На чтение: ≈ 10 мин.Вместо тоскливого серого камня я увидел в столице Германии разноцветные дома и много зелени, вместо строгих «штрассе» уютные улочки с улыбчивыми берлинцами… Даже Рейхстаг оказался не таким огромным, как я его себе представлял, и он уже не вызывает тех чувств, которые, наверняка, знакомы нам всем. Это не «тот» Берлин, это современный город, в котором, несмотря на войну, уцелело много исторических и просто красивых зданий.
Мне очень хотелось попасть в Берлинскую картинную галерею (Berliner Gemäldegalerie). Я знал, что это лучший художественный музей немецкой столицы. И, действительно, мы увидели картины Дюрера, Боттичелли, Рафаэля, Тициана, Караваджо, Босха, Брейгелей, Рубенса и Рембрандта. Наибольшее количество посетителей мы застали около картины Яна ван Эйка «Портрет Джованни Арнольфини». Другая картина ван Эйка «Портрет четы Арнольфини» с «легко узнаваемым» персонажем находится в Лондонской национальной галерее.
По залам мы бродили до закрытия галереи, и поняли, что увидели далеко не все. Последние залы прошли в «пунктирном» режиме. А некоторые картины так и не нашли, например, единственную в галерее работу Вермеера «Бокал вина». Как потом выяснилось, она уехала на выставку в Токио.
Я был очень рад тому, что мы жили в «Русском Берлине». Нет, это не территория Восточного Берлина, мы как раз жили в Западном, в округе Шарлоттенбург-Вильмерсдорф. А это был именно тот район, куда после революции приехали, кто проездом, кто надолго, наши выдающиеся представители Серебряного века. Неслучайно тогда Берлин называли «литературной столицей русской эмиграции».
Мы жили около знаменитого бульвара Курфюрстендамм, на котором находится не менее знаменитый роскошный универмаг KaDeWe («Западный торговый дом»). Этот универмаг был любим русскими писателями и поэтами. Здесь часто прогуливался Андрей Белый, делал покупки приезжавший в Берлин Владимир Маяковский.
Свой путь, намеченный перед поездкой, я начал с этого бульвара, а затем сворачивал в отходящие от него улицы.
Рядом с местом, где был дом, в котором жил Борис Пастернак, я зашел в старое доброе немецкое кафе с изысканными пирожными и десертами. Та же улица привела меня к дому, в котором Марина Цветаева с дочерью снимала две комнатки летом 1922 года, о чем свидетельствует мемориальная табличка на двух языках. В этом пансионе до нее снимал комнаты Илья Эренбург с семьей, после нее – Владимир Набоков.
Мы гуляли по Пражской площади, где было знаменитое кафе «Прагер диле», в котором когда-то пили кофе Андрей Белый, Марина Цветаева, Илья Эренбург, Максим Горький, Борис Пастернак, Сергей Есенин и многие другие. Оно стало местом встреч вновь прибывших из России. Андрей Белый даже придумал слово «прагердильствовать», что для него означало проводить время в философствовании, полемике, в табачной дымке и с коньяком.
На площади Ноллендорфплатц в 1922-1923 годах находилось множество русских магазинов, парикмахерских и кафе, в том числе кафе «Леон», в котором собирался «Клуб писателей».
В доме на площади Виктории-Луизы жили Владислав Ходасевич с женой Ниной Берберовой, а во флигеле дома — Андрей Белый.
В доме №7 на Бамбергерштрассе в двадцатые годы располагалось одно из важнейших издательств русской эмигрантской литературы «Геликон». А на Курфюрстенштрассе было здание, где находилось кафе «Ландграф», в котором по пятницам в 20-е годы прошлого века заседал «Дом Искусств». Там устраивались русские литературные вечера по примеру известного «Дома Искусств» в Петрограде. Почти сразу после своего приезда из России в Берлин Марина Цветаева выступала там на вечере с чтением стихов — своих и Маяковского. А Берлинский зоопарк был одним из ее любимейших мест в Берлине. Кстати, там до сих пор в укромном месте стоит небольшая каменная скульптура морского котика, как раз 1922 года.
