нулю.

– Это же разумно, так же возникла детская медицина. Для детства должно быть всё свое. Ювенальный суд – психологический суд. У детей своя психология, нужно, к примеру, уметь разговаривать с подростком, который готов выброситься из окна. Известный врач XIX века Степан Хотовицкий писал: «Для дитяти врач должен быть женщина». То есть младенца должна лечить женщина, у нее более подходящие физиология и психология. И судьей для подростка чаще должна быть женщина.

Я был в США в ювенальном суде, рассматривался случай насилия в семье. Отцу запретили в течение месяца приближаться к дому, где живет его семья. У нас чаще всего женщина уходит с ребенком, скитается по углам, а там иначе: «Ты, сукин сын, изволь уйти!»

– Вы не раз цитировали слова Хотовицкого: «До семилетнего возраста всякое учение дается детям чрезвычайно вредно, служит началом многих болезней и препятствует правильному развитию тела». Очень актуально! Родители сейчас помешаны на раннем интеллектуальном развитии детей.

– Даже не интеллектуально развивают, а образовательно. Дети с раннего возраста все время заняты, с одного кружка ведут на другой… Родители стараются, чтобы дети были вундеркиндами. Это очень вредно, мозг человека не изменился! Я автомобилист, потому приведу такую аналогию. Вот у машины предельная скорость 220 километров, но ездят со скоростью 120, остальное ее ресурс. То же и с человеком происходит. Для чего-то ведь придумано, чтобы мозг был задействован на 15 процентов, а все остальное не занято? Уже в школу экзамены сдают! Кому это нужно?!

В школу приходят 20 процентов больных детей – и зрение, и слух, и осанка не в порядке, а выходят 20 процентов здоровых. Дети хилые, как разденутся – стыдно смотреть. Они стали намного болезненнее. Питаются всухомятку, много болезней желудочно-кишечного тракта.

Дети не играют, не бегают, не стало в больнице детского крика, от которого когда-то мы уставали. Сидят такие сгорбившиеся кнопики, смотрят в мобильники, кто постарше уткнутся в ноутбуки… Мы ужасно относимся к детям!

– Вы много пишете в своих книгах об образовании, ввели понятие кроссвордного образования. Цитирую вас: «Всё начинается в школе: грамотность, кругозор, любовь к чтению, построение умозаключений, принятие решений». Но вы же не можете не согласиться, что система образования нуждается в реформировании?

– Во времена Чехова медицине учились пять лет. Прошло сто лет, учимся шесть лет, а объем знаний вырос в сто раз. То же и в школе. Моя мама училась в гимназии, они не были загружены так, как современные школьники, но они знали, как учиться. Знали французский, историю, потом все многого достигли в своей профессии. Их не перегружали, они умели рассуждать, были большими спорщиками. Не было в дореволюционном образовании такого начетничества, как сейчас.

У нас на медфаке есть тестовый контроль. Мы проанализировали тесты – 40 процентов никогда не пригодятся. Студенты эти тесты выучили наизусть и отвечают за час, хотя на экзамен отводится четыре часа. Умение оценивать, рассуждать, соглашаться или не соглашаться – вот чему нужно учить! Дискуссии, споры – самое ценное в нашей жизни. А ЕГЭ, тесты – потеря времени. «Какую должность занимал В.И.Ленин с 1921 по 1923 год?» Кому это нужно в медицинском тесте? Я писал лет шесть назад в «Медицинской газете», что тест-контроль – несусветная глупость. После публикации в университет поступил на меня донос из Минздрава…

– Игорь Николаевич, ваша семья много претерпела в XX веке, отец был репрессирован, вы с матерью скитались по стране. Многие с такой биографией ведут себя всю жизнь тише воды. А коллеги отмечают ваше гражданское мужество, в вас нет страха, это удивительно…

– Есть! Я заставляю себя… Хотел даже написать эссе «Страх», да Гранин опередил меня. Страх руководит нами, но я преодолеваю его, потому что ужасно обидно: 80 лет прожил, и все время борьба.

Я оптимист на самом деле. Иду на работу и радуюсь. Сегодня на обходе девочку выздоравливающую увидел, и настроение сразу улучшилось.

Фото Ирины Ларионовой