… я перечислил далеко не все остановочные пункты моего «литературного» путешествия.
Но было еще и другое. В начале бульвара Курфюрстендамм стоит полуразрушенная мемориальная церковь кайзера Вильгельма. Это мемориал разрушения и созидания. Последняя проповедь в этой протестантской церкви о том, что «Все проходит», прошла здесь 23 ноября 1943 года. А спустя несколько часов храм был разрушен в результате бомбового налета союзников.
Когда после войны возник план построить на месте разрушенной церкви новое здание, берлинцы написали десятки тысяч гневных писем протеста. Сопротивление возымело успех. Руины когда-то 68-метровой башни были сохранены на специально сконструированной платформе. Полуразрушенная церковь стала одной из примет послевоенного Берлина. Каждый час там раздается колокольный звон.
Около старой церкви появились две новых. Одна, высокая, она сейчас закрыта строительными лесами, а во вторую, приземистую, мы зашли.
Думаю, каждый, кто попадает туда впервые, замирает у входа. Поражает насыщенный синий цвет, льющийся из окон-сот по всему периметру здания. И Христос, парящий в этой синеве. И все. Кажется, что там нет больше ничего.
Но именно там хранится «Сталинградская Мадонна». Это рисунок немецкого военного врача Курта Ройбера, выполненный углем на оборотной стороне советской географической карты в рождественскую ночь 1942 года в окружении под Сталинградом.
Курт Ройбер был не только врачом, но и священником, и художником-любителем. В своих проповедях до войны он часто высказывался против национал-социализма, его периодически допрашивали, но, несмотря на неблагонадежность, отправили на фронт полковым врачом.
Во время завершающего этапа Сталинградской битвы солдаты и офицеры вермахта были морально сломлены, практически потеряли какую-либо надежду вырваться из окружения. Медикаментов почти не было, тело лечить было нечем, тогда Курт Ройбер решил лечить души солдат. Он нарисовал Мадонну с младенцем. Это рисунок на обороте карты: сидящая женщина, прижимающая к себе младенца и укрывающая его своим широким платком. Рука Мадонны, ее голова и голова ребенка, склоненные друг к другу, образуют форму сердца. Вокруг фигур надпись на немецком языке: LICHT. LEBEN. LIEBE. WEIHNACHTEN IM KESSEL. FESTUNG STALINGRAD. 1942 («Свет. Жизнь. Любовь. Рождество в котле. Крепость Сталинград. 1942»).
Курт Ройбер умер в лагере для военнопленных в Елабуге в начале 1944 года. И похоронен на том же кладбище, что и Марина Цветаева двумя с половиной годами ранее.
Копия «Сталинградской Мадонны» находится в волгоградском католическом храме Святого Николая и широко почитается среди волгоградских католиков как икона «Дева Мария Примирения».
У нас есть и свой аналог полуразрушенной церкви кайзера Вильгельма, который также был оставлен как напоминание об ужасах войны. Это воронежская Ротонда — точнее ее железобетонный каркас, остов — все, что осталось от терапевтического корпуса Воронежской областной клинической больницы. Бои, которые здесь шли, были похожи на сталинградские, и по времени они совпали со Сталинградской битвой.
И «Сталинградская Мадонна», и воронежская Ротонда, и церковь кайзера Вильгельма призывают к миру. И сам воздух Берлина мирный, свободный.
…это были первые дни ноября, на улицах началась подготовка к Рождеству. Совсем скоро загорится праздничная иллюминация, и этот большой спокойный город будет думать о празднике. Так же будет и в Москве, и во всех городах мира. Люди станут загадывать желания, думать о будущем. И никто, я уверен, положа руку на сердце, не будет желать себе и другим войны, беды и изгнания. И я тоже, всякий раз, когда наступает время загадывать желание, мысленно произношу прочитанное в детстве у Стругацких: «Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженный!».
Фото автора
Выбор читателей
Комментарии